— Насть, я хочу, чтобы между нами всё было как прежде, — продолжает говорить Зверюга, прижимая меня к себе и касаясь своими губами моих губ. Это не поцелуй, а именно касание. Такое легкое, чувственное и дразнящее, что по коже мгновенно побежали мурашки.

— Как прежде уже не будет, — я знала это наверняка. — Стас, за этот месяц много чего изменилась…

— Что изменилось? — вопрос, на который я не хотела отвечать, потому что мои слова и чувства прямо сейчас шли в противовес друг другу. Поэтому я упорно молчала. — Насть, ты только что целовала меня. Целовала как прежде, а может с еще большей отдачей. Я же чувствую, что тебе хорошо со мной. Хорошо не только в постели. Хорошо просто вот так рядом со мной. В моих объятиях.

— Стас, ты сам решил, что нам нужно расстаться, — шептала, опустив глаза. Не могла смотреть на него. Боялась, что он прочтет там правду. Боялась, что потеряюсь под его взглядом и не смогу сделать то, что должна.

— Это было ошибкой. Насть, поверь, у меня была веская причина. Я расскажу тебе, но потом. Сейчас давай забудем. Давай вернем всё назад. Я хочу, чтобы снова ты и я были вместе.

Это удар на отмажь. Слишком болезненный и острый. Удар, на который я должна ответить так же остро.

— Зверюга, теперь я тебе говорю «нам нужно расстаться и не на время, а навсегда», — ощущаю, как он напрягается в моих объятиях, но я не щажу — я добиваю. — Я с Ником. Я тебе говорила, что много чего изменилось за этот месяц. Сейчас мы с Зориным встречаемся.

На последних словах вылетела из комнаты, даже не взглянув на него. Это выше моих сил дожидаться его презрительного, гневного взгляда. Схватила оставленный в коридоре чемодан с вещами и направилась к выходу. Больше меня в общаге ничего не держит. Со Зверюгой я попрощалась. Богданова сломала ногу и уехала домой. А больше у меня здесь никого нет. Я так и не завела настоящих друзей, кроме Катюхи. Хоть компания, с которой я тусила, была большой, но она не моя. Я шла как дополнение Зверюги или Богдановой, но точно не как отдельная личность.

Наверно, только Ник относится ко мне по-другому. С ним я — это я, а не девушка Громова или подруга Богдановой. И надеюсь, это не изменится, когда мы поженимся.

Настя

— Дядя Саша, мы с Никитой поедем на моей машине. Вы можете вернуться обратно.

— Анастасия Эдуардовна, но Эдуард Максимович приказал сопровождать вас лично.

— Я знаю, — не дала я закончить.

Не думаю, что приказ отца для меня и моего охранника значительно отличались. Я должно была быть двадцать четыре часа под контролем дяди Саши. Университет — единственное место, которое мне позволено посещать, кроме, конечно, квартиры Зорина. Любое неповиновение — и я возвращаюсь к отцу.

— Сан Саныч, не волнуйтесь. Я сам сяду за рули, — вмешался Ник. — Вы же знаете, что мы с Настюшей давно не виделись. И сейчас бы хотели наконец-то побыть вместе.

Ник снова пришел мне на помощь. Это удивляло. Особенно если учесть, что в школе он поступал совсем иначе. Он отмалчивался. Делал вид, что его это не касается. Игнорировал нападки в мой адрес. Не замечал мои синяки и частое отсутствие в школе. Конечно, он всё знал, но относился к этому как к чему-то пустяковому. Это я прикрывала его, брала вину на себя и перед своим отцом, и перед его. Это я сбегала с уроков и от охранников, чтобы посмотреть его баскетбольный матч. Это я заваливала контрольную, чтобы меня вместе с ним оставили на дополнительное занятие. И это я по тридцать раз репетировала номер группы поддержки, чтобы поехать с его баскетбольной командой на турнир в другой город. Это я пропускала занятия в танцевальной школе, чтобы поцеловаться с ним в раздевалке. А по итогу именно я была приставучей влюбленной девчонкой, которая не давала прохода самому популярному парню школы. Для меня был только он. Для него я была одна из…

Поэтому сейчас его поступок для меня был героическим. Он спас меня. Подставился сам. И не только перед моим отцом, но и перед своими родителями.

В последней его записке было написано «соглашайся со всем, чтобы не сказал я или мой отец».

Обмен записками — это еще школьная фишка. Фишка для особых случаев. Случаев, когда я сидела под замком за очередное ненадлежащее поведение. Телефон, интернет были для меня под запретом. Появиться в моем доме Ник тоже не мог. Поэтому мы писали записки, вкладывали их в целлофановый пакет (защита от дождя, снега, росы) и прятали под шатающейся плиткой в заборе. В дальнем углу двора камеры контролировали только верх забора. Поэтому, если присесть, можно незамеченной пробраться к забору. Нужно было только подобрать время. Обычно это было около шести часов вечера, когда все готовились к возвращению отца. Мама нервничала и подгоняла горничных и работников кухни. Охрана ждала отца, не отлучаясь с пункта.

Прошло больше двух лет, а шатающая плитка так и осталась почтовым ящиком. Только в школьные годы эта переписка будоражила кровь, записки писались стихами и начинались со слова «люблю», а мы чувствовали себя героями пьесы Шекспира. Сейчас же эта переписка больше напоминала весточки с зоны. А я чувствовала себя не Джульеттой, а зеком, загремевшим за решётку за пьяный дебош в общественном месте.

Только Ник отмазал меня от дальнейшей отсидки. Принес неопровержимые доказательства, что отец амнистировал меня.

Сегодня утром к нам в особняк заявился Зорин старший с женой и сынок, чтобы просить у отца моей руки.

— Мне твоя дочурка и даром не нужна, — начал отец Ника. — Но она беременна моим внуком.

И если бы не записка, то я бы уже кричала «нет» и ожидала вечернего свидания с начальником охраны. А возможно отец бы не сдержался и влепил мне пощечину прямо сейчас.

Но Ник, не обращая внимания на уничтожающий взгляд отца, сразу по приходу подошел ко мне и заслонил собой.

— Мы забираем ее. Сейчас она часть нашей семьи, — продолжил Зорин старший. — Дату свадьбы согласуем по телефону. Нет никакого желая еще раз встречаться.

— Беременность еще надо подтвердить, — парировал отец.

— Я верю своему сыну. А он доверяет твоей девке, в отличие от меня. Но не сомневайся, Эдуард Максимович, тест на отцовство я сделаю непременно. И если он окажется отрицательным, будет развод и громкая грязная общественная огласка.

— Насть, нам нужно поговорить зайди ко мне в кабинет.

— Она пойдет только со мной, — отчеканил Ник и перехватил мою руку, так как я по привычке уже неслась выполнять приказ.

А потом было то, что повергло меня в шок. Никита не дал сказать отцу не слова:

— Мы с Настей возвращаемся в столицу. Она переезжает жить в мою квартиру. Свадьба через месяц. И уезжаем мы немедленно.

Таким решительным я Ника не видела никогда. Отец походу тоже опешил, поэтому кроме условия про охранника не выдал больше ничего.

Так ошарашенную меня Ник и увёз от отца, а потом привёз в общагу за вещами.

А сейчас уверенно вносил мой чемодан в свою столичную квартиру. А я замерла в дверях, боясь переступить порог в новую жизнь.

— Насть? — вернулся за мной парень.

— Как мы будем из всего этого выбираться?

— Как я и сказал — поженимся и заведем ребенка. А потом уедем далеко-далеко. Вместе. Божья коровка, ты будешь Зорина, и никто не посмеет обижать тебя. Я не позволю больше…

Я очень хочу, чтобы меня никто не обижал. Но вот хочу ли я быть Зориной? Два года назад я бы сказала уверенное «да».

А сейчас?

Сейчас я так сильно запуталась…

Настя

Будильник звонил уже дважды, но я не могла оторвать голову от подушки. Уснула только под утро. От таких разительных перемен в голове вертелись сотни мыслей, ведь мне нужно планировать жизнь заново. И сейчас в моих планах была не только я, но и плюс один. Ник. А возможно, что и плюс два, если мы ничего не решим с этой выдуманной беременностью. Отец порвет и Ника, и бизнес его отца, если узнает об обмане.