— Всё в порядке? — спросил я, замечая, как подрагивают её пальцы.

— Отлично, — отрезала она, скрестив руки на груди в защитном жесте.

Я ухмыльнулся, поднимая чашку:

— Судя по твоему лицу, в туалете только что разыгралась драма уровня шекспировских страстей.

— Просто помолчи, Ямагути-кун, — бросила она, но взгляд не мог скрыть остаточного гнева и чего-то ещё. Растерянности?

Мы сидели в тишине, обмениваясь лишь короткими фразами. Мияко явно была чем-то глубоко обеспокоена, её глаза то и дело возвращались к столику, за которым сидели Акане и Кенджи. Во взгляде читалась внутренняя борьба, словно пыталась решить что-то важное. Но что? Я без понятия.

Наконец, она повернулась ко мне и, слегка наклонив голову, спросила:

— Ты говорил, что у вас с Акане были дружеские отношения в средней школе. — Она сделала паузу, подбирая слова. — Вы… поругались?

Я приподнял бровь, но ответил спокойно:

— Типа того.

Мияко нахмурилась, взгляд стал серьёзным, а голос снизился почти до шёпота:

— Пожалуйста, расскажи.

Я посмотрел на свою пустую чашку, затем снова на неё:

— Не хочу. Не люблю ворошить прошлое.

Она собиралась возразить, но я поднял руку, останавливая её:

— Но могу сказать одно, — продолжил я, встречая её взгляд. — Акане обычно добивается своего. Уровень её интриг на несколько ступеней выше твоих, Мияко.

Её лицо мгновенно напряглось, брови сошлись, а губы сжались в тонкую линию:

— Это что, попытка меня принизить? — спросила она с плохо скрываемой обидой.

Я улыбнулся, но без насмешки, или злости:

— Нет, — сказал я просто. — Это именно то, что мне никогда не нравилось в ней.

Мияко замерла. Будто мои слова задели какую-то глубоко спрятанную струну.

Я встал, неторопливо застёгивая куртку:

— Мне пора.

Мияко молча наблюдала за мной, но в глазах всё ещё читалась странная смесь обиды и растерянности.

— Хочешь, провожу до дома? Или вызову такси? — предложил ей.

Она покачала головой и тихо выдохнула:

— Не нужно. Справлюсь сама.

Её голос прозвучал непривычно тихо, без обычной уверенности и даже без следа прежней злости.

— Как знаешь, — кивнул я. — Тогда до встречи.

После чего развернулся и пошёл к выходу, не оглядываясь. На полпути замедлил шаг, мельком поймав своё отражение в окне кофейни.

Прошлое всегда находит способ напомнить о себе. Оно может принять облик девушки с идеальными чертами лица или прозвучать знакомым, сдержанным голосом. А ты всё равно пытаешься убедить себя, что это просто воспоминания, а не что-то большее. И когда справляешься с ним — а я справился — на душе становится слишком спокойно. И мирно.

…

Когда вошёл в дом, меня встретила уютная тишина. Свет в гостиной был выключен, на столе стоял аккуратный поднос с чайником чая и тарелкой треугольных сэндвичей. Рядом лежала записка. Я взял её, развернул и невольно улыбнулся:

«Ты так и не поужинал, когда пришёл. Это не забота, просто не хочу выносить твой труп, если помрёшь от недоедания. — Ю.»

— Ну конечно, не забота, — пробормотал я, усаживаясь за стол.

Взял сэндвич, откусил и сделал глоток чая. Простая еда почему-то показалась особенно вкусной именно сейчас, когда голова была забита совсем другими мыслями.

Достав пульт, включил телевизор на минимальной громкости, чтобы не разбудить Юкино. На экране шло вечернее юмористическое шоу.

Голос ведущего — мужчины с короткими рыжими волосами и неуместно яркой для полуночи рубашкой — ворвался в тишину:

— А теперь у нас «Исповедь на ночь»! Правила простые: участники признаются в самых странных вещах, которые они делали. Победитель получает титул… «Главного извращенца»!

Зал взорвался смехом и аплодисментами, камера показала трёх участников.

Первый парень, взъерошенный и заметно смущённый, взял микрофон:

— Однажды я попытался уговорить свою девушку нарядиться в костюм девушки-кошки. Она согласилась, но только при условии, что я буду… — он запнулся, потом выпалил на одном дыхании: — В костюме её школьного учителя!

Зал разразился хохотом, ведущий радостно захлопал в ладоши:

— Похоже, она на отлично сдала этот экзамен, — подмигнул он в камеру.

Следующей была девушка, её лицо уже пылало:

— Я… я как-то написала письмо учителю физкультуры, где попросила… эм… индивидуальные тренировки.

Зал засмеялся, а ведущий подался к ней:

— И что, он согласился?

— Нет, — простонала она, пряча лицо в ладонях. — Но потом на каждой тренировке спрашивал, всё ли у меня «в порядке с техникой»!

Зрители буквально рыдали от смеха.

— И наконец, наш третий участник, — объявил ведущий, поворачиваясь к мужчине лет сорока в строгом костюме. — Что у вас?

Мужчина откашлялся, его лицо оставалось абсолютно серьёзным. Он взял микрофон так, словно собирался выступать на международном саммите:

— Как-то раз я заказал в интернет-магазине надувную куклу, — начал он.

По залу прокатились смешки. Ведущий тут же подхватил:

— Ну, такое случается! Главное, чтобы доставка не подвела.

Мужчина кивнул с каменным выражением лица:

— Доставили вовремя. Только это оказалась не та модель, которую я выбрал.

Ведущий ухмыльнулся:

— Что, слишком большая попалась?

Мужчина едва заметно приподнял бровь:

— Это была не она. Это был он.

Зал взорвался смехом. Ведущий, уже задыхаясь от хохота, махнул рукой:

— Ну, бывают же ошибки на производстве…

— Ошибка? — перебил мужчина. — Да эта «ошибка» потом ещё и звонила мне по пятницам с вопросом, не хочу ли я вместе сходить на пиво.

Зал буквально содрогнулся от хохота, ведущий чуть не упал со стула:

— И что, вы согласились? — выдавил он сквозь смех.

— Естественно, — невозмутимо ответил мужчина. — Нам теперь есть что вспомнить.

Я поперхнулся чаем, а потом рассмеялся, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.

Всё-таки телевидение после полуночи — какой-то особый вид безумия. Впрочем, как и моя жизнь.

Мияко рухнула на кровать, весь мир внезапно стал слишком тяжёлым для её плеч. Рядом на подушку приземлился плюшевый кролик с чуть надорванным ухом — молчаливый свидетель её прошлых драм. Она рассеянно подбрасывала его вверх, будто надеясь, что столь монотонное движение поможет упорядочить мысли.

Но те не желали успокаиваться.

«Интриги Акане на несколько ступеней выше твоих, Мияко, но именно это мне никогда не нравилось в ней.»

Эти слова Казумы звенели в голове, как заевшая пластинка. Она замерла, и игрушка мягко упала ей на живот. Лицо начало пылать.

— Он… он читал меня, как открытую книгу! — прошептала она, её голос дрожал от возмущения и смущения одновременно. — Словно знал каждый мой шаг наперёд!

Тонкие пальцы сжали кролика, и она с силой швырнула его в стену, где тот беззвучно съехал на пол.

Уставившись в потолок, Мияко чувствовала, как щёки горят, а мысли не просто кружатся — они атакуют со всех сторон, не давая передышки.

«Но именно это мне никогда не нравилось в ней.»

Эта фраза, тихая и спокойная, как камень, брошенный в озеро её эмоций, порождала целую бурю.

А что, если… если бы я тогда не устроила ту месть? Если бы просто дала ему шанс? Мы могли бы быть…

Мияко почувствовала, как перехватило горло. Она резко села, схватила подушку и прижала к груди.

— Какая же я дура! — прошептала она, а потом закричала в подушку: — ДУРА!

Сжала подушку сильнее, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Он пришёл помочь. Думал, у меня проблемы… а я снова за своё, играю с его чувствами. И ведь сказал прямо! Даже не намекнул, а просто бросил правду в лицо.

Мияко стукнула кулачком по кровати:

— Почему… почему я такая дура! — выдохнула она. Голос звучал глухо, словно она обвиняла весь мир, хотя винить можно было только себя.

Она тяжело дышала, стискивая подушку как последний оплот рассудка. Мысли кружились водоворотом, но одна пробивалась сквозь остальные, становясь всё отчётливее.