Наш передний край — сплошная траншея, утыкана жердями, размаскирована. Тянется змейкой вдоль реки. От траншеи крутой спуск к берегу Венты. До самого уреза воды — лес. Ельник, кое-где сменяется и перемежается березой. К траншее ведет глубокий ход сообщения, который начинается у самой кромки леса.

Невольно задумаешься — кто так тщательно готовил оборону?

Оказывается, ее сооружал противник. Немцы ожидали, что будут держать оборону по левому берегу Венты. Но оказалось, что в подготовленных противником окопах обосновался не он, а мы. Немецким солдатам пришлось вновь оборудовать оборону уже на другом, правом берегу реки.

Наша первая траншея была не только хорошо известна, но хорошо просматривалась со стороны врага. Корректировать огонь на таком НП в условиях боя будет трудно.

Несмотря на строгое указание, собираюсь оборудовать наблюдательный пункт чуть позади первой траншеи. Это не ускользнуло от внимания командования полка. Обходя боевые порядки, полковник Крамаренко заглянул к нам:

— Почему не оборудовали наблюдательный там, где приказано?

— Потому что траншея пристреляна немцами. Под плотным огнем противника вести наблюдение, подавать команды будет невозможно.

— Но с вашего наблюдательного пункта плохой обзор. Березы мешают. Трудно будет корректировать.

— Если разрешите, вынесу вперед и оборудую НП впереди первой траншеи. Либо сзади. Либо впереди. Но не в траншее.

— Вперед пехоты выдвигаться нельзя. Приказ для всех. За нарушение — накажу.

Десять суток!

— Слушаюсь. Но потом сами убедитесь, что сидя в первой траншее, корректировать стрельбу нельзя.

Перебраться на новый наблюдательный пункт проблемы не представляло, но я все же оборудовал его несколько в стороне.

А теперь пару слов о смене огневой позиции и перемещении гаубичной батареи.

Новую огневую позицию было решено обосновать в районе хутора Озолниеки. Здесь росли четыре развесистых дуба, был небольшой яблоневый сад, много смородины. Огневую выбрали и оборудовали заранее. Но как и когда перемещать батарею? И тут позвонил Сергей Ворыханов:

— По указанию Модина приказано перемещаться ночью, лесной (болотистой) дорогой.

— Почему лесной дорогой? И почему — без меня?

— Поэтому и докладываю.

Как говорится, не было печали. Лесную дорогу, проложенную по болоту, я заранее просмотрел. Это не дорога, а слезы. Сколько ни старались саперы, дорогу через лесное болото пробить по-настоящему не удалось. Березовый настил разъезжался и машины увязали в непролазной грязевой жиже. Тащить гаубицы через лес нельзя. Студебеккеры здесь не помогут. Сами будут вязнуть и тонуть в болоте.

Побывав несколько дней ранее на огневой, я успел вдосталь насладиться грустной картиной. Машины, кони, техника, повозки проваливались в топкую массу, размываемую дождями. На лесной дороге образовывались пробки. Солдаты тащили технику буквально на себе.

Второй нюанс более тонкий. Начальник штаба приказал выбрать новую огневую и перемещаться непосредственно старшему на батарее. Проще говоря, попытался действовать через голову командира батареи. Дескать, комбат молодой, заниматься перемещением батареи ему недосуг. Зачем терять лишнее время. Переместим батарею без него, а он пусть не мешается.

И здесь сыграло не только уязвленное самолюбие. Переговорив со старшим на батарее, связываюсь с Харитошкиным. Ставлю в известность, что батарею собираются перемещать без меня:

— Если так, то я снимаю с себя ответственность. Перемещать гаубицы нельзя, игнорируя мнение командира батареи. Кто и как после этого будет выполнять мои приказы?

— Модин стремится помочь. Там сложно с перемещением.

— Как именно “помочь”? Послал старшего на батарее на рекогносцировку, минуя меня. Отдает от вашего имени приказ Ворыханову на перемещение боевого порядка, словно я здесь лишний. Завтра что-то не заладится, не поставим вовремя гаубицы на новую огневую, кто будет виноват?

В итоге этого непростого разговора Модин получил от комдива указание не шагать через голову командира батареи.

И снова вопрос, как перемещать? По какой дороге? Предлагаю свой вариант:

— Переместить батарею не по лесной болотистой и к тому же разбитой дороге, а по сухому большаку. Он тянется по опушке леса, вдоль переднего края.

Сразу возникло опасение:

— Двигаться по этой дороге рискованно. Можно понести ненужные потери.

Риск состоял в том, что машины и гаубицы могли попасть под ружейно- пулеметный огонь. Немцы услышат шум и саданут по ним. Это особенно пугало начальника штаба дивизиона. Но он не был на передке, не знаком с реальной обстановкой.

Я же упорно стоял на своем:

— Если батарею перемещать по непрочному настилу, проложенному по лесному болоту, рискуем не выполнить приказ. Люди будут маяться всю ночь. А огневые своевременно не займем.

— Саперы сейчас укрепляют настил.

— Потому и укрепляют, что с самого начала настил и дорога никуда не годны.

Машины и люди застрянут в этом проклятом болоте.

— А как далеко до огневых точек противника?

— Не так уж и близко. По этому большаку специально проходил. Посылал смотреть Лозинского. Дорога проложена вдоль леса по его краю. Ночью проезжающей техники не будет видно. Она как бы сольется с лесным гребнем.

Последнее слово оставалось за командиром дивизиона. Харитошкин осторожен, с решениями не спешил. Съездил сам, посмотрел. Подумав, согласился со мной.

С огневых позиций снялись с вечера. Колонна в пять машин стала выдвигаться к переднему краю. Мы с Лозинским и Ложкиным вышли навстречу. И тут нежданное препятствие. Поперек дороги — шлагбаум. Рядом армейские регулировщики во главе с майором:

— Дальше к переднему краю двигаться нельзя. Все перемещения — только в объезд, лесом. Дорога просматривается. Рядом “глаза” командующего. Всякое движение запрещено.

Пришлось пойти на небольшую хитрость:

— Понятно. У вас приказ. И у меня тоже приказ. Приказано поставить орудия на прямую наводку. Кто будет нести ответственность за невыполнение приказа?

— Не знаю. Не слышал.

— И не должны знать. Сорвете выполнение приказа — будете отвечать.

— Проезд запрещен.

— Шлагбаум объедем полем, орудия выкатим на руках. А если застрянем и не сумеем поставить и замаскировать огневые? Представляете! Вы не хотите лишнего шума, а немцы тут с утра сабантуй поднимут.

После небольшой перепалки наши орудия со Студебеккерами — в порядке исключения — пропущены и двинулись в сторону переднего края. Опасный участок сравнительно невелик. Машины с гаубицами пропускаем по одной. Огневые в новом районе были готовы заранее, еще до прибытия батареи. Новые позиции заняли своевременно, без помех.

Во второй половине ноября похолодало. Не переставая лили нудные дожди. В окопах вода. Под ногами размокшая глина, слякоть.

Ближе к переднему краю подтянули понтоны. Саперы готовят лес для строительства моста. Очередное форсирование Венты. В обращении Военного совета говорится, что противник зажат в котле, предстоят последние бои. Высокопарный слог, традиционные призывы. Воспринимается как привычное мероприятие. Без особого энтузиазма.

Дожди подняли уровень реки. Броды разведаны, но использовать их нельзя. Небольшой плацдарм разведчики захватили ночью. Переправлялись бесшумно. Обозначили подходы к реке. Захват плацдарма обеспечил переправу основных сил.

Рано утром артподготовка. Обрабатывали позиции немцев почти час. Роты перебрались через Венту. Приготовились к броску. И здесь последовал ложный перенос огня. Так по плану. И первая досадная неувязка. Пехота не поняла, что перенос огня на вторую траншею противника ложный, что по плану намечалась еще одна пятиминутная (повторная) обработка первой траншеи, в которую, после переноса артогня в глубину, вернутся немцы.