Залечила его, как смогла. Сняла боль и тошноту, а после мы принялись осторожно выбираться с опушки.

Воин уважал Сергея Владимировича, гордился службой, и, по-своему, переживал за меня. До него доносились сплетни, разносившиеся по поместью, о ссорах между свекровью и юной невесткой.

— Княжна, поведайте обо всем Его Превосходительству и княгине. Мигом отношение к вам изменится.

Полагаю, да. Молниеносно поменяется. Быстро позабудут о том, что кто-то из предков Бестужевых Долгоруких обокрал. Ясновидящие — редкость, дар истинным сокровищем считается. И передается редко.

Но во мне играла гордость и обида.

Вот еще...

Я для них пустышка, обманщица, девица, с которой можно не считаться. Поселить в другом крыле, в горничные приставить любовницу. Да Сергей потом от развода откажется, а мне оно надо?

Задумавшись, я и не заметила, как мы вернулись ко двору усадьбы. День прошел плодотворно, если бы не застывшая у ступенек Екатерина Степановна.

Княгиня Долгорукая была разгневана. Покраснела, аж пятнами покрылась. И как не задыхалась от ярости?

Переводила взгляд с меня на Всеволода. Со Всеволода на меня. Рядом с ней находились Полина и... Евгения. Последняя что-то прошептала пожилой женщине на ухо.

— Признавайся, дрянь, — брызгала слюной свекровь, — правду Женька говорит? Ты наедине с ним, — кивнула она в сторону стражника, — в лес ушла?

В чем она меня обвиняет?

Я немного растерялась, да и несчастный стражник явно почувствовал себя не в своей тарелке. Он князю в верности клялся, пошел за мной, чтобы защитить, а тут княгиня в его сторону грязные подозрения кидает.

— Ушла, да, — подтвердила с видом ледяной императрицы. — Не припомню, чтобы мне кто-то запрещал.

Естественно, моя безмятежность убийственно действовала на княгиню и Полину.

— Да ты нас позоришь, честь сына моего срамишь... — продолжала верещать Екатерина Степановна, не сбавляя громкости. — Изменница, блудница...

Как назло, вокруг собиралось все больше прислуги. Близко они не подходили, но то тут, то там выглядывала любопытная голова, прислушивающаяся к беседе.

Теперь и неясно, кто кого позорит. Скорее, по мне проходятся.

— Ваше Сиятельство, княгиня Екатерина Степановна... — смешался Всеволод, искренне жалевший и меня, и Долгорукую.

По глазам видела, что он не выдаст, но что-то, да ляпнет ради моей репутации.

Пришлось прервать его объяснения. Не должны мужчины в женские разборки лезть.

— Прежде чем голосить на весь двор, дорогая матушка, предъявите доказательства.

— Зачем это? — хмурилась она. — Вон, Женька мне соврать не даст. Да, Женька?

Горничная ресницами затрепетала, напоминая испуганную лань — сама невинность.

— Да, княгиня, — уставилась она мне в ноги. — Я все подтвержу, глазами своими видела, как молодая барыня Всеволода за собой завлекала, кокетничала с ним, улыбалась. Я пошла было за ними, но потеряла их на тропинке. В чащу ушли, спрятались.

Не была бы ситуация накалена до предела, я бы рассмеялась. Она пошла? За нами? Да стражник бы ее за секунду вычислил, и кот обладает чутким слухом. И как она смотрит на якобы измену? На холоде? В нерастаявшем снегу?

Правда, пикантности ко всему добавляла мужская одежда, накинутая мне на плечи.

Вновь поведав откровенную ложь, Евгения отошла на шаг, завидев мой, полный ненависти, взгляд. Я старалась, видят боги, старалась не делать о ней выводы. Держала в себе мнение о том, что она спит с моим (!) мужем, что она показательно не выполнила дела, обозначив мое место и свою верность. Считала ее глупой, влюбленной пташкой, попавшей под обаяние Сергея, а она...

— Все, — выпалила свекровь. — И недели не прошло, как ты нам всю кровь выпила. Мы к тебе по-доброму, по родному, ты, бестолочь неблагодарная... — Кивнув другим воинам, стоявшим неподалеку, она приказала, — Всеволода прочь, а эту... в комнату, и встать под окнами и дверью. Не давать покои покидать, чтобы она исключительно в них сидела.

Сначала все охнули. Веление жестокое, даже для властной свекрови. Не имеет она права дружиной распоряжаться.

А меня обуяла злость, постоянно копившая со дня свадьбы. Маленькие разрядки были, вон, даже Долгорукий в один момент заволновался, а сейчас совсем мощным потоком волшеьство прорвалось. Ощутила прилив в магии, осознала, что попрятано в мыслях всех окружающих. А они пригнулись, почувствовав мой гнев.

Воздух словно зазвенел, изморозью покрылся. Лошади в конюшне заволновались и распугали конюхов, встав на дыбы. Собаки в псарне хором завыли.

Кончики моих пальцев загорелись, но не от пламени, а от золотых искр. Чем сильно удивили домашних.

— Ты? — обомлела Екатерина Степановна.

Вот и открылся мой секрет, недолго Всеволод его таил.

— Ты? — пропищала Полина.

А Женька чуть не сбежала, но, встретившись со мной глазами, осталась стоять на месте. Правильный выбор.

— Хватит! — заговорила я, приблизившись к матери князя. Встала к ней нос к носу, дышала прямо в лицо. — Это не я у вас кровь выпила, а вы мою. Это я сюда приехала, и надеялась на теплый прием. Но с меня вашего неуважения достаточно. Я молчала, не спорила, а с сегодняшнего дня вести себя покорно не буду. Пустышкой были недовольны? А я не пустышка, и вам же от этого хуже. Ты, — ткнула пальцем в горничную, не отворачиваясь, — признавайся, что видела, а чего от себя добавила. Не бойся, не съем.

— Барыня, — она моментально залилась слезами и бросилась в ноги.

— Отойди, раздражаешь, — приподняла юбку. — и говори, не медли.

— Не видела я ничего, — заикающимся тоном блеяла Евгения. — Барыня хотела пойти в лес, не уступала, а Всеволод, чтобы барыню не расстроить, предложил ей свою охрану, она и согласилась.

— Женька, — свекровь схватилась за сердце, — я же тебе поверила. Олюшка, — воззрилась она на меня, прости, прости ради богини-матери, не хотела я тебя обидеть. Должна догадываться, какой скандал бы был, какой кошмар для Сергея. Я же как лучше хотела. Все для сына, все для него. У тебя пока своих детей нет, но как появятся, ты меня поймешь.

Действительно, поверила Женьке. В этом я не сомневалась, и дар все подтверждал, но мне легче не становилось. Побеседуй она со мной наедине, пусть и с криками, и с наказаниями, я бы, наверное, простила, но она меня прилюдно осудить намеревалась. Нет, со мной номер с ее притворной добротой больше не пройдет. Терпение границы имеет, сейчас меня буквально не остановить.

— Всеволод как был начальником стражи, так ей и останется, — с мрачным лицом сообщила я. — Ярослав получит своего учителя, сегодня же напишу. А вы с Полиной мне и слова лишнего не скажете. Живем в одной усадьбе, но сами по себе. Не замечаем друг друга.

— Ты же невестка моя... — делала попытки воспротивиться Долгорукая.

— Ненадолго, видимо. Женьку вон.

Приказ с изгнанием специально напоследок оставила, для пущего эффекта. Вся челядь побледнела, пожалев девушку. Наступила тишина, из звуков одни всхлипы виновницы. Спорить со мной боялись, не понимали пока, какая именно у меня магия, но то, что я влияю на общее настроение, сильно ощущалось.

Евгения в истерике что-то залепетала.

— Жанна Васильевна, вы здесь? — поморщилась на поклепочницу.

Не видела экономку, но догадывалась, что она где-то поблизости.

— Здесь, барыня, — протолкнулась она между слуг. — Здесь. Но нельзя Женьку вон. Сергей Владимирович наругает вас.

— Да, Олюшка, — вновь встряла Екатерина Степановна.

И все как один, на стороне лгуньи.

— Да, Сережа за меня вступиться, — завывала на земле блондинка.

— Пусть вступится, мне плевать. До его приезда чтобы я Женьку не видела. В горничные мне девушку Аню приставить. Понятно?

Оглядев все столпотворение, дождавшись ото всех поклона и вялого «да», взмахнула подолом и унеслась прочь. Выбесили.

Моя истерика даром не прошла. Атмосфера в усадьбе на следующее утро изменилась. Прислуга разбегалась, едва слышали шаги. Зато указания выполнялись беспрекословно, никто не ехидничал в мою сторону.