Неожиданно полог палатки откидывается, и в землянку кто-то вваливается. Я инстинктивно хватаюсь за пистолет, но тревога напрасная — это хозяин землянки, сержант:

— Вы к нам? А я немного заплутал. Пошел проверить ребят, а завернул не туда и незаметно прошел в сторону фрицев.

— А Вы кто?

— Командир взвода. Остался за ротного, да видите — немного смешался. Снег повалил, и я завалился в сторону немцев. Случайно забрел в их расположение. Смотрю — землянка. Поболе моей. Прислушался — никого. Решил заглянуть.

— И что дальше?

— Хозяев нема, так я собрал свечи, пару журналов, завернул все в одеяло и деру оттуда. Дорожку припомнил, да и следы мои еще снежком не занесло. Так я скоренько и к себе в роту. Свечи нужны? Могу поделиться.

— Что же оставили такого хиленького солдатика, одного к тому же?

— Что делать? Людей в роте наперечет. А фрицы пока притихли. Они, как и мы, оборудуются. Днем копали. Теперь, вероятно, дрыхнут, с устатку. Когда вернутся в землянку, удивятся, кто же у них одеяло со свечами упер? Пускай между собой разбираются. А Вы кто, проверяющий?

— Точно. Спасибо за свечи (немецкие, в виде небольшой картонной плошки с фитильком посредине).

Рота вернулась из бани спустя часа полтора. Таким было одно из первых знакомств с передком, с тем, что реально происходило на переднем крае. Когда во время короткой передышки обе стороны вели себя беспечно и тихо. Как говорится, до поры до времени. Через пару дней немецкий снайпер снял нашего солдата, вылезшего утром из залитого водой окопа и пытавшегося бегом проскочить в соседнюю траншею.

Ровики, которые спешили оборудовать солдаты, расширялись, превращались в сплошные траншеи. Становилось возможным идти из «господского дома» на передок днем, не вылезая на бруствер.

Противник продолжал обустраивать огневые точки, первую и вторую траншеи. Активизировались снайперы. Ночью периодически светили ракеты. На наш пулеметный и ружейный огонь тотчас отвечал встречным огнем. По совхозу и берегу озера велись систематически артналеты.

Саперы оборудовали НП командира полка полковника Гусева. Сам он устроился в огромном блиндаже — размером с небольшой дом — с четырьмя или пятью накатами. Блиндаж соорудили на склоне оврага. А на его НП или попросту, как их обычно именовали, на "глаза” посадили меня и впеременку со мной лейтенанта из минометной батареи.

В один, не очень прекрасный день, всем “резервистам” приказано присутствовать на заседании военного трибунала.

Судить собирались лейтенанта, командира взвода из артиллерийской бригады, которая недели полторы назад поддерживала наступление стрелкового полка. Наступления, признанного командованием неудачным. Лейтенант был отдан под трибунал командиром бригады за то, что будто бы не выполнил приказ, не поддержал огнем сорокопятки атаку стрелкового батальона.

За неудачу наступления надлежало найти и покарать виновных. А виноват, как всегда, — стрелочник. В данном случае в роли козла отпущения оказался лейтенант — командир огневого взвода.

Абсурдность предстоящего заседания трибунала была очевидна каждому. Выражать свои мнения, проявлять активное участие в заседании трибунала не полагалось. От нас требовалось молчаливым присутствием способствовать судебному спектаклю.

Но с самого начала процесс не пошел по задуманному сценарию.

Это «господский дом», в котором жил офицерский резерв 1115 сп и проходило заседание военного трибунала.

В «господском доме» установили покрытый зеленой скатертью широкий стол для председателя трибунала, его членов, секретаря трибунала. В некотором отдалении скамьи и стулья для присутствующих. Подсудимого, без ремня и погон, посадили под охраной отдельно. Но неожиданно в домике, где расположился трибунал, появился с группой автоматчиков капитан из артиллерийской бригады, в которой служил обвиняемый.

Капитан направляется к председателю трибунала и решительно заявляет:

— Заседание трибунала необходимо отменить. Командир бригады (отдавший лейтенанта под трибунал) свое решение отменил. Лейтенант будет наказан его властью. Лейтенанта прошу освободить из-под стражи и передать мне для возвращения в часть.

Между немолодым, довольно тучным майором — председателем трибунала и стройным, щеголеватым капитаном разгорелся спор. Председатель трибунала хотел замять конфликт и довести еще не начавшийся процесс до конца. Он понимал, что бравые артиллеристы могут просто забрать и увести подследственного обратно в часть.

— Обождите — майор пытается остановить нарушившего его занятия капитана. — Командир бригады, отдавший лейтенанта под трибунал, имел на это право. Теперь решение вступило в силу. И не в его власти отменить приказ, препятствовать заседанию.

— Но я получил приказ и должен его выполнять.

— Вы не можете его выполнить. Я как председатель трибунала неподвластен командиру бригады. Председатель военного суда назначается Верховным Советом — высшей властью в стране. Если вмешаетесь в работу трибунала, разразится скандал. Вас и вашего командира ожидают неприятности.

После дискуссии и споров трибунал и командир автоматчиков приходят к компромиссу. Председатель трибунала заверяет капитана, что в создавшейся ситуации можно найти приемлемое решение.

Отданный под трибунал командир взвода понесет наказание. Иначе, дескать, нельзя. Но с правом “смыть пятно позора”, продолжая службу в собственной части, а не в штрафной роте. Майор обещает, что будет вынесено именно такое “компромиссное” решение трибунала. С учетом всех обстоятельств и в виде “исключения”.

Капитан спорит, колеблется, но вынужден согласиться. Ему советуют доложить, что прибыл слишком поздно, когда заседание трибунала уже началось, и он не имел права остановить процесс.

Далее события разворачивались по компромиссному сценарию. Лейтенант получил свой срок с правом “смыть вину” кровью с пребыванием в собственной части. Осужденного передали под расписку командиру автоматчиков.

Показного процесса не получилось. Офицеры стрелкового полка отнюдь не стремились рассчитаться за боевую неудачу с молоденьким артиллеристом. Больше на заседаниях трибуналов мне в годы войны присутствовать не довелось. За грубые ошибки при мне наказывали, снимали с должностей, понижали в званиях. Но к «помощи» трибунала не прибегали.

Между тем, дивизия готовилась к наступлению. В ночное время интенсивно подвозились боеприпасы, прибывали и располагались средства усиления. Впервые увидел знаменитые катюши. Подивился огромному количеству рам с ракетными снарядами, которые устанавливались прямо на земле под один веер

В тылах дивизии становилось все более тесно от поступавших откуда-то из глубины людей, бесчисленных землянок, укрытий для конского состава, автомашин, инженерной техники. По оврагам наращивались паутины разноцветных проводов. Вдоль дорог, особенно на перекрестках появлялись все новые и новые таблички с фамилиями прибывавших “хозяев”.

В 1115 полку также готовились. Подгребали резервы, переводили солдат из тыловых частей, штабов в стрелковые роты. На наблюдательных пунктах появлялись группы офицеров из прибывающих частей усиления. Знакомились, наблюдали за противником, устанавливали взаимодействие.

От офицеров резерва услышали, что нас с лейтенантом — минометчиком, временно сидевших в качестве наблюдателей на командирских “глазах”, собираются перевести из батарей в стрелковые роты. Эта весть подтвердилась из телефонных переговоров.

Честно говоря, после окончания военного училища я стремился стать грамотным артиллеристом. Гордился артиллерийскими эмблемами, принадлежностью к благородному и интеллектуальному роду войск. Перевод в пехоту представлялся в виде наказания (“за что?”). К тому же был слабо знаком с оружием, тактикой стрелковых подразделений, не очень ясны были функции пехотного командира. А тут еще показались неуважительными и обидными позиция и слова командира стрелкового полка.