Однако с тех пор так и не вспоминал об этом. Накато работала на совесть, и хозяин платил полновесной монетой.

Таскать целый день тяжести, выполнять грязную работу было ей не в новинку. Сил хватало. Накато была куда сильнее обычного человека – даже самого сильного из воинов городской стражи. Спасибо за это колдуну, что когда-то увел ее из родного кочевья, а после – сгинул бесследно. Ее силы и стремительности хватало, чтобы придушить голыми руками степного льва – ей когда-то пришлось это сделать, чтобы доказать: она и правда стала сильной, и может теперь служить колдуну.

Любые раны – даже те, что считались смертельными – заживали на ней в считанные дни, не оставляя шрамов. И это делало ее почти неуязвимой. Болезни обходили стороной.

Впрочем, знать об этом не полагалось никому. О прошлом своем девушка не распространялась. Да и кому бы оно было интересно? У всех свои заботы. Хозяин считал ее просто крепкой горской девицей. Другие работники поглядывали с уважением, когда она одной рукой взваливала тяжеленный мешок себе на голову и без суеты, но быстро шагала с грузом по улице. А кроме груза, у нее за спиной постоянно находился младенец! Малыш рос крепким.

Помимо силы, Накато обладала и красотой. Чего уж – за годы, что прошли за пределами родного кочевья, она поняла: красотой обладает любая женщина, что не совсем уж уродлива и еще не состарилась. Ее просто нужно уметь показать.

Отрастить волосы чуть длиннее, уложить замысловатую косу – это она умела. Повесить в уши серьги, а на шею – бусы. Нарядиться. Она могла бы стать наложницей состоятельного человека.

Не пришлось бы работать от зари дотемна. Кормили бы сытно, спала бы на мягкой перине. Но все это – если бы не было ребенка. Сына могли отобрать, запретить видеть его. Ей не хотелось рисковать.

Она могла бы и забираться в богатые дома, выносить дорогие безделушки – и тем жить. Но это тоже риск. Одной – не страшно, но из-за ребенка приходилось вести себя осторожно. Не лезть лишний раз на рожон.

В конце концов, так ли уж хуже комнатушка, что она снимала в доме для бедноты, чем комната в богатом доме? Накато не была уверена, что разница имеет значение.

Работа ее не тяготила. Еды хватало. Она даже могла позволить себе купить сладость раз-другой в декаду. Когда-то и знать не знала, что сладости вообще бывают!

Чего ей еще нужно? Есть заработок. Есть кусок еды и крыша над головой. Есть теплая одежда – хотя даже на севере Желтого юга было достаточно тепло круглый год, чтобы не бояться замерзнуть. Она-то привыкла к суровым зимам северных степей! Рядом – ее малыш. Не нужно рисковать, выполняя опасные поручения. Не приходится зависеть от капризов и бесконечных выдумок хозяина-колдуна, которых ей в свое время с лихвой хватило.

С гор подул сырой ветер – в Рунду такое бывало в начале весны. Встречные прохожие кутались в накидки, но Накато бестрепетно шагала с очередным мешком на голове.

Она не мерзла от сырости. Здесь она не мерзла и зимой. Степи-то, должно, еще снегом засыпаны, в котором страусы чуть не на всю длину ног вязнут. В степи весна начиналась куда как позже, чем на равнине. Но здесь – юг, здесь и зимы коротки и мягки, и снег выпадает редко. Раз в несколько лет, для жителей это – диво. О малыше Накато тоже не беспокоилась: знала – если сын замерзнет, непременно примется возиться и недовольно кряхтеть. Молчит – значит, все хорошо.

Домой возвращалась по темноте.

Мешки перетаскала к закату, но пришлось торчать снова посреди склада, нанятого перекупщиками, слушать, как хозяин с ними торгуется. Окончили, когда солнце село.

Лишь тогда хозяин ее и отпустил. Она зашла в похлебочную, когда похлебочник собирался закрывать двери. Сумела купить лишь кусок мяса да лепешку. Что ж, горячей похлебки поест завтра поутру. Жуя на ходу, направилась к себе.

*** ***

Накато усадила малыша на матрас.

Сидеть он стал не так давно – всего пару-тройку декад. Но уже пытался переваливаться и ползать.

За стенкой слышались сдавленные рыдания. Что еще стряслось? Не то, чтобы девушка водила особенную дружбу с соседками и ее волновали их беды. Но звук раздражал и вселял смутную тревогу.

Она вручила сыну длинный плетеный ремешок с узелками и направилась в соседнюю комнату. На разворошенном матрасе сидела Аньян – молодая женщина, работавшая в похлебочной неподалеку. Белое рыхлое лицо ее покраснело, глаза опухли.

- Что это у тебя случилось? – осведомилась Накато, обводя взглядом комнатушку.

- Тебе что за дело?! – та вскинулась, подскочила взбешенной гиеной.

- Воешь больно громко, - бесстрастно отозвалась Накато. – Вот я и зашла узнать, что стряслось.

Она наконец поняла, что ей показалось не так: среди скудных пожитков Аньян царил разгром. Но не было того, кто обычно устраивал шум – сынишки Аньян. Малыш был на несколько декад старше сына самой Накато, и никому не давал покоя. Стоило матери спустить его с рук, он принимался ползать, вопить, хватать что попало и ломать все, до чего доберется. Нередко заползал и к соседям. Теперь же его не было.

- За себя беспокойся! – швырнула Аньян со злостью. – Может, и ты скоро станешь выть так же. Когда ребенка заберут!

- Кто это у меня ребенка заберет? – насторожилась Накато и высунулась из комнатушки, отодвинула занавеску, закрывавшую вход в ее собственную каморку.

Малыш сидел на матрасе, перебирал ремешок, как ни в чем не бывало.

- Ага, испугалась! – торжествующе заключила Аньян. – Колдуны ходят по домам и отбирают детей, в которых видят искорку дара. Моего сына забрали, - она снова зарыдала. – Забрали, я никогда его больше не увижу! Мой малыш, - она вновь сползла на матрас, закрыла лицо руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Даже если нам доведется когда-нибудь встретиться, даже если сведут нас боги и духи – он не признает меня, свою мать! А я не смогу признать его. Я не увижу, как он растет, не узнаю, каким он станет! Я даже знать не буду, жив он или колдуны умертвили его своими гнусными выдумками.

Накато замерла в растерянности перед этим горем. У Аньян не было никого – так же, как и у нее самой. Только ребенок. И его забрали!

То-то в комнате беспорядок – Аньян, должно быть, пыталась помешать. Благо, сама жива осталась! Колдуны-то не церемонятся – уж ей ли не знать. Она, Накато, изучила, что это за племя. Надо бы подойти, утешить – да она не умела. И не так-то они с Аньян были дружны. И потом: а ну, как зайдешь к соседке, а потом – к себе вернешься, да не найдешь сына!

Испугавшись, Накато кинулась обратно в комнату. Схватила на руки малыша, прижала к себе.

- Никто тебя не заберет, - шепнула тихо. – Никому не отдам! Всякому голову оторву, отгрызу, будь хоть трижды колдун!

Ребенок, стиснутый материнскими объятиями, закряхтел, захныкал недовольно, пытаясь выбраться. И Накато, спохватившись, посадила его обратно на матрас. Малыш перевалился, ухватил ремешок и принялся грызть слюнявыми деснами. Должно, зубки режутся, - подумалось ей. Она, пытаясь справиться со смятением, уселась рядом на матрас, глядя на него. Скоро будет так же ползать всюду и все громить, как сынишка Аньян.

И пускай! Лишь бы ничего с ним не случилось, никто не забрал.

Кто бы мог подумать, что она окажется настолько предана ребенку? Уж она этого точно не ждала. Было дело – даже подумывала оставить малыша на пороге какого-нибудь храма, как родится.

Оставить и уйти! Думала так, когда беременной ходила. На что ей, мол, докука? Не смогла. Взглянула тогда на сморщенное личико новорожденного малыша – и поняла вдруг, что это – самое родное для нее существо в целом мире.

Накато с тревогой уставилась на деловито копошащегося ребенка. А ну, как и в нем окажется искра колдовского дара? Очень даже может быть: отец-то у него самый настоящий колдун!

Она вздохнула, поежилась. Отец! Отца своего сына она своими же руками и убила. Чтобы самой избежать смерти – пришлось. Случилось это до того, как она узнала, что станет матерью. И кто бы поверил, что она, простая степная девчонка, убила голыми руками могущественного колдуна – одного из самых влиятельных на равнинах Желтого юга!