— Пошёл ты! — Стефано в ярости захлопнул дверь перед его носом и в самом деле вернулся в кровать.

Долго скучать ему, однако, не пришлось. Ещё до заката корриера снова коснулась земли. Стефано как раз стоял в это время у окна и смотрел на приземляющийся звездолёт.

Доминико спустился по трапу и, подняв взгляд на окна второго этажа, безошибочно заглянул ему в глаза.

Стефано вздрогнул, а на лице Доминико отразилась улыбка — в первый раз за всё то время, что Стефано его знал. И ему вдруг захотелось улыбнуться в ответ.

Впрочем, он тут же отвернулся и углубился в полумрак.

Доминико поднялся к нему на этаж почти сразу — даже не скинув плащ. Только раздал распоряжения охране, занявшей свои места на обоих этажах, и, ворвавшись в спальню Стефано, плюхнулся в одно из двух кресел, стоявших у окна.

Комната, которую он выделил Стефано, была почти столь же просторной, как и его.

Доминико расстегнул плащ — теперь Стефано видел, что он запыхался — и произнёс:

— Скучал, bambino?

— Пошёл ты, — огрызнулся Стефано почти машинально и замолк.

— Вижу, что скучал, — протянул Доминико, — иди сюда, — он поманил Стефано рукой.

Стефано, поколебавшись секунду, в самом деле подошёл. Доминико тут же дёрнул его на себя, усаживая на подлокотник. У него был такой взгляд, как будто он собирается Стефано поцеловать. И Стефано ждал этого, приготовившись отвечать, но ничего так и не произошло.

— Я очень удачно решил весьма неприятный вопрос, — сказал Доминико, всё так же внимательно глядя на него.

Стефано не знал, что сказать. Было бы глупо поздравлять мафиози с тем, что дела у того шли хорошо. И всё же, пожалуй, он был рад.

— Что ты будешь делать со мной? — спросил Стефано, отворачиваясь к окну.

Он подозревал, что Доминико усмехается, но, скосив взгляд, обнаружил, что тот вполне серьёзен и так же, как и он, смотрит на водопад.

— Пока не знаю, — сказал Доминико совсем другим тоном, спокойным и задумчивым.

— Но что-то же ты планировал, когда забирал меня с собой?

Доминико молчал какое-то время. Потом встал и подошёл к окну.

— Я хотел показать тебе это место, — сказал он, касаясь стекла, — тебе нравится здесь?

Стефано тоже встал и, приблизившись вплотную, остановился около него.

— Мне бы нравилось больше, если бы я мог выходить за порог, — честно сказал он.

— Но тогда ты можешь сбежать, — Доминико изогнул бровь.

Стефано поколебался, подбирая ответ, но, так и не придумав ничего, просто сказал:

— Могу.

Вообще-то мыслей о побеге у него не было уже давно. В первые дни он машинально просчитывал варианты, но потом ему стало всё равно. Прежде чем вернуться туда, в мир людей, ему нужно было получить ответы от самого себя — о том, чего он хотел теперь, и о том, ради чего было это всё.

Ответов не было. В одну из ночей, проснувшись, он необычайно отчётливо ощутил своё одиночество перед лицом стихии, и что-то сломалось в нём. Он не хотел больше стоять на стороне закона, который предал его. Но и встать на сторону тех, кого ненавидел всю жизнь, по-прежнему не мог.

Это место было идеальным островком тишины, где можно было передохнуть и спрятаться от вопросов, терзавших его.

— Ты умелый психолог, — сказал Стефано, глядя сквозь Доминико на струи водопада и думая о своём.

Доминико отвернулся к окну.

— Ты не поверишь, — сказал он, — но я когда-то пытался завязать.

— Завязать с мафией, — Стефано фыркнул, — и что?

— И ничего.

Доминико надолго замолк.

— Ты рассказал мне, как мафия пришла в Манахату, — сказал он, — но ты ничего не знаешь об этой земле. История Манахаты — это история о том, что даже последний продавец подержаной одежды с Альбиона или ненужный этому миру японский эта* могут в реальных условиях открыть в себе невероятные способности к выживанию, умению руководить или милосердию. Только здесь можно по-настоящему обнаружить внутреннюю силу человеческого характера. Из глупости и ошибок, из желания заработать быстро и легко, из неверных посылов и сумбура в голове человек творит легенду о самом себе. Этой истории нет начала — как и конца. Оседлав очередного Росинанта, невежественное человечество неожиданно для самого себя проявляет первые признаки ума. И не так важно то, что человек воюет с ветряными мельницами — важно, что он противостоит всем вольным и невольным силам зла. В желании достичь мечты люди показывают свою внутреннюю силу.

— Ты хочешь мне рассказать? — спросил Стефано.

Доминико пожал плечами.

— Вряд ли ты захочешь слушать меня.

Стефано молчал какое-то время, а затем Доминико резко обернулся и в упор посмотрел на него.

— Есть одно место, — сказал он, — которое я хотел бы тебе показать.

— Если бы я отказался — был бы дураком, — усмешка озарила лицо Стефано.

Доминико кивнул.

— Завтра утром — будь готов. Вылетим в шесть часов.

— Первыми колонизаторами этих мест были последователи одной из сект Ветров — Ордена Пути, — рассказывал Доминико, прорубая дорогу впереди. Вопреки обыкновению, он был не в своём неизменном чёрном костюме, а в скромном комплекте в стиле сафари, и Стефано никак не удавалось оторвать взгляд от его предплечий в засученных рукавах, покрытых тонкой паутинкой выгоревших волос.

Они в самом деле вылетели в шесть утра, и несколько часов корриера несла их на северо-восток. Стефано как ребёнок, опустив руку на боковое стекло кабины, смотрел за окно, где полоса джунглей стремительно сменялась лесостепной. И почти всю дорогу Доминико говорил, как будто, раз открыв вентиль, уже не мог закрутить его назад.

Приземлилась корриера на каменистой пустоши, в нескольких сотнях метров от леса, и дальше они пошли уже пешком.

— Они устроили миссии на Манахата-Плэнет на свои собственные средства, — продолжал Доминико, — чтобы аборигены услышали от них слово Ветров. Для Альбиона станция в любом случае была лишь местом краткой остановки для пополнения запасов галеонов, идущих из дальних рейсов. Пастырь миссионеров — отец Микеле — переправился через реку Серпенти в район Валле ди Сабия, где и основал миссию и стал объяснять аборигенам Писание Ветров. Его, правда, больше интересовали новые впечатления, нежели обязанности пастыря. Он дошёл до песков пустыни и у самого ее края на крутом утесе решил построить церковь, а по берегу залива приметил симпатичную заводь, названную Белиссима Байя. Вдоль залива стояли деревни аборигенов. У местных жителей была розоватая кожа, мужчины носили бороды, все выщипывали себе брови и ходили без какой-либо одежды. Только малая часть для защиты от холода надевала небольшую накидку из кожи или травы, доходившую до талии и оставлявшую открытым то, что по всем правилам приличия нужно было бы прикрыть в первую очередь.

Так появились двадцать три миссии от Виа Сакра до Миеты, на расстоянии около суток пути между ними. В их окрестностях образовались крохотные села, заселённые бывшими солдатами и их жёнами-аборигенками, и городки, где стояли небольшие пограничные отряды. У каждой миссии были свои сельскохозяйственные угодья, и все работы выполнялись новообращёнными аборигенами, жившими в ранчериях — маленьких поселениях. Ветродувы не только учили их постулатам веры, но и «давали знания» в обработке полей, уходе за скотом… объясняли, как варить мыло, изготовлять из винограда вино, а из злаков — муку и хлеб.

Офицеры гарнизонов, те, кто был доволен пейзажами и прекрасным климатом, с удовольствием оставались в этих землях и при выходе в отставку. Государство предоставляло им землю в аренду, они организовывали приезд своих жен и детей и счастливо жили в обустроенных поместьях, где наслаждались беззаботным и приятным времяпровождением, пока аборигены пасли их стада. В одном из немногих местных городов, Тремоне, жили в основном военнослужащие и чиновники.

Когда я прибыл сюда, тут не было ни одного постоянного жителя — только солдаты, женатые на аборигенках, жившие в пределах фортов, да конные наряды охраны, рассредоточенные группами по миссиям и рудникам. Да ещё такие же искатели наживы, как я.