Долгая пауза, чтобы осознать, что это значит. В одной руке — что случится, если она это сделает, в другой — что будет, если все же не сделает.

Дыхание останавливается. Внутри даже не крик, а вой: Это несправедливо, несправедливо, несправедливо! Что бы я ни сделала, я всегда виновата. Я же не крутила любовь с Финном. Я, блин, к нему пальцем не прикоснулась. Я не сделала ничего, почему же мне за это расплачиваться. Молчание в ответ отрезвляет: здесь не кабинет Маккенны. Не нужно придираться к мелочам, хныкать, изворачиваться, но-мисс-я-никогда-вообще-то-фактически… Нет, не здесь. Несправедливо, ну и что. За нее всё взвесили и приняли решение. У нее есть эти несколько дней, прежде чем Селена вернется к Крису, и за это время надо решиться.

Джулия прикидывает, не швырнуть ли телефон об стену и не разложить ли обломки аккуратно по кровати Селены. Или пойти к кастелянше и попросить, чтобы ее срочно, сегодня же, перевели в другую комнату. Или забраться под одеяло и реветь. В итоге она просто сидит на кровати Селены и наблюдает, как солнечный луч скользит по ее колену, потом по руке, по розовому телефону, ждет, пока звонок и беготня по коридору не вынудят ее пошевелиться.

— Ну? — Холли швыряет рюкзак на кровать. — Что это ты устроила?

— А на что похоже? Меня вырвало, вот что.

— На самом деле, что ли? Мы решили, ты прикидываешься. Джулия невольно оглядывается на Селену, но та явно ничего не подозревает. Плюхается на кровать, не снимая формы, сворачивается калачиком и таращится в пространство. Джулия — это последнее, что ее тревожит.

— С чего бы? Чтобы помирать от скуки весь день? У меня вирус.

Бекка, напевая под нос, вынимает одежду из шкафа.

— Хочешь, посидим с тобой? — оборачивается она. — Мы собирались в "Корт", но только если ты тоже пойдешь.

— Ступайте. Из меня плохая компания.

— Я останусь, — говорит Селена, обращаясь к стене. — Не хочу никуда идти.

Холли недоуменно смотрит на Джулию: что это с ней? Джулия пожимает плечами: откуда мне знать?

— А, да, хотела спросить… — Бекка высвобождает голову из ворота форменного джемпера, непослушные волосы торчат во все стороны. — Как насчет сегодня?..

— Чего? — ворчит Джулия. — Я же отстойно себя чувствую. Я хочу только спать.

Умоляю давай встретимся сегодня, написал Крис Селене. То же место в то же время я приду.

Бекка не улавливает странных интонаций в голосе Джулии. А год назад дернулась бы как от удара. Ну хоть так, думает Джулия. Хоть что-то хорошее.

— Может, завтра?

— Я не против. — Холли вешает блейзер в гардероб.

— Смотря как буду себя чувствовать, — отвечает Джулия.

Селена по-прежнему смотрит в стену.

Ночью Джулия не спит. Закрывает глаза, дышит ровно и медленно, прислушиваясь. Тыльная сторона ладони прижата ко рту, чтобы можно было впиться зубами, если вдруг начнет дремать.

Селена тоже не спит. Джулия лежит к ней спиной, но слышит, как она все ворочается и ворочается. Раз или два Джулии чудятся всхлипы, но она не уверена.

Спустя какое-то время Селена садится, медленно-медленно. Джулия слышит, как подруга затаила дыхание, проверяя, все ли спят, и приказывает себе лежать смирно. Бекка тихонько похрапывает.

Потом Селена опять ложится. И теперь уж точно плачет.

Джулия представляет, как Крис Харпер топчется сейчас по их поляне, может, бросает камешки в кусты и ссыт на стволы кипарисов. Она взмолилась бы, чтобы самое толстое дерево рухнуло на его тупую голову и его мерзкие липкие мозги размазало по траве, но знает, что мольбы тут не помогут.

В среду после обеда, когда они собирают учебники, чтобы идти в гостиную заниматься, Джулия объявляет:

— Сегодня ночью.

— Твой вирус прошел? — Судя по недоверчивому взгляду Холли, для нее эта версия по-прежнему неубедительна.

— Если он вернется, я нацелюсь прямо на тебя.

— Да бога ради. Я просто не хочу, чтобы тебя начало выворачивать прямо напротив комнаты кастелянши и нас застукали.

— Ты само сострадание. Бекс, ты пойдешь? — спрашивает Джулия.

— Разумеется. Не одолжишь свой красный джемпер? Я свой черный заляпала джемом, а на улице холодно.

— Конечно.

На улице вовсе не холодно, но Бекка любит одалживать шмотки, давать их поносить, все эти милые ритуалы, размывающие границы, превращающие их четверку в единое пушистое существо. Будь ее воля, у них вся одежда была бы общей.

— Лени, — окликает Джулия, — сегодня, а?

Селена отрывается от изучения расписания. Печальная, исхудавшая, хрупкая, такой она стала за последние два дня, как будто на нее попадает меньше света, чем на остальных; но идея насчет ночной вылазки вспыхивает в ней искрой, напоминающей надежду.

— Ой, да. Конечно, да. Мне это ужасно надо.

— Отлично, мне тоже, — соглашается Джулия. Еще одна, думает она. Одна последняя ночь.

Они бегут. Едва ноги касаются травы под окном, Джулия срывается с места и чувствует позади восторг остальных. Они несутся по просторному газону, словно дикие птицы, взмывающие в небо. Впереди светится желтыми окнами домик привратника, но они в полной безопасности: ночной сторож не отрывается от лэптопа вплоть до обхода территории в полночь, а потом в два часа, и в любом случае они невидимы, неслышимы, они не отбрасывают теней; они могут подобраться к нему вплотную, могут прижаться к стеклу и пропеть его имя, он и глазом не моргнет. Они уже проделывали этот номер прежде, когда хотели разузнать, чем он там занят. Он играет в интернет-покер.

Сворачивают направо, белый гравий летит из-под ног, и вот они под покровом деревьев, все быстрее и быстрее, по аллеям, в груди жжет, ребра распирает, Джулия мчится так, словно хочет, чтобы они разогнались, оторвались от земли и взлетели туда, к диску луны. И когда падает на поляне, бешеная гонка уже вынесла всю муть из ее головы.

Они хохочут остатками дыхания.

— Господи, — хрипит Холли, согнувшись пополам и прижимая руку к боку, — что это было? Вы что, готовитесь к кроссу?

— А ты представь, что сестра Корнелиус бежит за тобой, — говорит Джулия. Луна почти полная, следующей ночью нальется светом последний размытый краешек, и Джулия чувствует, что запросто могла бы с места перепрыгнуть заросли вокруг поляны, да еще медленно перебирая ногами в воздухе, и приземлиться на пальцы, легко, как пушинка одуванчика. Она даже не запыхалась. — "Девочки! Я предупреждала вас, и информировала, и сообщала, что вам не следует бегать по траве, и зеленым насаждениям, и… и зеленеющим пастбищам…"

Слова вызывают почти истерику.

– "Библия гласит, что Господь наш Иисус никогда не бегал, не прыгал и не скакал…" — Бекка киснет и задыхается от смеха.

Холли грозит пальцем:

– "…и кто вы такие, чтобы думать или полагать, что вы лучше Господа нашего? А?"

– "Вот ты, Холли Мэкки…"

– "…что это за имя вообще, нет такой святой по имени Холли, поэтому отныне мы будем звать тебя Бернадеттой…"

– "…ты, Бернадетта Мэкки, прекрати бегать сей же миг…"

– "…сию секунду, сию минуту…"

– "…и поведай мне, что Господь наш подумает о тебе. Итак?"

Джулия вдруг понимает, что Селена не резвится вместе со всеми. Она сидит, обхватив руками колени, и лицо ее обращено к небу. Лунный свет омывает ее, пронизывая насквозь, и не разобрать, это призрак или святая. Кажется, что она молится. Может, и вправду.

Холли тоже замечает Селену, смех стихает. Она тихонько зовет:

— Лени.

Бекка приподнимается на локте.

Селена, не шевелясь:

— Ммм.

— Что случилось?

Джулия целит в голову Селены, как камнем: Заткнись. Это моя ночь, моя последняя ночь, ты не посмеешь ее испортить.

Селена поворачивается к ним. На миг ее глаза, спокойные и усталые, встречаются с глазами Джулии. Потом она переспрашивает Холли: