Теория струн может объяснить природу не только частиц, но и пространства-времени»[200].

Таким образом, «…природа отвела струнам особую роль как основному строительному материалу для других форм. К примеру, характерная особенность жизни на Земле – струновидная молекула ДНК, содержащая сложную информацию и код самой жизни»[201].

По теории М. Каку благодаря струнам существует многомерное гиперпространство, имеющее, как минимум, 10 и 26 «магических» измерений. Именно оно, это гиперпространство диктует миру свои «правила»; оно, если можно так выразиться, чрезвычайно активно и созидательно, подобно Козыревскому времени: «…вместо того чтобы служить пустым и пассивным фоном для кварков, играющих свои неизменные роли, многомерное пространство, в сущности, становится главным героем пьесы»[202]. Что же касается кварков и других элементарных частиц, то им остаётся довольствоваться «симметриями субатомного мира», которые есть «не что иное, как остатки симметрии пространства высших измерений»[203].

И вот какое потрясающее откровение возглашает теория гиперпространства, исходя из гипотезы многомерности мира и множества вселенных в нём: «Эта теория предполагает, что у нашей Вселенной есть близнец-карлик – Вселенная-спутник, скрученная в шестимерный шарик, который слишком мал, чтобы его увидеть. Эта шестимерная Вселенная не только не является никчёмным придатком нашего мира, но и в конце концов может стать нашим спасением». Это когда наша Вселенная сколлапсирует или распадётся[204]. Это, конечно, не рай в христианском понимании, но гораздо более поразительное.

В заключение несколько слов о кривизне нашей Вселенной, которые напоминают идеи кривизны пространства-времени Флоренского и Козырева. «Но на самом деле, – пишет М. Каку, – наша Вселенная, подобно яблоко-миру, описывает кривую, переходя в невидимое измерение, находящееся за пределами нашего восприятия пространства, экспериментально подтверждённого рядом скрупулёзных экспериментов. Эти эксперименты, в ходе которых прослеживался путь световых лучей, показали, что свет звёзд при движении по Вселенной изгибается…Изгиб нашей Вселенной в месте её перехода в невидимое измерение экспериментально подтверждён…»[205].

Пора, однако, перейти к другому аспекту пространственно-временных измерений, а именно к человеческому «измерению». До сих пор мы говорили о том, как время действует на нас, – теперь поговорим, как человек действует на время. В этом смысле очень ценны интуиции и духовный опыт отца Павла Флоренского и философа Валериана Николаевича Муравьёва.

Муравьёв, так много размышлявший над этой темой, в своей книге «Овладение временем» пишет самое главное: «Посредством разума мы постоянно воздействуем на время и на его видоизменение. Так называемые несознательные элементы или вещи принудительно участвуют во времени, увлекаются безудержно его слепым потоком. Сознательные же существа хотя они в известной мере подвластны времени, но вместе с тем обладают способностью его делать»[206].

И затем он развивает свою идею о двух временах: «внешнем» и «внутреннем». Внешнее время «как бы увлекает всех в своём потоке. Но рядом с этим есть другое, подвластное нам время»[207]. «При переходе времени внешнего во время внутреннее они как бы превращаются друг в друга… В моменте же свершения круговорота времени <оно> преодолевает себя. Время выходит из времени»[208]. (Выходит в вечность?) «Точка же пересечения их или момент, когда побеждённое внешнее время претворяется во время внутреннее, и есть совпадение конца и начала, или момент, когда цель делается причиной»[209].

Очень близкое к этому находим у отца Павла Флоренского: «Условием синтеза времени, равно как и синтеза пространства, давно признана, и житейски, и научно, деятельность сознания. И чем более способно сознание к активности, тем шире и глубже осуществляет оно синтез, т. е. тем сплочённее и цельнее берётся им время»[210].

Муравьёв пишет и об иерархии времён, об овладении временем в космическом масштабе. Интересно его замечание о взаимосвязи вечности и творчества: «Вечность неотделима от творчества, и Воскресение – от процессов, в которых проявляется всегда в старом новое… Вечность требует нового. Неизменной вечности не может быть, ибо она равнялась бы ничто – косность и неподвижность не могут длиться, ибо длительность есть сочетание постоянства и изменения»[211].

Развивая свои идеи, Муравьёв осмысливает сущность воскресения и Божьей Вечности: «Воскресение – сущность жизни, внутренний её закон. Оно происходит всё время, везде, где есть жизнь и рождение. И чтобы жить, надо стремиться всё время полнее и глубже воскресать и воскрешать всё вокруг себя»[212]. И далее: «Вся природа стремится воскреснуть и слиться с Богом, обожиться, стать Богом»[213]. «Всё сводится в конце концов к задаче создания из разъединённых личностей Единой Высшей Личности. Высшая Личность эта постоянно себя воскрешает, разделяясь на множество своеобразных отдельных личностей, которые потом снова воссоединяются. Вечность заключается в этом непрестанном рождении неисчерпаемых богатств, а не в статическом и косном пребывании чего-то…С точки зрения Бога путь, проходимый нами, есть путь Его собственного творчества и обогащения. Бог вечно обогащается и воссоздаётся из самого себя»[214].

В этих удивительных словах Муравьёва обнаруживается сближение его позиции с идеями отца Сергия Булгакова, который писал о времени и вечности следующее: «Мир реален реальностью Божией, и не только для себя самого, но и для Бога, для которого он существует как предмет любви Божией. Следовательно, надо признать реальность для Бога и времени того мира, без которого становление не существует. Отсюда следует, что в мире и с миром сам Бог живёт во времени, будучи безвременен и вечен в Себе самом. Это единство, а потому тождество времени и вечности есть вечная загадка для человеческой мысли, ибо оно есть тайна Божия, столь же непостижимая для твари, как сотворение её самой»[215].

Я верю, что высказывания Муравьёва не досужие рассуждения некоего мечтателя, а прозрения человека верующего, мистического и глубокого.

Напоследок нельзя не вспомнить ещё одно русское имя, с которым тесно связаны обсуждаемые проблемы. В 1987 году по предварительному заказу я приобрёл книгу Н.Н. Трубникова «Время человеческого бытия». Автор мне был совершенно неизвестен, но тема, разрабатываемая им, притягивала, как магнит. То, что я вычитал в ней, привело меня в восторг уже потому, что я сам давно склонялся к идеям, высказанными Трубниковым.

Трубников пришёл к мысли, что время человеческой жизни внутри себя весьма неоднородно, что каждая его частица непохожа на другую, но все они находятся во взаимодействии друг с другом. В силу этого время – не какая-то длинная лента, а некое особое целое, связанное с целостностью существования: «Мысль о полноте, целостности временного определения, о внутренне необходимой зависимости “моментов”, связанных в единую систему определения, необходимым образом полагающих и предполагающих друг друга, продуцирует такую идею времени, где связь его оказывается необходимой связью всей совокупности моментов временного. Не только внешней связью смежных моментов, но внутренней связью всех моментов последовательности»[216]. Далее Трубников сравнивает целостность времени (человеческого) с цельностью музыкального произведения, каковое даёт нам «…единый образ произведения с его единственно возможным и единственно необходимым звучанием…»[217].