Не торопясь, я зашла в коридор, поправила рукава своего платья, взмахнула подолом, чтобы стряхнуть землю и песок, и нос к носу встретилась со своей родительницей.

Позади нее застыла Сашка с веселой ухмылкой.

— Ольга, — начала вдовствующая княгиня, — ты чего о себе возомнила? Решила прогнать верную Александру, потому что тебе что-то показалось?

Она едва слюной не брызгала, не принимала в расчет, что послушная дочь заимела голос и свое мнение.

— Верно, маменька, — вежливо поклонилась я. — Прогнала. И видеть ее подле себя не желаю. Появится, поколочу.

— Да я скорее тебя выпорю. Александра с детства у нас трудится. С тобой практически выросла.

— И ворует, — поморщившись, сообщила я. — Сколько платьев и драгоценностей у меня пропало, пока она служит?

Что-то мне подсказывало, что Антонина Михайловна в курсе всех краж. У нее ни одна мышца не дрогнула.

— Это не обсуждается, это мой приказ, как главы этого дома! Сашка — твоя горничная. И она никуда не уйдет.

— А вы не глава этого дома, маменька, — съязвила я, удержавшись от детского жеста, и не показала язык. — Теперь глава дома Татьяна, а вам надлежит во вдовье поместье перебраться. Где оно находится, вам известно?

Пожалуй, я была слишком груба, потому что у моей родительницы потемнели глаза. На секунду я испугалась, что она закончит, как ее супруг. Пожилая женщина занесла руку, чтобы дать мне пощечину, но я перехватила.

Я бы хотела оставаться Олюшкой, тихой, скромной, благодушной, но члены семьи воспринимали вежливость как слабость.

— Вы никогда больше не поднимете на меня руку, — зашептала я, а если поднимете... Поступлю с вами так же, как и с Сашкой.

— Кочергой пригрозишь? — с явной обидной зашипела мать.

— Не только пригрожу, — пообещала я.

К счастью, нас прервали. В столовую устремились братья, вошла Татьяна в окружении своих слуг. Спустился и Федор, пребывавший в отличном расположении. Он-то радовался, что находится в родных стенах, что жена рядом, что скоро ребенок родится.

Молодая семья задержалась в дверях. Мужчина расспрашивал супругу о самочувствии и держался за ее, пока очень скромный, живот. Я налюбоваться на них не могла.

За столом долго не завязывалась беседа. Я присматривалась к другим братьям, не понимая, отчего те меня настолько ненавидели. Да, мы сильно отличались.

Федор, Антон и Святослав были голубоглазыми красавцами, но если Федор имел темную шевелюру, то младшие пошли в матушку и славились русым цветом волос.

Я со старшим братом была более похожа. Правда, цвет глаз и разрез у меня другой, но я предпочитала думать, что этим меня одарил Юрий Вениаминович.

— Федор, — первой заговорила Антонина Михайловна, — представляешь, у нашей Ольги прорезался голос. Негоднице теперь никто не указ. Она требует новых слуг.

— В чем проблема, маменька? — не понимал новоявленный глава семейства, держа под столом руку своей благоверной. — Хочет и хочет. Это ее право. Мы не бедствуем, можем и новых предоставить.

— Если так рассуждать, мы горничными не напасемся. Александра долго служила нам... Ее бы, наоборот,наградить.

Ага, за сплетни и доносы.

— Ее обвинили в воровстве, маменька, — заметила Татьяна, которой я успела вскользь рассказать о своих претензиях.

— Кто? Олюшка? Она не в своем уме. — Аргументировала женщина, — я, естественно, могу отправить людей, чтобы вещи горничной обыскали...

— Отличная мысль... — обрадовался Федор.

В его мозгу что-то перещелкнуло. Он внезапно осознал, что участвует в какой-то женской войне, и отчаянно сопротивлялся.

— Я могу быть и не в своем уме, но путь обыск проводят служанки Татьяны, — попросила я, ядовито улыбаясь матушке. — Они покрывать эту воровку не будут, а она, — поймала взгляд своей горничной, — должна остаться здесь.

— Ольга, что за манеры? — возмутилась Антонина Михайловна.

— Но она права, — согласился со мной брат. — Александра, стойте на месте. Уверен, это какое-то недоразумение. Татьяна, будь добра, распорядись.

Ох, да ради этого зрелища все и затевалось. Даже Таня не скрыла своей едкой усмешки. Она попросила своих девушек обыскать комнаты других горничных и обратить внимание на помещения старой прислуги.

Антонина Михайловна бледнела вместе с Сашкой. Потом позеленела, а потом с ненавистью уставилась на меня.

К концу трапезы противная Александа была почти в обмороке, а маменька и куска не проглотила. Девушки Татьяны вернулись.

Выставив ладонь, одна из них притащила браслет, кольцо и две пары сережек. Другая несла выходные платья.

— Простите, барин, — обе поклонились. — Мы с плохими новостями...

Кому как.

Переглянувшись с невесткой, поняла, что она довольна увиденным. Впрочем, как и я, хотя на драгоценные безделушки и одежду мне было плевать.

Зато брат в лице изменился. Ох, мне на секунду страшно стало.

Он стал похож на Юрия Вениаминович в последние мгновения. Потемнел, прищурил налившиеся алым цветом глаза, а после повернулся к вдовствующей княгине.

— Маменька, — голос был обманчиво спокоен, но все, конечно, догадывались, что его невозмутимость напускная, — как это понимать?

— А что понимать? — хмыкнула Антонина Михайловна. Сжала в ладони столовый прибор, костяшки ее пальцев побелели. — Я и сама разочарована. Так этой девке доверяла. Ну, — прикрикнула она на других девушек, — уводите ее, отведите ее к управляющему. Пусть он все ее вещи досмотрит, а ее накажет.

— Но Антонина Михайловна... — всплеснула руками Сашка.

— Уводите, уводите, — продолжала верещать маменька. — Я чуть попозже подойду...

Понятия не имею, для кого разыгрывался весь этот театр. Федор не был дураком, быстро смекнул, что про потерянные вещи матушке было известно, что она все дозволила, что моя горничная меня обижала и доносила обо мне.

Я ждала часа расплаты. Внутри словно уголь накалился. От нетерпения задрожали руки. Вдовствующая княгиня Бестужева за эти несколько дней настолько довела меня, что я бы никогда не пожалела о содеянном. Впрочем, и Татьяна выглядела счастливой.

Еще бы, избавилась от противной и вредной свекрови, которая незаметно, исподтишка отменяла все приказы, новшества, переделывая по своему вкусу и совершенно не считаясь с мнением новой, настоящей княгини.

— И как мы ее только в дом допустили? — усмехнулся тихо Антон, но подавил смешок, когда старший брат строго взглянул на него.

— Федя, дорогой мой, — начала причитать пожилая женщина, — но я же не могла знать наверняка? Думала, что Ольга попусту болтает. Она вечно всем и всеми недовольна. Бормочет что-то себе под нос, отца в могилу свела.

— А может в этом и кроется причина? — вступился за меня князь. — Что горничные над ней издевались, а вы родной дочери не поверили?

— Ох, хватит, — Антонина Михайловна, почувствовав, что дело принимает дурной для нее оборот, тут же схватилась за сердце, которого, по-моему мнению, у нее вовсе и не было. — Мне плохо. Сговорились, значит, и мать умотать? Мало вам отца? Со свету сжить меня хотите? Вертихвостки!

Кажется, последнее замечание относилось не только ко мне, но еще и к Тане.

— Доктора? Вызвать лекаря? — забеспокоился Святослав и поспешил подойти к осевшей на стуле матери.

— Мне бы отлежаться... — слабо произнесла она.

— Отлежитесь, обязательно отлежитесь. — Встал со своего места Федор. — Видимо, вам здоровье не позволяет в усадьбе порядок навести. Пусть этим Татьяна займется, она к этой роли привычна...

— Да как же? А я... А она... Танюша же на сносях, — не желала маменька оставлять свою почетную роль хозяйки имения.

— Ничего, Антонина Михайловна, — вежливо обратилась невестка. — Я совсем справлюсь, мне и Олюшка поможет.

Взглянула на меня жена брата с благодарностью. Я же ей идею подала.

— Я тоже буду помогать!

— Не будете, маменька, — твердо высказался брат, — скоро лето. На минеральные воды поедете, здоровье поправлять.