Как можно жалеть мать убийцы, или хуже того, разрушителя нашего строя, нашего идеального государства? Нелогично. Преступно. Ужасно, с любой точки зрения. Разве не знала она, когда растила своего отпрыска, что нарушать Закон нельзя? Разве не она виновата в том, что в какой-то момент не убила те мысли, которые превратили её ребёнка в зверя, за которым охотится полиция? Тогда почему мне её жаль?
- Александр Р-101! – услышал я стальной голос. – Вам нужно поесть.
Странно, до этого дня ни разу конвоиры не заговаривали со мной. Ни единого раза! Все эти дни и ночи прошли в тишине, если не считать нелепых попыток следователя разговорить меня. Смешных попыток! Только здесь, в заключении, я понял, насколько силён духом. Ни один, даже самый изобретательный маньяк, не сможет отыскать ключ ко мне. Ни один. Услышанное настолько озадачило меня, что я тут же ответил:
- Благодарю. Я не голоден.
- Точно? – переспросил конвоир, и в его стальном голосе были нотки человечности.
- Ну, голоден, конечно… - протянул я. – Но ведь отказывался от еды все эти дни. Вы даже не предлагали.
- Просто оставлю, - продолжил голос. Лица стражника мне так и не увидеть – он где-то там, за стальной дверью. – Просто оставлю это здесь.
Как только раздался лязг смотрового окна, я тут же подскочил на ноги. Из последних сил! Чего там говорить, мне ужасно, жутко, до одури хотелось кушать. На стальном подносе была средняя баночка воды, которую я выпил тут же, одним духом. Полегчало. Дальше – черёд питательной смеси. Всего одна порция, но уже что-то. Она тоже отправилась в недра моего желудка.
В уголке подноса лежало нечто, совсем маленькое… Крохотное. Что же это? Развернув свёрток, я увидел – и не поверил своим глазам. Два маленьких, жёлтых кусочка. Покажи мне их два месяца назад – ни за что бы не понял, о чём идёт речь. Но сейчас, но сейчас… Я понял всё. И вспомнил – тоже всё.
В голове моей, несмотря на всю боль, на все перенесённые страдания, воцарилась ясность. Трезвость. Сейчас мне вдруг стало понятно, что – сон, а что – явь. Я вдруг осознал, как действовать дальше. И в ту же минуту вдруг стало спокойно. Знаете, это так важно для человека – найти ориентир. Словно слепому – не брести наобум, а двигаться вдоль длинного жёлтого рельса. Знали ли вы, что у нас, под Сферой, есть увечные?
До следующего допроса ещё далеко, а значит, у нас есть немного времени. Значит, я могу рассказать кое-что о себе. Нечто такое, что никогда бы не стал рассказывать. Прекрасно помню этот ужасный, роковой день, хотя столько фильтров сменилось за это время. Я говорю с тобой, читатель будущего, так, словно ты знаешь всю историю Сферы, нашего государства.
Но люди так быстро теряют память. Как знать, может, в будущем всё иначе, всё хуже. Обо всём по порядку. Здесь, под Куполом, у каждого человека есть своё дело. У каждого гражданина. Жизнь наша распланирована на многие годы вперёд. После изначального обучения тебя проверяют социологи. Они называют это тестами, экзаменами, ориентацией.
Вопреки древним философам, государство не отняло у родителей их детей. Такая идея лишена и смысла, и любви, а ведь без неё выжить в сером мире тяжело. Но часто бывает так, что в семье интеллигенции рождается дворник, и наоборот. Всё определяют социологи – их решения незыблемы. Да, дети многие годы проведут в коммуне, но связей с семьёй они не утратят.
И хотя я представляю умственную элиту, мои родители были простыми трудягами. У отца была почётная работа – чистка Купола, очень сложная и ответственная задача. Сфера, возведенная древними, невероятно прочна. Говорят, что ею защитились от врагов во время древней войны. Так это или нет – мне неизвестно. Никто не сможет проверить это, да и зачем?
Мама трудилась на автозаводе. Технологии древних живы и поныне, пусть сами они сгинули в пучине веков. Да, считается, что машину изобрёл Глава, это не так. Дед говорил, что они существовали ещё во времена его деда, ничуть не изменившись. Скорее всего, Глава внёс важные изменения в конструкции, но не изобрёл – это точно.
Мать моя рассказывала о сложных буднях, в те дни, когда детям дозволяли вернуться домой из коммуны. Выходной день я всегда проводил с ними. Отцу, несмотря на его героический труд, нечего было рассказать. Он всего лишь поднимался вверх на летательном аппарате, энергии которого хватает только на двадцать минут. За это время он мог убрать участок сферы – а потом спуститься вниз.
Зато мамины истории я обожал. Быть может, она и заложила во мне страсть к журналистике. В тот день я уже давно был в нашем отсеке, отужинал питательной смесью. Пришёл папа. Как всегда, уставший и серьёзный, но такой добродушный. Он ждал свою жену, я – маму, мы ощущали себя такой мощной ячейкой. Но её не было.
Разумеется, под Сферой нередко приходится работать больше. Возможно, они выполняли срочное задание. Мы просто сидели на табуретах, смотрели очередной Час Главы и ждали её. Но вот раздался звонок…
Оказывается, мать пострадала. На производстве опасно, она зазевалась и лишилась руки. Разумеется, медицинский корпус подоспел вовремя, кровотечение остановили и отправили её на лечение. Это были самые печальные дни в моей жизни.
Ведь после лечения комиссия социологов определяет, пригоден ли гражданин к дальнейшему труду. Очень нелегко найти ему новую специализацию, особенно если он для неё не предназначен. Увы, маму списали – больше я никогда её не видел.
Да, под Сферой есть увечные люди, есть и убогие. Но где они? Никто толком не знает. Говорят, что их селят вместе, в большие-большие дома. Но за все годы труда в Редакции у меня не возникло оказии убедиться в этом на собственном опыте. Лишь на одном заводе, где собирают патроны, я видел слепых, бредущих вдоль длинного жёлтого рельса…»
Запись 30
Когда солдатам нечего делать, они начинают заниматься ерундой. Эту простую истину Стюарт знал не понаслышке. Солдат должен иметь цель, а ещё - слышать и понимать приказ. К тому же, он должен быть уставшим, немного голодным и самую малость – злым. Иначе он просто натворит что-нибудь, сломает оружие или сделает что-то не так. Что солдат может перепутать? Всё.
В такие моменты Стюарту казалось, что сам он – не рядовой, а офицер. Эх, мечты, мечты… Третий день они предоставлены самим себе. Третий день Владимира нет, и куда он пропал – одной Матери-Природе известно. Лея умерла следующей ночью после пресловутого сбора. Феликс впал в безумное состояние и долго-долго курил свою трубку. А потом – рухнул на землю. Нет, он был жив, потому что дышал, а время от времени – просил воду, еду. Но ни на один вопрос не желал отвечать.
Здесь, в поселении повстанцев, Стюарт обнаружил книгу. Ему просто нравилось читать древние строки, хотя он почти не понимал, о чём толкует автор, сгинувший в пучине столетий. Это успокаивало.
«Когда правители пишут законы, они должны предусмотреть лишь один путь для будущего. Один путь для закона, один для народа, который будет исполнять закон, один путь для тех, кто будет контролировать исполнение. Два пути – это уже слишком много. Постоянные изменения ведут к разложению всего общего. Люди больше не поверят в законы. Или не прочитают новую редакцию. И они окажутся совершенно правы.
Нет общего плана развития, нет ни у кого, и это обстоятельство обескураживает. Можно делать всё что захочешь, и в то же время, ничего делать нельзя. Так где правда?
Мне кажется, что обе дороги, два магистральных пути, которые предлагает современная цивилизация – это тропинки в тупик. Карта для поиска собственной гибели. Глобализация и антиглобализация. Интернационализация и шовинизм. Индивидуализм и социализм. Это как чёрное и белое, и третьего не дано. Как же мы будем лавировать между ними?
