Не мог же я так сильно ошибаться. Она любит меня. Я видел это в её глазах. Почему она так поступила? Почему сейчас? Почему… вообще?

Мир вокруг терял чёткость. Прохожие, машины, город — всё сливалось в одно серое пятно. Только я и дорога.

Снова дождь. Мелкий. Вредный. Но мне было плевать. Капли ударяли по лицу, смешиваясь с потом.

Я должен успеть. Просто успеть.

Каждый шаг, каждый вдох становились тяжёлыми, но остановиться? Ни за что. В голове крутилась только одна мысль:«Рин… Подожди меня. Только подожди.»

Я добежал до её дома, не чувствуя, что ноги подкашиваются от усталости. Дождь теперь лил, как из ведра, но я взлетел по лестнице на второй этаж, не обращая внимания на мокрую одежду и сбившееся дыхание.

Остановившись у двери её квартиры, замер. Рука застыла над звонком, лишь на мгновение, и я решительно нажал на кнопку. Раздалась мелодичная трель, но никто не открыл.

Я постучал.

— Рин! Это я, Казума! Открой, нам нужно поговорить! — мой голос эхом разнёсся по узкому коридору.

Тишина.

Снова постучал, теперь сильнее.

— Рин! Я знаю, что ты там! Просто поговори со мной! И я уйду! Обещаю!

Молчание было слишком громким.

Я уже собирался постучать ещё раз, как дверь соседней квартиры медленно приоткрылась. На пороге появился пожилой мужчина с редкими седыми волосами, в руках кружка чая.

— Ты к Рин, парень? — спросил он, прищурившись.

Я кивнул, чувствуя, как в груди что-то надламывается.

— Да, к ней. А вы… вы знаете, где она? И почему не открывает?

Дед хмыкнул, отхлебнув чай.

— И не откроет. Они сегодня утром съехали. Всё увезли. Видишь, даже свет внутри не горит.

Эти слова ударили, как молот.

— Съехали? — я сглотнул, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Не знаете, куда?

Дед покачал головой.

— Мне такие вещи не докладывают. Но грузчики что-то упоминали про Киото. Может, туда. А может, и нет. Кто знает.

Киото? Почему Киото? Почему вообще уехала?

Я постарался не выдать своей растерянности и тихо выдавил:

— Спасибо.

Дед пожал плечами и ушёл обратно в свою квартиру, оставив дверь полуоткрытой.

Я же развернулся и медленно спустился по лестнице, глядя на свои школьные туфли, что порвались на подошве.

Не успел. Просто… не успел. Ты действительно выбрала уйти? Почему?

Вышел из подъезда, ожидая, что дождь продолжит хлестать, но вместо этого солнце вдруг пробилось сквозь серые тучи. Его свет был ярким, но совершенно не тёплым. Он будто насмехался надо мной, освещая всё вокруг, кроме того места, где стоял я.

На мокром асфальте отражались блики. Мерзость. Ноги сами повели меня домой, но голова была где-то далеко.

Снова достал телефон, набрал номер Рин. Приложил его к уху.

— Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позже.

Убрал его, ощущая, как внутри нарастает пустота.

Солнце продолжало светить, но казалось, что его лучи специально проходят мимо.

…

Когда подошёл к своему дому, то сразу заметил, что что-то не так. На крыльце лежал белый конверт. Обычный, без марки или чего-то особенного, но будто магнитом притянул мой взгляд.

Измученное сердце пропустило удар.

Это то, о чём я думаю?

Я медленно наклонился, поднял конверт и почувствовал, как мир вокруг замирает и становится чёрно-белым. Снова. Белый конверт. Чистый, без адресата или марок. Никаких лишних деталей.

Акане…

Такой же белоснежный конверт лежал тогда, здесь же, на пороге, когда она ушла. То же ощущение пустоты. Тот же страх.

Руки сами собой вскрыли его. Лист бумаги был аккуратно сложен. Я начал читать, стоя прямо на крыльце.

"Казума, мне трудно писать это письмо. Возможно, даже труднее, чем тебе будет его читать. Я могла бы найти слова, чтобы оправдаться, могла бы попытаться объяснить, но ни одно из них не сможет облегчить твою боль. Ты был тем человеком, который показал мне, что значит жить. Ты дал мне больше, чем я могла надеяться получить, и я никогда этого не забуду. Но иногда любовь — это не только про то, чтобы быть вместе. Иногда это про то, чтобы уметь уйти, чтобы не разрушить жизнь того, кого любишь больше всего. Я ухожу не потому, что ты сделал что-то не так. И не потому, что я тебя разлюбила. Нет, я ухожу, потому что люблю тебя слишком сильно, чтобы оставаться.

Прости меня, Казума. Я знаю, что заслуживаю твоего гнева, твоего презрения. Но прошу, если сможешь, запомни меня такой, какой я была рядом с тобой. Счастливой.

Прощай, Казума. Береги себя.

Всегда твоя, Рин."

Я дочитал письмо до конца, но буквы всё ещё расплывались перед глазами. Слова были понятны, но смысл казался слишком тяжёлым, чтобы до конца принять его.

Она… ушла. Правда ушла.

Я посмотрел на небо, где солнце продолжало сиять, и сжал лист в руке.

Рин… ты сбежала, как и Акане когда-то. Пусть и растоптала моё сердце, и всё же, надеюсь, будешь счастлива. Но я… я никогда тебя не прощу.

Интерлюдия

Вечер.

Юкино пришла после школы домой и на мгновение остановилась в прихожей. У двери стояли школьные туфли Казумы. Он даже не переобулся, просто бросил их, как попало.

Она повесила сумку на крючок и присела, чтобы снять обувь. Шнурки запутались, и в тишине раздался её раздражённый вздох. Сама же подумала: «Ушёл с биологии. Просто встал и вышел. Это же не похоже на него.»

Юкино поднялась, поставила обувь на полку, поправила чоботы Казумы и прошла в гостиную. Поставила чайник и под его шум нагрева, уселась за стол, подперев голову ладонями. Голова гудела от мыслей, которые никак не хотели складываться в логичный порядок.

«Он ушёл, узнав про Накамуру-сенсей. Просто развернулся и исчез. В медпункт так и зашёл — я спрашивала. И теперь его сменные туфли здесь. Словно он так спешил, что даже не переобулся. Неужели…»

Её взгляд остановился на окне, за которым уже начинало темнеть. Головоломка сложилась слишком быстро, слишком чётко.

«Девушка, к которой он уходил последние дни… это она. Накамура Рин.»

Юкино стиснула рубашку на груди, чувствуя, как сердце неприятно сжимается.

«Я слышала — она уехала. И теперь он… он остался один. Опять. Она оставила его, как и Акане в средней школе. Дзюмпей-сан рассказывал о том случае бегло…»

Юкино поджала губы. По правде говоря, ещё в день приезда в этот дом, она ожидала увидеть замкнутого, чувственного юношу. Но когда застала Казуму со спавшей Харукой, её образ сводного брата-ангела треснул. Вместо него оказался языкастый, дерзкий хикка-задрот. Которого она терпеть не может! Который бесит больше всех на свете! Который раздражает! Неимоверно! Но… Но почему тогда сердце ноет от мыслей, что он сейчас страдает. Он ведь страдает, да?

Она поднялась из-за стола и направилась к нему. Сердце билось быстрее, чем обычно.

Остановилась перед дверью, нерешительно прижала ладонь к дереву.

— Казума, ты там? — её голос был чуть тише обычного, мягче.

Тишина.

Внутри всё сжалось от непонятной тревоги. Она осторожно постучала ещё раз, но ответа так и не последовало.

— Казума, прости, но я сейчас открою! Чтобы убедиться, что ты не помер там! — её голос прозвучал громче, чем ей хотелось, и в нём не утаилась забота.

Она медленно повернула ручку и приоткрыла дверь.

В комнате было темно, лишь слабый свет от уличных фонарей пробивался через приоткрытые шторы. Казума сидел на полу у книжного стеллажа, окружённый стопками манги. Он бережно складывал тома, как будто это был какой-то странный ритуал.

Юкино шагнула внутрь и, глядя на него, почувствовала, как что-то внутри сдавило грудь.

— Что делаешь? — спросила она осторожно, стараясь не нарушить его хрупкий мир.

Казума поднял на неё взгляд. Лицо было осунувшимся, тёмные круги под глазами выдавали прошедшую бессонную ночь. И этот проклятый день. Но больше всего её поразили его взгляд — абсолютно пустой. Будто он больше не человек — кукла. Бездушная поломанная машина.