— Ну что же я должен буду делать на этом посту? Если бы Николай говорил голосом, то он, наверняка бы, дрожал.

— Ничего, абсолютно ничего. Мы уже запрограммировали твой разум, твое эго на то, что ты будешь вести постоянный контроль в данном направлении, ведя наблюдение, слушая разговоры, сообщения по радио, читая газеты и журналы. Ты сам все поймешь, когда почувствуешь или узнаешь что-либо неправильное, и будешь действовать, или сообщать, мне вот и все. Или мы будем обращаться к тебе, когда потребуется экспертное заключение.

— Да какой же из меня эксперт?

— Самый настоящий, просто отличный. Ведь до тебя никто не смог придумать такой снаряд с использованием воды, которую ты не уничтожаешь, а просто переводишь в пар. Не волнуйся, все будет хорошо, а теперь спи.

Утром Николай не ощутил в себе никаких изменений, пока не пошел умываться. На тыльной стороне ладони своей левой руки он обнаружил знак — то ли букву «В», то ли две волны. Он попытался его стереть, обильно намыливая, но ничего не получилось. Знак был не на поверхности, а как бы внутри, и просматривался только под определенным углом, то есть, то — видно, то — не видно. И тотчас вспомнил, что именно такой знак он видел на руке капитана Неустроева, когда тот объяснял ему конструкцию гранатомета, но подумал, что ему просто показалось.

— «Заклеймили, гады, как раба Воды и Волн», — решил он и, оставив свои попытки, пошел на работу, решив, что посмотрит, что будет дальше.

Когда он подошел к Гале, с тем, чтобы продолжить начатую вчера работу, постарался руку спрятать, но неудачно, и Галя, скорее всего, знак заметила, так как улыбка на ее лице мгновенно растаяла, а сама Галя, немного помолчав, выразила свое отношение к увиденному знаку. — Что вам тут нужно, Исаев? — гневно сказала она тихим голосом. — Вы мне еще вчера сказали, что нужно сделать, а теперь отойдите и не мешайте. Тоже мне конструктор, — добавила она более громко, — не смог нормально сделать простейший эскиз. Двоечник!

А затем она перевела разговор на другого собеседника, рабочее место которого было рядом. — Иван Васильевич, вы как-то говорили, что пациенты в госпиталях часто заводят…  гм, шашни с медперсоналом, это действительно так?

— Точно так, Галочка, заводят. У выздоравливающих кровь горит, и они начинают рассказывать молоденьким медсестрам о своих подвигах, а те развесят уши, и готово дело. Вы же знаете, что обещать жениться, и жениться — две большие разницы, как говорят в Одессе. Служивый поправится и выпишется, а молоденькая дурочка остается матерью-одиночкой.

— Вот гады! — прокомментировала Галя. — А могут эти пациенты делать, например, татуировки с именами девушек, чтобы их обольстить.

— Совершенно верно, так частенько поступают. Сделают одну букву, например, «Г», а потом клянутся в любви Гале, Груне, Геле, Глаше, ну, и так далее.

— Откуда вы это все так подробно знаете, Иван Васильевич? — насторожилась Галя, — вы что, бывали в госпитале?

— Бывал, Галочка, да не один раз. Я же был военным инженером, а потом поехал в Испанию, добровольцем, и он запел «Гренаду» неожиданно красивым голосом:

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко»-песню

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной малахит.

— Хорошая песня, душевная. Да, так и было, а потом меня комиссовали, и пришлось мне из военного инженера переквалифицироваться в военного конструктора, вот и вся история. А женился я на медсестре из госпиталя, Аленушке, и нисколько об этом не жалею.

— Значит, не все пациенты гады, Иван Васильевич? — решила уточнить Галя.

— Нет, конечно, их минимум.

— Ну, тогда, ладно, — несколько подобрела Галя.

Николай сидел, понурившись, на своем рабочем месте, прекрасно понимая, что этот разговор она завела специально для его ушей. Все его прекрасное настроение от достигнутого успеха улетучилось,  и он с ненавистью посмотрел на свои заметки, которые привели, в конечном счете, к тому, что он, Николай Исаев, стал заклейменным «Водным Стражем», да и Галя от него отвернулась. И он схватил свои записи, и разорвал их на мелкие кусочки, приговаривая: — Эх, ты, капитан, а еще другом назывался…

Наркомату Вооружения и Генеральному Штабу Красной Армии не было никакого дела до переживаний товарища Исаева, и оттуда поступали указания, которые следовало выполнять.

Начальник КБ-6, Геннадий Васильевич собрал конструкторов возле классной доски и поведал все новости. Он сообщил, что предложение КБ о новом типе снаряда, и отчет о проведенных испытаниях с удовлетворением приняты, и перед КБ поставлена задача — разработать аналогичные снаряд на базе существующих морских торпед, которые имеются в большом количестве. Таким образом, нужно было не разрабатывать новый снаряд, а только переработать боевую часть существующих торпед.

Геннадий Васильевич добавил, что уже получены чертежи торпед тех модификаций, которые имеются на Тихоокеанском Флоте, и для начала необходимо досконально изучить их конструкцию, чтобы, перерабатывая боевую часть, сохранить функционирование остальных систем торпеды без изменения.

Чертежей было много, но все они были в единственном экземпляре, и Иван Антонович стал развешивать их на классной доске, организовав, таким образом, коллективное изучение. Он, как самый опытный конструктор, пытался с ходу объяснить назначение отдельных деталей, и с ним либо соглашались, либо коллективно обсуждали, приходя к какому-то решению. Некоторые вопросы оставались невыясненными, и их просто фиксировали, а затем Иван Антонович позвонил в КБ морских вооружений, и выяснил все непонятные детали.

Николай активного участия в изучении и разработке новых элементов не принимал, продолжая переживать свое горе, и лишь однажды подал голос, не согласившись с пайкой для сосуда с водичкой (уже не трубочки), пояснив, что пайка расплавится слишком быстро. С ним согласились, решив заменить пайку — клепкой. Затем он сделал попытку подойти к Гале, но она отправила его к «В» — Верам, Викам, Варям и прочим  Выдрам, (разумеется, драным).

А коллектив тем временем уже принял нужные решения, Иван Антонович нарисовал эскизы, и Галя быстро сделала чертежи, благо их было всего два: кумулятивный заряд и сосуд для водички.

— А ну, хватит киснуть, Исаев! — позвал его Иван Антонович, — пошли на производство, с чертежами, будем обсуждать, что и как можно сделать.

— Ну, вы даете, братцы! — воскликнул начальник опытного производства, рассмотрев чертежи. — Это вы для кого такой гранатомет готовите? Для циклопа Полифема, с которым сражался Одиссей?

— Для морского царя, — ответил Иван Антонович.

— А, понятно, и кому-то из прибрежных жителей не поздоровится. Только я вас немного огорчу, товарищи — у нас нет возможности сделать форму для отливки заряда диаметром полметра. Сухое березовое бревно есть, но нужен карусельный станок. Может быть, сделать заряд в виде четырехугольной пирамиды, а не конуса?

— Нет, так не пойдет, — ответил Иван Антонович, — почти половина заряда пропадет без толку, нужен конус.

— Тогда я беру таймаут, буду выяснять, где можно выточить эту штуку.

— Что ж, делать нечего, будем ждать, — ответил Иван Антонович, и пошел к себе, а Николай остался на производстве, сославшись на то, что там ему делать нечего. Он зашел к старым знакомым, слесарям-сборщикам, поговорил с ними о том, о сем, а потом стал бесцельно ходить по ангару,  в котором было много различных, интересных вещей. Его внимание привлекла мощная электрическая лебедка, и он некоторое время постоял, внимательно ее рассматривая, еще прошелся, обратив внимание на различные виды металлопроката, а потом снова вернулся к лебедке, не совсем понимая — чем же она так привлекла его внимание.

И что самое главное, он забыл о своих горестях, и стал думать о том, как же сделать форму для отливки заряда. Лебедка напомнила ему о том, как он еще подростком ходил с отцом в какую-то столярную мастерскую, где мастер на токарном станке виртуозно вытачивал балясины. И станок тут был проще некуда — состоял из нескольких деревяшек и самой главной деталью был электрический двигатель, который выглядел точно также как двигатель лебедки.