Юкино что-то недовольно проворчала, но я уже не расслышал — музыка в наушниках заглушила всё.

Тело ныло от усталости после соревнований, мышцы всё ещё были забиты, но почему-то это не казалось проблемой. Ноги сами несли меня вперёд, будто точно знали свой путь.

Токийский вечер выдался удивительно тихим. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в оранжево-розовые тона. Ветер гулял по улицам, трепая волосы и принося с собой запахи города — уличной еды, свежей выпечки и чего-то неуловимого, но по-домашнему тёплого.

— Хороший вечер, — пробормотал я себе под нос, разглядывая светящиеся окна домов.

Да, я был уставшим. Спортивные игры, натянутая атмосфера, потасовка, победа на канате… Можно было бы свалиться на кровать и заснуть без задних ног. Но вместо этого — иду по вечерним улочкам.

К ней.

Свернул в переулок, где фонари освещали узкую дорожку мягким светом. Голова была пустой, мысли успокоились — осталась лишь лёгкая меланхолия и странное тепло где-то внутри.

Устал? Конечно. Но каждый раз, когда знаю, что увижу её, это перестаёт иметь какое-либо значение.

Прошёл через небольшой парк. Тишина здесь была другой, почти живой. Где-то вдалеке смеялись дети, чей-то велосипед проехал по дорожке, а листья шуршали от ветра.

Пришёл.

Квартирный дом с тёплым светом на фасаде казался местом из другого мира — местом, где ждали. Ждали именно меня.

На лице непроизвольно появилась улыбка.

Иногда счастье — просто знать, что кто-то ждёт тебя за дверью. Разве нужно что-то ещё? Мне — нет.

Добрался до двери квартиры, провёл ладонью по затылку, отгоняя последние мысли о соревнованиях, и нажал на звонок. Звук был тихим, но для меня — как сигнал, что день, наконец, стал по-настоящему моим.

Рин, я здесь. И усталость больше не имеет значения.

Снова нажал на кнопку звонка и, по привычке, прислушался, но в квартире было непривычно тихо. Ни шагов, ни звука открывающегося замка.

— Не дома? — пробормотал себе под нос, отстраняясь от двери.

Ну да. Глупо было предполагать, что Рин телепортируется сюда быстрее меня. Видимо, ещё задерживается в школе. Я вздохнул, оглядел площадку, затем медленно спустился по ступенькам и плюхнулся на нижнюю. Положил сумку. Спина опёрлась о перила, а ноги сами вытянулись вперёд.

Двор был погружён в вечернюю тишину, прохладный ветер обдувал лицо, и это даже помогало немного расслабиться.

Вынул телефон и задумчиво прокрутил.

Не буду писать. Она всё равно вот-вот придёт.

Сунув мобильный обратно в карман, закрыл глаза и прислушался к шуму города: далёкие звуки машин, лай собаки в соседнем дворе, где-то хлопнула дверь. Внутри разливалось странное чувство — лёгкое и тёплое.

Я жду тебя, Рин…

Интерлюдия

Рин вышла из школьного здания почти бегом, быстрым шагом направляясь в сторону ближайшего переулка. Она знала, что он, скорее всего, уже на месте, ждёт её.

«Бедный Казума. Наверняка стоит у двери и бурчит себе под нос о непунктуальности. Подождёт немного и начнёт писать колкие сообщения.»

Улыбнувшись этой мысли, Рин ускорила шаг, поправляя сумку на плече. Едва она прошла квартал, как перед ней вдруг резко остановился чёрный седан с тонированными стёклами.

Тревожное чувство пронзило её. Она замерла на месте, сжимая лямку сумки. Заднее окно плавно опустилось, и в салоне показалась женщина. Лет сорока с небольшим, безупречно ухоженная, в тёмном деловом костюме, с идеально уложенными волосами и холодным взглядом, который мог пробить насквозь.

— Накамура Рин? — голос женщины был ровным, властным. — Прошу, сядьте. Нам нужно поговорить.

Рин нахмурилась и не сдвинулась с места, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

— Кто вы? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Женщина смотрела на неё несколько долгих секунд, а затем произнесла:

— Кобаяси Каору. Мать Ямагути Казумы.

Мир Рин на мгновение остановился. Она моргнула, отступив на шаг назад.

— Что… — едва выдохнула она, голос дрогнул. — Вы… его мать?

Она прекрасно знала, что та бросила его ещё в раннем детстве.

— Да, — спокойно подтвердила женщина, не сводя с неё глаз. — Прошу, присаживайтесь. Я не причиню вам вреда. Мне всего лишь нужно с вами поговорить.

Рин смотрела на неё, не зная, что сказать. Тысяча мыслей пронеслась в её голове: «Почему мать Казумы здесь? Почему она хочет поговорить со мной? О чём?»

Женщина молча ждала, её взгляд не терпел возражений.

«Господи… что происходит? Казума ничего не говорил…»

Рин медленно сделала шаг вперёд и остановилась рядом с машиной. Сердце бешено колотилось в груди.

— О чём вы хотите поговорить? — тихо спросила она, всё ещё не садясь в машину.

— О моём сыне и… о вас, — ответила женщина, её губы тронула едва заметная улыбка, от которой Рин стало не по себе.

«Казума, где ты? И что мне делать…»

Рин села на заднее сиденье чёрного седана, пытаясь держаться с показной уверенностью. Внутри всё сжималось от тревоги. Просторный салон, пропитанный ароматом дорогих духов, казался душной ловушкой. Машина медленно тронулась с места. Женщина рядом, держа в руках кожаный портфель, заговорила с холодной учтивостью:

— Позвольте представиться. Кобаяси Каору.

— Накамура Рин, — Рин старалась, чтобы голос звучал ровно. — Зачем эта встреча?

— Всё по порядку, — невозмутимо ответила Каору, расстёгивая портфель.

Она достала из него тонкую папку и протянула Рин, не сводя с неё глаз. Та медленно приняла её, но стоило открыть — руки задрожали.

На первом снимке была она, выходящая из дома Казумы ранним утром. Фотография была сделана издалека, но фигура и лицо были слишком узнаваемы. Рин перевернула страницу, и мир вокруг будто перестал существовать. Следующее фото: она и Казума в квартире Мегуми, в момент, когда они одевались. Её плечо, сползающий халат, Казума, натягивающий брюки. Ракурс превращал интимный момент в дешёвый компромат, сфотографированный через окно спальни.

— Как… — выдохнула Рин, сжимая края листов побелевшими пальцами. — Как вы посмели…

— Фотографии надёжнее слов, — холодно произнесла Каору, не сводя с неё глаз. — Они делают разговор гораздо конструктивнее, не находите?

Рин медленно подняла глаза на мать Казумы.

— Вы следили за нами.

— Собирала информацию, — поправила Каору, аккуратно устраивая портфель на коленях. — Скажите, Накамура-сан, вы осознаёте, в какую ловушку себя загнали?

Рин почувствовала, как дыхание перехватило. Слова прилипли к горлу.

— Я…

— Учительница, совратившая ученика, — произнесла Каору с такой будничной интонацией, будто читала список покупок. — Это не просто скандал. Это конец карьеры, арест и несмываемое клеймо позора. Уголовное дело… Медиа-скандал… — Она сделала паузу. — А японское общество, как вы знаете, не прощает подобных грехов. Вашу жизнь выпотрошат, как рыбу для сашими — чисто, хладнокровно и без права на реабилитацию.

С каждым словом Рин будто погружалась всё глубже в ледяную воду. Она хотела возразить, объяснить, что всё не так, но фотографии лежали перед ней — неопровержимые, безжалостные.

— Зачем вы это делаете? — прошептала она, едва сдерживая дрожь в голосе.

Каору, наконец, улыбнулась — едва заметно, но от этой улыбки пробрал холод.

— Я защищаю своего сына. От вас.

Рин вскинула голову, в глазах полыхнула ярость сквозь боль.

— От меня?

— Вы разрушите его жизнь так же неизбежно, как свою. Или вы всерьёз полагаете, что связь учительницы и ученика останется тайной? — Каору подалась вперёд. — Скольким людям вы уже проговорились? Кому он рассказал? Рано или поздно правда выплывет наружу, и тогда рухнет не только ваша жизнь. Вы утянете его за собой.

— Это не так… — голос Рин дрогнул.

— О, это именно так, — отрезала Каору. — Поэтому я предлагаю вам простой выход.