Доминико вытащили из машины, и пока двое пичотти в чёрных костюмах держали его вывернутые руки, а третий удерживал самого Доминико в прицеле пистолета, ещё двое принялись методично его избивать. Один из пичотти дважды пырнул Доминико ножом. И только когда Доминико потерял сознание, его швырнули в скважину, где из металлической плоскости станции вырывались скрещенные потоки Ветров.

Доминико пришёл в себя в невесомости, но как ни старался, шевельнуться не мог. Всё тело пульсировало болью — сильнее всего болел вспоротый живот.

С невероятным трудом ему удалось подгрести к поверхности станции и, подтянувшись, выбраться на берег.

Он снова потерял сознание и больше уже не приходил в себя.

Сколько он пролежал так в беспамятстве, стало ясно уже потом — около шести часов. Его обнаружили рабочие, пришедшие драить пол. Доминико доставили в госпиталь, где он провёл неподвижно следующие несколько дней.

О случившемся Стефано узнал только на следующее утро после того, как Доминико привезли в больницу — и его невольно кольнуло разочарование. Он надеялся, что Доминико в случае чего в первую очередь вспомнит о нём.

Удивляясь собственным претензиям и тому, как изменилось его отношение к корсиканцу за последние несколько месяцев, Стефано в числе трёх других телохранителей отправился в госпиталь. По мере того, как платформа приближалась к больнице, беспокойство овладевало им всё сильнее. Двое охранников, с которыми он не был знаком, вполголоса переговаривались о том, что произошло.

— Два раза пырнули ножом, — говорил один.

— Santa Venti, — другой осенял себя спиралью Ветров.

Стефано только стискивал зубы и молчал. Густав, сидевший рядом с ним, оставался мрачен, как всегда, так что Стефано при всём желании не смог бы понять, что творится у него в голове.

К тому времени, когда он добрался до приёмного покоя, его уже трясло — но дверь палаты была закрыта, и оттуда лишь раздавались едва слышные голоса.

— Может, тебе укрыться в тюрьме? — говорил Тициано.

Стефано не нравился этот плотный невысокий мужчина с курчавыми волосами. Впрочем, ему не нравились все — кроме, разве что, Густава и Кассандры, которая стояла тут же у широкого окна, обращённого на город, и поминутно срывалась с места, чтобы сделать по приёмной круг.

Улучив момент, Стефано подошёл к ней и положил руку на плечо.

Кассандра вздрогнула и покосилась на него, но вырываться не стала. Только плотнее сжала зубы, и Стефано увидел, что в глазах её стоят слёзы.

— Знаешь, — сказала она, — когда я была маленькой, мы жили в небольшом доме на самой окраине. Ничего особенного. Самый обычный двухэтажный кирпичный дом. Там… — она облизнула пересохшие губы, — там жили мать, отец, Доминико и ещё один его брат — Эмануеле. А теперь… теперь остался только он.

Когда мне исполнилось четырнадцать, меня отдали в дорогую частную школу — я и представить никогда не могла, что попаду туда. Мне никогда не нравилось там. Родители почти не навещали меня, а Доминико… он всегда приезжал на Рождество. В своём огромном сверкающем додже. Брал нас покататься по городу и привозил кучу всего: сладости, фрукты и множество подарков…

Кассандра сделала глубокий вдох, но это не помогло, и она прижала ладонь к губам, чтобы не разрыдаться.

— Всё будет хорошо, — Стефано крепче стиснул её плечо.

— Ты говоришь это как коп? — ядовито поинтересовалась девушка сквозь подступавшие слёзы.

— Как человек, который тоже не хочет его потерять.

— Есть ещё кое-что, — раздалось у них за спиной, и Кассандра торопливо отпрянула, обнаружив, что дверь приоткрылась, и на пороге появился Тициано, — ФБС арестовали троих дистрибьюторов плациуса. Ищейки считают, что они имели контакт с семьёй.

— В чём их обвиняют?

— Подозрение в контрабанде.

Доминико недовольно закряхтел.

— Этого ещё не хватало. Мне ждать, что копы явятся прямо сюда?

— Всё может быть. Моё мнение ты знаешь.

— Мариано советует мне перебираться домой.

— Дело твоё.

Тициано вышел и, заметив, что Стефано пристально смотрит на него, кивнул на дверь.

— Хорошо же работает охрана, — сказал он, — дерьмо…

Густав первым направился в палату — двое других парней уже стояли по обе стороны от двери снаружи от неё.

Стефано вошёл следом и поёжился — на Доминико, разукрашенного ссадинами и синяками, было тяжело смотреть. Один глаз его заплыл, а пальцы на правой руке были упакованы в гипс.

— Соглашусь с Тициано, — произнёс Доминико, увидев обоих внутри, — где Лука? Как я должен это понимать?

— Лука занимается поиском виновных, — ответил Густав, нарушив своё правило ограничиваться минимумом слов, и Стефано догадался, что он, кажется, всё-таки волнуется. — С вами всё в порядке?

— Лучше некуда.

Отдав Густаву распоряжения насчёт организации охраны, он попросил:

— Иди, разберись. Потом встанешь снаружи. А ты, — Доминико ткнул на Стефано, — останешься со мной.

Только когда дверь закрылась за краснокожим, Стефано понял, как был напряжён. Он глубоко вдохнул, успокаивая сердцебиение, и на негнущихся ногах шагнул вперёд. Доминико пристально смотрел на него правым глазом.

— Как ты? — тихо спросил Стефано, присаживаясь на край кровати и пытаясь отыскать ладонь.

Доминико продолжал молчать, и в его глазах Стефано почудился страх, который Доминико тут же сморгнул.

— Дерьмово выгляжу, да?

— Хочется верить, что это пройдёт.

Доминико вздохнул и перевёл взгляд на окно.

— Полное дерьмо… — пробормотал он.

— Как они выглядели?

Доминико покачал головой.

— Было темно. Шляпы, плащи. Чёрт, я даже национальность их не разглядел — что уж говорить про лицо.

— И правда дерьмо, — подтвердил Стефано. Помолчал и добавил: — У тебя много врагов?

Доминико пожал плечами.

— Когда я приехал, в городе было два десятка банд. Теперь только пять, и все дружат со мной. Что говорить про внешних врагов?

Стефано кивнул.

— Я хочу, чтобы ты занялся этим, — сказал Доминико после долгого молчания.

— Я?

— Ну да, ты же у нас коп.

— А… — «А Лука?» — хотел было спросить он, но замолк. Лука и сам мог быть на стороне врагов. Какое-то время Стефано внимательно смотрел на Доминико, пытаясь понять, не стоит ли сказать ему сейчас, но потом отказался от этой мысли — если бы Доминико доверил ему вести расследование, он смог бы сам разобраться с Лукой и выяснить степень его вины. — А Густав? — всё-таки спросил он.

— Густав… — задумчиво протянул Доминико, — Густав родился на Манахата-плэнет, в небольшом городке колонистов. Он мечтал учиться, стать таким же, как белые. Когда ему было пятнадцать, он сбежал от миссионеров и пробрался на паром, но дальше Манахаты улететь не смог. На переправе его остановила таможня — в одной рубашке и рваных штанах. Густав так и остался жить в порту. Нашёл себе работу там же — разгружал корабли кочевников. Однажды он поссорился с белым, который так же зарабатывал на разгрузке, как и он. Тот не хотел разгружать ящики, пока не получит приказ, а Густав хотел закончить дело поскорей. Завязалась драка, и Густав придушил его. Копы взяли его сразу же. К тому времени краснокожих уже признали людьми, и их можно было отдавать под суд. И шестеро свидетелей — таких же точно грузчиков — в один голос заявили, что драку начал он. Густав был приговорён к высшей мере наказания — смертной казни. Его отправили в особую тюрьму для смертников. Его брат — они прибыли в город вместе — просил меня обжаловать приговор. Смертную казнь удалось отложить, но дело пересмотрели только через восемнадцать месяцев, — тут Доминико усмехнулся, — зато на этот раз все шестеро свидетелей отказались от данных ими показаний. Теперь они говорили, что спор и драку затеял не Густав, а его товарищ. Что тот пытался убить Густава, и Густаву пришлось спасать свою жизнь. Приговор был аннулирован. А Густав нашёл новую работу у меня. Я думаю, ему можно доверять. Но он не детектив.