Устраиваю временное НП на краю овражка. Справа хутор; два домика. Там и притаился немецкий пулеметчик. Поблизости от хутора окопались наши солдаты.

Объясняю Плаксину:

— Наш наблюдательный пункт находится не в створе с направлением огня, а сбоку. Под прямым углом к линии огня и цели. Стрельбу придется вести с большим смещением.

— Пусть с большим. Главное подавить пулемет.

— Корректировать стрельбу с большим смещением удобно. Хорошо просматриваются отклонения по дальности. Но не исключено боковое рассеивание. Скоро стемнеет. Когда перейду на поражение батареей, времени пристрелять веер практически не остается. По правилам на близком удалении от своих солдат вести подобный огонь не полагается.

— Ничего страшного. Беру ответственность на себя.

Связываюсь по рации с огневой. Передаю команды. После второго выстрела снаряд разорвался в непосредственной близости от дома, под которым притаился пулеметчик. Следующий снаряд угодил в дом.

Наблюдавшие за ведением огня офицеры батальона, Плаксин довольны:

— Ловко. Сейчас, если остался цел, даст деру.

Постепенно темнеет. Решаю — от стрельбы одиночным перехожу на поражение:

— Батареей. Веер сосредоточенный, два снаряда, беглый. Огонь!

Гаубичные снаряды пошли к цели. Но один снаряд, очевидно, четвертого орудия, лег не кучно, а несколько в стороне. Отклонившись метров на сто, разорвался не у немецкого пулеметчика, а поблизости от наших ровиков.

— Стой! Отставить.

Немецкий пулемет замолчал. А наши солдаты переполошились. Один из них выбрался из окопчика и бегом по полю на КП батальона:

— Немцы нащупали и бьют тяжелой артиллерией!

— Все целы?

— Никого не задело. Но снаряд рванул недалеко, почти рядом.

Плаксин, командир роты успокаивают. Но не подают вида, что огонь вел не противник, а наша батарея.

Связываюсь с Ворыхановым:

— Сергей Кондратьевич. Веер сосредоточенный не получился. Проверь: не поняли команду? Или не поработали над тем, чтобы снаряды шли кучно?

— Хорошо. Проверю. Но веер не состреливался. После смены огневой позиции его надо состреливать снова.

В своем блокноте делаю краткую запись: “Стрельба с большим смещением. Не сострелял веера!”

Через день снова пошли вперед. Продвигаясь лесом, проявляем максимум осторожности. Накануне понесли потери минометчики, атакованные во время перемещения на новую огневую. Ночью периодически вспыхивала стрельба — короткие стычки с автоматчиками противника, просочившимися через боевые порядки.

Наши батареи вновь поддерживают подразделения 1115 полка. Утром на командный пункт батальона (снова Плаксин) прибыл командир дивизии полковник Иван Савченко. Останавливает адъютанта старшего:

— Где командир батальона?

— Здесь. Сейчас…

Из блиндажа выбирается капитан Плаксин. Слегка растерян.

— Где ваши роты? Глее восьмая рота — справа или слева?

— На берегу ручья. В ровиках.

— Так вы, капитан, не были в ротах и не знаете, где они. Почему ваши роты сидят на месте? Где противник?

— Противник метрах в двухстах.

— Противник снялся ночью и ушел. А вы проспали. Соседние батальоны поднялись, теперь все в преследовании. Справа, слева от вас никого нет.

К командиру пулеметной роты:

— А вы почему остались? Один взвод ушел, а другой где? После короткой паузы снова к Плаксину:

— Вас отстраняю от должности. Батальон принять…

Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров. Подозвал своего адъютанта:

— Вступайте в командование батальоном. Поднимайте людей и вперед. Догоняйте противника.

Вскоре дивизия заняла оборону по западному берегу Венты. Боевые порядки растянуты. Рота (не батальон), которую поддерживает восьмая батарея, получила участок почти в два километра. Командир роты чуть сзади в домике. Я со своими ребятами — по другую сторону дороги, в другом домике. Здесь же лейтенант, командир батареи иптад.

Седьмое ноября встречали в “мирной” обстановке. Командир дивизиона разрешил побывать на батарее, поздравить расчеты с праздником. Замполит майор Бушуев вручил одному из наводчиков 8 батареи “Красную звезду”.

Привели в порядок документацию на наблюдательном пункте: ориентиры, цели, огни, панорама. Владимир Лозинский, которого я взял в качестве командира отделения вместо Гладкина, в отличие от него не обладал красивой графикой. Но с ним надежнее и спокойнее — я хорошо запомнил его, когда стояли под Полотой на прямой наводке.

Вернувшись на наблюдательный пункт, отметили 7 ноября за праздничным столом.

Из письма домой: “В старинном каменном доме с пробитой снарядом черепичной крышей за праздничным ужином собрались наши солдаты. Посредине длинного стола, заставленного котелками, бутылками и кружками, возвышалась керосиновая лампа и фонарь “летучая мышь”. Электрическая лампочка уныло переглядывалась с традиционной фронтовой коптилкой. После торжественной части стол накрыли белой скатертью, а котелки уступили место патефону. Танцы до утра. За окном лил дождь, чмокались в грязь фрицевские пули, вспыхивали, описав красивую дугу, падали ракеты.

Эти дни имели небольшую передышку. Немецкая группировка на северо-западе Латвии обречена на гибель. Поэтому враг дерется отчаянно.

Через неделю год, как я служу в той же части; только за это время прошли на запад свыше четырехсот километров. За это время многое изменилось…”

В кирпичном доме с черепичной крышей пробыли неделю. Наблюдательный пункт оборудовали на чердаке. Облазил все вокруг. Побывал в мастерской столяра, оказавшейся почти у самого переднего края. Увидел по стенам десятки рубанков, шерхебелей самой различной формы. Мастерскую не разграбили. Хозяин приходил и, надеюсь сумел сохранить наиболее ценный инструмент.

На следующую после спокойного празднования ночь на переднем крае — шум, стрельба. Что происходит — не понятно. Оставил на наблюдательном пункте Лозинского. Бросился к командиру роты. Он не сразу разобрался, в чем дело, чем вызван переполох. Нервничает.

Подаю команду: одиночными по огневым точкам противника. У берега продолжается непонятное движение, слышатся выкрики, стрельба.

Через минуту — две в домик к ротному вваливаются рослые солдаты и втаскивают кого-то, завернутого в плащ-палатку.

— Кто такие?

— Соседи — разведка. Из дивизии второго эшелона. Ходили за языком.

— Взяли?

— Да вот он, в палатке. Сейчас развернем.

Окружили разведчиков. Развернули палатку. А в ней — наш солдат. Узбек или таджик. Произносит что-то не очень лестное по адресу разведчиков.

Ротный смачно выругался:

— Да это мой солдат! Я его отлично знаю. Кого вы, идиоты, схватили?

— Так он же говорит не по-нашему. Мы и решили — фриц.

— Что значит не по-нашему?! Не по-немецки же. Немцы сидят на том берегу, а вы схватили солдата из моей роты на этом. Сработали, не перебравшись на немецкий берег.

— Сами не поймем.

— Что тут понимать? Где ваш командир? Самовольно поперли в разведку на чужом участке. Никого не предупредив. То же мне разведка. Перебрали и поехали!

Меня подзывает к аппарату Харитошкин:

— Что там у вас?

Пытаюсь коротко объяснить.

— Без моего разрешения огня не открывать. Тем более одиночными. Засекут батарею по вспышкам. Неужели непонятно?

— Так туго со снарядами.

— Тем более.

На этом неприятный эпизод закончился. Соседи — разведчики убрались к себе.

«Порядок» на переднем крае восстановился. Оставшуюся ночь немцы чаще, чем обычно, освещали передний край ракетами.

Перед началом нового сабантуя боевые порядки стрелковых рот и батальонов перемещались и уплотнялись. Нужно было сменять и огневые позиции. Оборудовать новые наблюдательные пункты.