Нужно что-то другое.

Накато ухватила на ходу послушника за локоть. Когда он обернулся, выразительно повела бровью в сторону колдуна.

Послушник побелел. Накато чуть приподняла сверток.

- Отвлечешь его – он останется жить, - шепнула одними губами.

Бледный затрясшийся послушник кивнул. Вид у него сделался несчастный. Он-то решил, что еще немного, и с ней покончено! Ошибся. Колдун обернулся, нахмурился.

- Что у вас такое?! – осведомился он резко. – О чем шепчетесь за спиной?!

- Мастер, - робко проговорил послушник, шагнул к нему.

Как-то неловко вильнул задом, изобразил руками непонятный вензель. Колдун недоуменно наблюдал за ним. Накато глядела исподлобья, не двигаясь до поры.

Послушник пытался без слов, движениями, дать понять колдуну, что что-то не так. И надеялся, что она не поймет его затеи. Да вот незадача: она-то как раз прекрасно все поняла. В отличие от мастера башни, который растерянно наблюдал за учеником.

- Идемте, - заявил он несколько мгновений спустя. – Вам обоим нужна помощь целителя. Идемте!

- Мастер! – отчаявшийся послушник ухватил его за рукав.

- Что еще?! – тот круто развернулся, на лице проступило отчетливое недовольство.

Чтобы очутиться прямо перед ним, Накато понадобилась доля мгновения. Придерживая сверток подмышкой, ладонью увесисто припечатать колдуну в лоб.

Миг – глаза у того подернулись мутной пеленой. Взгляд сделался тусклым и бессмысленным. Колдун завалился плашмя на спину.

- Ты его, - взвизгнул послушник, кидаясь к нему и бросаясь рядом на колени.

- Жив он, жив, - буркнула девушка. – Поднимайся и идем! – прикрикнула грубовато. – Сам придет в себя, ничего ему не будет.

Послушник, помедлив несколько мгновений, поднялся. Кажется, проверял – дышит ли колдун. Уверился, что дышит, и встал. Взгляд сделался затравленным, несчастным. Вот же докука! Нет, это хорошо, что они наткнулись на колдунов. Напоминание ей – нельзя расслабляться. Ее ведет человек, которому нельзя доверять. При первой возможности он ударит в спину. И винить его за это нельзя: она для него – враг. Пришлая чужачка извне.

- Идем, - повторила она. – И постарайся выбирать такие дороги, чтобы другие пореже нам попадались.

Тот кивнул. Сглотнул тяжело, кадык на горле дернулся. Отвернувшись, потопал понуро по коридору.

В этот раз он свернул куда-то в сторону. Видимо, выбрал другой путь. Это Накато отметила между делом. Оба молчали. Послушник больше не изъявлял желания поболтать, и Накато отчего-то подозревала, что отвечать ей он тоже станет не слишком охотно.

Да и ей разговаривать не хотелось. Скорее бы добраться до крыла, где находятся дети! А потом – прочь из башни, не оглядываясь. Прочь из Ошакати.

- За последние декады в башню попали с полтора десятка детей, - сообщил хмуро послушник, когда они прошли несколько коридоров. – Так что искать среди них своего тебе придется самой.

- Найду, - огрызнулась Накато.

- Они все на одно лицо, - пробурчал ее провожатый себе под нос. – В этот раз искатели набрали черных детишек – как на подбор, - кажется, он просто болтал сам с собой – слова предназначались не для нее. – Вот и попробуй найти среди них одного черномазого горского младенца, - он фыркнул, скривил рот. Злорадно захихикал.

Кажется, ему доставляла удовольствие мысль, что она может не найти среди полутора десятков детей своего сына.

Что с него взять? Мальчишка, несмышленым малышом отобранный у матери. Не знающий ни матери, ни отца. Воспитанный такими же, как он сам. Для него все дети – на одно лицо. Он не понимает, что мать всегда узнает свое дитя. Не только из нескольких десятков – из сотен и тысяч других детей. Он не знает, что за сила связывает мать с ее младенцем.

Но это и неважно. Для нее главное – она увидит сына. Пусть и в последний раз, на прощание. И не сумеет узнать его годы спустя, если встретит. Сейчас-то она точно его узнает!

Когда добрались до нужного крыла, пришлось шагать вверх. Детей держат на самом верху башни, - пояснил ей провожатый. Так издавна повелось, так удобнее.

*** ***

Полтора десятка младенцев ползало по обширному помещению, застеленному тонким ковром. Двое учеников сидели с книгами в разных концах этого помещения.

Пустота и бесприютность поразили Накато. Малыши ползали сами по себе, никому не было до них дела. Даже сверху, почти из-под потолка, ковер выглядел до крайности тонким, местами – протертым едва не насквозь. Одежды на детях не было.

Они что, днями напролет так ползают?! Ее поневоле передернуло.

Послушник привел ее в узкую галерею, опоясывающую помещение с детьми. По стене на всем протяжении шел ряд небольших отверстий, черезкоторые и можно было наблюдать сверху. По словам провожатого, малыши жили здесь постоянно. Здесь бодрствовали, здесь же и спали на полу.

Накато вглядывалась сверху в ползающих крох, пытаясь отыскать взглядом своего сына. Не получалось, как ни напрягала зрение.

- Его здесь нет, - заявила она наконец. – Моего сына здесь нет!

Мальчишка на это только фыркнул.

- Смотри лучше! – заявил он. – Я говорил – младенцы нынче, как на подбор – черные! Поди-ка найди среди них нужного, - у него вырвался смешок.

Глядел на нее насмешливо, даже глумливо. И в то же время – глаза застилала странная пелена равнодушия. Накато отвернулась, снова вгляделась в ползающих малышей. Вот трое в углу – ее сына среди них нет. Вот один тянется ручонкой к книге одного из учеников, что якобы присматривают за детьми – нет, не то! Слишком худой, и шея длинная. Один завалился на спинку прямо посреди помещения и жалобно хнычет – не то. Она переводила взгляд с одного на другого.

- Моего сына среди них нет, - повторила наконец, обернулась к послушнику.

Сгребла одной рукой за шиворот, подтянула к себе.

- Это все – чужие дети! Где мой ребенок?! И не вздумай снова ляпнуть, будто я не в силах признать своего малыша. Я узнаю его из тысяч!

- Ладно, ладно! – затараторил мальчишка.

На лице проступил страх. Он косился на сверток, который она небрежно прижала локтем. А у Накато в груди разливался холод – неужто малыш ее умер, а она даже не знает?! И не почувствовала ничего. Она ищет его, чтобы взглянуть напоследок – а его нет среди живых!

- Быть может, твой сын – это младенец, которого держат отдельно ото всех? Его мастер Эну принес в башню.

- Эну?! – выдохнула Накато. – То-то я видела его возле башни! Веди немедленно!

- Ладно, ладно! – затараторил послушник, силясь отодвинуться.

Накато опомнилась, выпустила его одежду из пальцев. Он, поминутно оглядываясь, заторопился по галерее. Она, перехватив удобнее сверток, последовала за ним.

- Почему его держат отдельно? – окликнула она мальчишку.

- Почему? – тот обернулся, чуть замедлил шаг. – Я не знаю. Так решили старшие мастера. Возможно, их мастер Эну попросил. Меня это не касается.

Отдельно от прочих детей. Значит, ее сын – особенный! Неужели это Эну сам отобрал у нее ребенка?! Зачем? Хотел забрать сына своего бывшего хозяина? Или малыш и правда унаследовал настолько удивительный дар? Этого она, скорее всего, не узнает. Знать могут старшие мастера в башне – но кто она такая, чтобы требовать у них ответов на вопросы? Им не составит труда ее прихлопнуть, как надоедливого москита. Юный послушник сам ничего не знает. Не младенца ведь спрашивать? Уж он-то точно ничего ей сказать не сумеет!

Она по привычке запоминала дорогу, хотя и понимала – это бессмысленно. Если она выберется из этой башни – ей не суждено будет сюда вернуться.

Она сможет утешать себя тем, что ее сын станет великим колдуном. Одним из сильнейших. Может, сделается приближенным одного из могущественных правителей. Или даже правителем! Или одним из старших мастеров башни. Но это – нескоро, это – спустя лет двадцать-тридцать.