П.Б. Струве, в 1909 году единственный раз видевший Толстого, был потрясён: «Самое сильное, я скажу, единственное сильное впечатление, полученное мною от этого посещения, можно выразить так: Толстой живёт только мыслью о Боге, о своём приближении к Нему. Он уходит отсюда – туда. Он уже ушёл. …душевно и духом он там, куда огромное большинство людей приходит только через могилу, незримо и неведомо для всех других. А он ушёл, а я это видел, чувствовал о нём и с ним. И в то же время я видел его. В этой очевидности ухода из жизни живого человека было нечто громадное и для меня единственное. …Прожив несколько огромных жизней, он из жизни вышел живым. Я ощутил это тогда, в первый и последний раз увидав лицом к лицу Толстого. …Он уже тогда поднялся над “жизнью” и “смертью”, ибо пошёл к Богу»[259].

Д.С. Мережковский, прочтя дневники Толстого, изумлённо пишет о его «опыте»: «Бессмертие – вечная жизнь не только там, за гробом, когда-нибудь, но и здесь, на земле, сейчас – таков реализм этого опыта. «Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертною жизнью здесь»[260].

Уже в наши дни об этом опыте свидетельствует преподобный Иустин Попович: «Чувствовать Бога в себе постоянно, в каждой мысли, в каждом чувстве, в каждом поступке – это и есть бессмертие. Обрести в себе такое чувствование Бога и означает обеспечить себе бессмертие и жизнь вечную»[261].

Смерть – узел целого сонмища тайн! Её тайна связана с тайной посмертия (ещё не бессмертия!). Она же вообще связана с тайной души и с тайной тела. Ибо тело не просто грузный довесок к душе, от которого она якобы стремится освободиться. Нет, это слишком лёгкое суждение! Тело вовсе небезразлично душе. Это удивительный дом её и вместе с тем воссоздатель и орудие её. Именно тело, материальное, вещественное, даёт возможность душе жить в этом стеснённом мире. И это столь важно и необходимо для развития и утверждения её в бытии. Мы здесь, на земле, как дети-школьники оставлены Богом как бы сами на себя – но Он присматривает за нами: что из нас выйдет? Без этой школы ведь нет развития.

Да, душа и тело крепко связаны! И опять – тайна! Священник Артемий Владимиров пишет: «Никто никогда не сможет объяснить, как душа соединена с телом – это тайна премудрости Божией»[262]. К. Икскуль своим посмертным «опытом» подтверждает особое значение тела для души: «Душа, понятно, есть дух, созданный для жизни с телом… нет, тело есть законное, предоставленное ей жилище, и поэтому она явится в новый мир в той степени своего развития и зрелости, каких достигла в совместной жизни с телом, в положенной ей нормальной форме её бытия»[263].

Духовная составляющая личности в какой-то степени сохраняется в теле и после смерти. Поэтому-то мощи святых и исцеляют, и помогают. Они являются как бы проводниками связи с душой (духом) святого. Тело тоже может и должно быть свято!

В этой связи важно ещё одно свидетельство К. Икскуля – это тяга Земная! Которая так прилепляется к душе, что с большим трудом отрывается от неё. Икскуль пишет о своём умирании: «Во мне как бы вдруг обнаружились два существа: одно – крывшееся где-то глубоко и главнейшее, другое – внешнее и, очевидно, менее значительное…»[264]. И далее он пишет: «Так вот что! Это она, земля, так тянет меня, – вдруг ясно выплыло в моей голове. – То есть не меня, а то своё, что на время дала мне»[265]. Это какая-то тяга Земной тайны, тайны нашей планеты!

И вот ещё что следует отметить. Бессмертие души каждого из нас не только тайна Бога – это ещё и тайна любви любящих нас, молящихся о нас, готовых своей жизнью заплатить за нас (сказано: «нет больше той любви…»).

Мы обычно молимся: «Помяни нас, Господи, во царствии Твоём!» Мне же хочется сказать: «Помяни нас, Господи, в памяти Твоей!» О Божией памяти в своём «Столпе истины» писал Флоренский. Хорошо сказал о Памяти Божьей архимандрит Тихон (Агриков) в книге «У Троицы окрылённые»: «Что есть человек, что Ты помнишь его… Да, только Ты всех помнишь. Ты, Господи Боже наш, всех живишь и восставляешь. Только у Тебя вечная память живёт о людях: о народах, о каждом отдельном человеке»[266].

Да, мы в Божией памяти, в Его «книге жизни», но мы и в памяти наших близких, в памяти любящих нас! Наши образы – «голограммы» наших душ – словно отпечатываются в душах наших близких и живут в них. Вот мы и молимся друг о друге и особенно об усопших. И в этом тоже великая тайна!

Смерть – самый страшный наш враг. Но мы должны безбоязненно идти навстречу смерти и сражаться с ней! В этой битве Бог с нами! Умирая – не умереть! Беда не в том, что, сражаясь, мы умираем, а в том, что сдаёмся без боя. Здесь существует роковая антиномия: «это со мной не случится, это невозможно», – говорим мы, и всякий раз это случается в любой момент, и часто неожиданно. Надо принять эту антиномию – и быть готовым и к тому, и к другому, и к жизни, и к смерти. Если тайна проницает смерть – значит Царствие Божие достигло её, вторглось в её владения.

Настал момент объясниться начистоту: о чём собственно речь. Беда в том, что сплошь и рядом происходит недопустимая путаница: тайной называют то, что никакой тайной не является. Учёные говорят о разгадке тайн природы, философы – о тайне мироздания и т. д. Но то, что можно и допустимо разгадывать, исследовать и анализировать, и на основе такого рационалистического подхода делать какие-то открытия, – всё это лишь жалкие крохи, которые подлинная тайна позволяет подбирать под своим алтарём.

Тайну надо отличать от загадок, проблем, нарочитой таинственности и секретности – всё это земное, обыденное, человечески ограниченное и искусственное…

Статус тайны совершенно иной! Она сама собой правит и ни в чём не нуждается. Не нуждается, чтобы её придумывали, изобретали, наказывали за её разглашение. Она сама по себе, она самосущностна! Она никому не навязывается, не делает «загадочное лицо» – она просто есть или её нет. Она тихо даёт о себе знать и так же без шума ускользает, когда пытаются насильственно ею овладеть, запрячь её и понукать ею. О, это царица особого рода!

Она недоступна рационалистическому мышлению, более того – она антиномична ему. Рационализм напорист, самоуверен, бесцеремонен, он неотделим от некоего автоматизма, стереотипности и инертности человеческой мысли. Когда философы определяют рационализм как противоположность сенсуализму, т. е. чувственному познанию, они упускают главное. А именно: то, что рационализм в принципе не признаёт никаких тайн – для него она не существует! Она ему недоступна, и он враждебен ей, рационализм – враг тайны. Он и воюет против неё, да только с ничтожным успехом. Всякая тайна обладает неповторимостью, она – самая неповторимость! Рационалистическая наука в принципе невозможна без повторности эксперимента, наблюдения, явления. Все законы, открытые или установленные наукой, – это торжество и апология повторимости, или, как говорят учёные, «воспроизводимости».

Сама по себе тайна – нечто неизбывное, необычное, трепетное, безмерное, неуловимое, неощутимо существующее, страшное, великое, сакральное, необъяснимое! Она есть во всём – и её как бы нет! Она бесконечно притягательна, к ней стремятся прикоснуться, её жаждут с детского возраста (и даже особенно с детского!). Она неотделима от жизни и смерти, от творчества и любви, от всего мироздания и его смысла-сути, от самого Бытия!