По большому счету, это было просто некоторое неудобство, так как в вагоне имелись светильники для установки свечей, и большой запас толстых железнодорожных свечей, да и поезд был скорый, то есть, остановки были довольно редкими. Но в дальнейшем это неудобство чуть не привело к трагедии.

К концу второго дня неожиданно захандрил Иван Антонович. Он отказался от ужина, у него появился озноб и кашель, и чувствовал он себя довольно скверно. Скорее всего, он простыл, когда постоянно выбегал к вагону во время его подготовки, не надевая верхней одежды. Несмотря на его протесты, Зоя с Галей принялись за усиленную терапию: они напичкали больного какими-то порошками, намазали и завязали горло, поставили банки, а потом еще и горчичники. И Иван Антонович угрелся и уснул.

А Николаю долго не спалось и он читал «Петра Первого» Алексея Толстого, лежа на своей верхней полке, при свете индивидуального светильника, а когда поезд остановился на какой-то станции и свет погас, книгу отложил.

Стоянка была довольно продолжительной, и Николай начал, было, засыпать, но в тишине вагона неожиданно послышался скрип открываемой входной двери, которые, кроме обычных железнодорожных замков, имели мощные засовы, которые Иван Антонович лично закрывал на ночь. Николая этот скрип встревожил и он, чтобы не разворачиваться на полке, аккуратно спустился вниз и выглянул в коридор. В неверном свете далекого станционного фонаря виднелась темная фигура человека, осторожно пробирающегося по коридору со стороны входной двери.

Николай, не зная как ему поступить, дотронулся до плеча спящего Ивана Васильевича, который занимал противоположную от Ивана Антоновича нижнюю полку. Иван Васильевич проснулся мгновенно, и Николай, уже под шум проходящего мимо встречного поезда, прошептал, что по коридору крадется незнакомец.

Иван Васильевич осторожно встал, выглянул в коридор, взял лежащую в ногах его полки гантель, взвесил ее в руках, а затем завернул в сложенное в несколько слоев, полотенце. Действовал он, как на автомате, и Николай понял, что это результат опыта, накопленного им в боях в Испании. И как только крадущийся незнакомец прошел мимо их двери, Иван Васильевич сделал шаг вперед и ударил незнакомца по затылку, который, охнув, рухнул на пол. Иван Васильевич, не теряя ни секунды, заломил ему руки за спину и связал их полотенцем. Наверное, он так брал языков. Поезд, тем временем, уже двинулся, набирал ход, и в коридоре зажглось дежурное освещение.

— Что здесь происходит? — на возникший шум из двухместного купе, которое они занимали с Галей, выглянула Зоя.

— Шпиона поймали, лазутчика, — ответил Иван Васильевич.

— А вы его не убили? — ойкнула Зоя.

— Нет, я аккуратненько, только оглушил.

— Наверное, надо пощупать пульс, — предположила, присев, Зоя и попыталась взяться за одну из связанных рук. — Нет, я не умею, надо позвать Галю и принести нашатырь.

Когда по просьбе Галины лежащего лицом вниз человека повернули на бок, она поднесла к искаженному болью лицу нашатырь, человек чихнул и открыл глаза. — Ой, Зоя, — прошептал он, — а где это я? — и снова закрыл глаза.

— Зоя, ты знаешь этого человека? — строго потребовал Иван Васильевич. — Вы с ним в сговоре, это ты открыла ему дверь вагона?

— Это я виноват, — послышался голос проснувшегося Ивана Антоновича. — Я же всех предупредил, что сам буду закрывать дверь на ночь, а приболел и уснул, вот дверь и осталась незапертой. И что там за человек?

— Лазутчик, — пояснил Иван Васильевич, — крался, как тать в ночи.

А Зоя, присев, всмотрелась в лицо лежащего человека. — Изверги, — вскричала она, — что же вы наделали. Чуть своего не убили. Это же Саша, Саша Волков, я его знаю, он герой Таллиннского перехода, о нем в газетах писали. Да развяжите вы ему руки, злодеи!

— А нечего было красться, пришел бы, как человек и все было бы нормально, — резюмировал Иван Васильевич. — Это мы сейчас проверим, — он развязал руки и, совершенно не стесняясь, расстегнул китель лежащего человека, и вытащил из внутреннего кармана служебное удостоверение. — Так Рабоче-Крестьянский Красный Флот, капитан-лейтенант Волков Александр Петрович. Да, все правильно, Волков. Откуда ты его знаешь, Зоя?

— Ой, товарищи, я его с детства знаю, он еще в 1-ом классе заявил, что женится на мне, когда вырастет, а когда мы закончили десятилетку, он поступил в военно-морское училище, а я пообещала, что буду его ждать. Она погладила лежащего человека по голове, и продолжила: — А сама выскочила замуж, не прошло и полгода, замуж за соседа-красавчика Андрюшку. Он вернулся из армии, весь такой из себя, пригласил меня как-то в кино, я и растаяла, и про Сашу забыла.

Зоя продолжала сидеть на корточках, гладя моряка по голове. — Меня родители отговаривали, предлагали подождать, а я ждать не стала, — продолжила она свою историю. — Мы и прожили-то с ним меньше месяца, а потом разошлись по-хорошему, просто мы оказались совершенно разными людьми. У нас и детей не сложилось, и нас безо всякого развели. А я так хотела дочку. А что сейчас? — вздохнула она. — Почти десять лет пролетело, и через полтора года мне будет уже тридцать.

— Не переживай, Зоинька, — отозвался Иван Антонович. — Моя ненаглядная родила первенца в тридцать три, и все прошло нормально, и у тебя все впереди.

— «Надо же!» — подумал Николай, — «ей нет и тридцати, а думал, что под сорок. И как она изменилась, — на глазах слезы, а сама похорошела, да просто помолодела».

— А Саша меня все эти годы искал, — продолжала свою историю Зоя, — а я от него пряталась, стыдно было, уехала к маминой сестре и не разрешала давать ему адрес.

— Так, товарищи, хватит болтать, — проявила свое медицинское назначение Галя, — нечего пострадавшему лежать на холодном полу, нужно его куда-то уложить, так как у него может быть сотрясение головного мозга. — Вас тошнит? — спросила она моряка.

— Не знаю, — честно ответил тот.

— Тем более, что он пока не знает, а затошнить может и позже.

Иван Васильевич предложил положить пострадавшего на его полку, сказав, что он займет верхнюю, свободную, и они с Николаем, приподняв его, аккуратно довели и уложили.

— Саша, зачем же ты, действительно, так пробирался, по-воровски? — спросила его присевшая рядом Зоя.

— Черт попутал. Вы извините, что я вам тут такой переполох устроил. Я тебя, Зоя, увидел на предыдущей станции, когда ты заходила в вагон, и попытался последовать за тобой, но меня не пустил охранник, сказав, чтобы я приходил завтра днем. На следующей станции я вышел из своего вагона, он рядом с вашим, я просто хотел увидеть тебя, хотя бы в окно. Я так долго ждал этого момента, я искал тебя почти десять лет, и не мог утерпеть. В вашем вагоне было темно, и я, совершенно не думая, попытался открыть дверь, и она открылась, ну, а дальше ты все знаешь сама.

Николай и Иван Васильевич забрались на свои верхние полки и слышали, как приговаривает Зоя, гладя моряка по голове: — Плохие дяди, обидели Сашеньку, мы их в угол поставим, мы их а-на-на… О, господи, шишка-то, какая у тебя на голове, — и Зоя, сбегав в мастерскую, принесла какую-то железяку, которую приложила к поврежденному месту.

Николаю все это показалось смешным сюсюканьем, но люди старшего возраста поняли, что всю свою нерастраченную материнскую любовь Зоя сейчас передавала этому А.П. Волкову, которого любила и ждала все эти десять лет.

— «Вот это любовь!» — подумал, засыпая Николай, — «ей не страшны ни какие-то там дурацкие знаки, ни скоропалительное замужество».

А Зоя почти всю ночь просидела рядом с моряком, от которого скрывалась, и, одновременно, ждала почти десять лет.

К утру, травмированный моряк окончательно пришел в себя, шишка на голове рассосалась, и он остался в вагоне КБ до самого вечера, разумеется, с разрешения Ивана Антоновича. Он только сбегал в свой вагон, чтобы предупредить попутчиков и принести свой сухой паек, чтобы не быть нахлебником.