- Присаживайтесь.

Следователь учтив. Его правая рука – идеальные ногти, длинные пальцы – указала на стул. Главред присел. Внимательно всмотрелся в глаза человека, с которым ему доведётся «работать» ближайшие дни. Или даже недели. Не так он представлял себе тех, кто занимается преступниками. В своём воображении он видел мужественных, отважных служителей Закона. А тут – не пойми что. И чем-то женщину напоминает.

- Будем пытать, - говорит следователь.

- В курсе, - отвечает Алекс и показывает повреждённую руку. Старается держаться так, словно ему совсем не больно и не страшно.

- Не нужно замыкаться.

- Угу.

- Нужно сотрудничать.

- Ага, ага.

- Просто назовите номера. Номера своих сообщников.

Следователь хладнокровен. Александр знает таких, и немало. Скорее всего, из семьи заводчан: получил отличный комбинезон, но носить его не научился. Красивые руки. Одному создателю известно, кто учит их пытать. Говорят, что у разных следователей свои методы допросов… Проверять это на практике Алексу ещё не приходилось. Да и вообще о пытках не пишут в газетах. Об этом молчат.

- Нет, - отвечает Главред. – Не назову. Даже не спрашивайте.

- Клички. Партийные звания. Просто назовите что-нибудь. Или… Или…

- И что?! – неожиданно взрывается Алекс. – Отпустите меня? Ты, щегол! Щенок! Думаешь, я не знаю, что здесь происходит? Да я – главный редактор «Истины»!

Он хочет вскочить, но мешают цепи. Охранник благоразумно пристегнул его к дугам кресла. Руки можно вытянуть примерно до середины стола. Силой Алекс не блещет. Он не герой. Он не может сорвать металл и откусить голову следователю. Увы. Он даже не может понять, почему вдруг вскипел, хотя допрос только начался.

- Ну что ж, - служитель Закона даже не меняется в лице. Он открывает свой топ и начинает читать вслух:

«Противогазы мы храним на крайний случай, когда химические заводы делают жизнь совершенно невыносимой, а фильтра маски хватает минут на двадцать. Тогда лучше вообще не показывать носки своих кирзовых сапог за порог редакции. Но сегодня хороший день, и я радуюсь весеннему солнцу, хотя…

Что такое весна, я представляю смутно. Как художник, проговорюсь: будь я древним человеком, уже давно нарвал бы цветов и подарил их любимой женщине. Но, увы, женщины непостоянны и ненадёжны. Может, поэтому и цветы не растут в государстве, признанном идеальном.

К комбинезону, как правило, прикреплён навигатор. Улицы напоминают друг друга, машины серийны – как наши маски. Иногда, бывает, туман настолько густой, что не видно даже стёкол собственных очков. Навигатор в таком случае – незаменимая вещь. Без него я бы заблудился в этом мире чёрной пыли, пускай даже я сам – всего лишь пылинка, маленький винтик нашего общества. Пускай я ничто, но я не хочу ходить кругами среди массы точно таких же пылинок.

Если гражданин любит философствовать, то лучше это делать в своём собственном маленьком мирке, не впуская туда любопытных. У нас есть лишь одна философия, общепринятая идеология и генеральная линия, в соответствии с которой мы и живём. Но я художник, и мне можно многое простить.

Да и само существование наталкивает на размышления, ставит вопросы, на которые необходимо отвечать. Вот и я спрошу сам себя: можем ли мы вернуть историю? Снять маски и комбинезоны? Засеять всё пространство деревьями, кустами, распахнуть окна? И сам же себе отвечу: нет! Жизнь – это подготовка к смерти. К ней мы и готовим своё общество. К старости долгой и безболезненной, и я давным-давно понял это, пускай и писать о таком не решился бы.

Только представьте, что вы подошли к некому Генеральному Торговцу, и попросили его отдать все дни, прожитые зря. И даже предложили огромное количество талонов, питательной смеси, пять… Куда там, десять баллонов кислорода! Нет, товар обмену и возврату не подлежит. Это золотое правило, если ты был настолько глуп, что дал себя обмануть, сам и расплачивайся за свою слабость.

Здесь и там можно пронаблюдать десятки людей, скатившихся на дно жизни. Как они дошли до этого? Почему не хотели работать? Есть ли для них место в обществе, которое каждый ребёнок называет самым лучшим?

«Помогите, - любят говорить такие, - нет денег даже на новый фильтр». А глаза печальные-печальные. Маска искажает голос до неузнаваемости, делает его смешным и немузыкальным. Почти всё правительство носит специальные микрофоны, чтобы их голоса были стальными и уверенными в действиях Хозяина.

Но политика в отношении тунеядцев непреклонна: охранники ловят их и доставляют на заводы, где они не только трудятся на славу нас, граждан, но и сами не остаются на дне серого тумана. Жаль только, живут на каторге недолго. От хорошей жизни быстро умирают, это факт. Я борюсь за своё существование, и поэтому живу.

Любопытный факт: хоть нищих и увозят на каторгу, иногда кажется, что меньше их не становится. Возможно, они сбегают с каторги, или вводят начальство в заблуждение, после чего их отпускают. Всё может быть. А могут они быть и тайными защитниками. Подавать милостыню запрещено, и полиция может контролировать соблюдение данного запрета. Она имеет на это право.

У нас много запретов. Всех даже сразу и не упомнишь. Прежде чем что-то сделать, что-то сказать, нужно пораскинуть мозгами. Нас учат этому с детства. Дело не в том, что я каторги боюсь. Это понятно. Каторга – это тяжко, всем известно. Просто перед тем, как что-то сделать, нужно прикинуть: не позорю ли я государства. Свою идеальную Родину.

Кстати, мы имеем право думать всё, что захотим. Ведь пока мысль не покинула пределы мозга, она ничего не значит, она не может рушить умы людей, расшатывать фундамент цельного общества. Поэтому я думаю всегда свободно.

Но как только мысль прошла фильтр разума и вырвалась на свободу, она может привести её бывшего обладателя к самому порогу Дворца Деактивации. Это уже зависит от самой мысли, от степени её враждебности. И потому лучше не разбрасываться ими, где попало. От этого может зависеть чья-то судьба, в первую очередь, собственно, ваша».

Чтение окончено. Следователь, который заметно покраснел, делает глоток воды. Вода! Вот она, в стакане – только руку протяни. Смакует жидкость. Довольно причмокивает, словно только что попробовал нечто невероятно вкусное. Ставит стакан на середину стола – как раз на длину цепей. Видно, у следователя во рту пересохло от долгого чтения. Алекс не пил уже десять или двадцать часов. Время остановилось.

- Как видите, мы расшифровали ваши письмена. Поймите, я отношусь к вам с уважением. Читаю каждый выпуск. Вы – профессионал. Но нет смысла замыкаться в себе. Нет смысла бороться, потому что мы уже победили. Поймите, мы желаем только раскрыть преступление, чтобы Сфера не пострадала.

- Как бы не так, расшифровали. Разве не узнали, где я служил? Чем в армии занимался? Да я менял шифр, - говорит Алекс и самодовольно улыбается. Делает быстрый бросок здоровой рукой, хватает стакан и выпивает его до дна.

Лицо служителя Закона вытянулось. Он переводит взгляд со стакана на подследственного, как будто пытается понять, куда исчезла вода. Демонстрирует Главреду свои эмоции. Но при этом – никуда не торопится, словно в его распоряжении – целая вечность.

- Хотел по-хорошему… - шепчет следователь и берёт в руки телескопическую дубинку.

Комнату для допросов наполняют крики, а на стенах появляются первые брызги крови. На губах – привкус металла. Алекс, смыкая зубы от боли, думает: кто убирает этот кабинет? И сколько воды на день дают за подобный труд? В какой-то момент звуки отодвигаются, и к нему приходит блаженное забытье. Он словно переносится назад: на несколько недель или даже месяцев. Кто под Сферой ведёт счёт времени?

- Итак, товарищи! – слышно бодрый голос диктора без фильтровых искажений. Просто он сидит в кабинке, где своя система очистки воздуха. Персональная! Голос чрезмерно бодр: диктор может быть разогрет спиртным. – Мимо нас проплывает, словно облако, новейший танк SAR-013! Мощнейший залп его пушек и вспомогательных орудий – надёжная защита Сферы от потусторонних тварей!