Я лепетал как идиот, а, между прочим, обращался к уважаемому сотруднику отдела расследования убийств, но Конвей и не думала надо мной смеяться. Кивнула:
— Если она права и дело провернула одна из ее девчонок, то сделала она это исключительно из-за отношений Криса и Селены. Так или иначе.
— Именно так она и думает. Одна из подружек точно знала про нее с Крисом и не одобряла. И сама Селена понимала, что подругам это не понравится, поэтому и не рассказала им ничего. — Я прислонился к стене рядом с Конвей. Изнеможение навалилось разом, стена под спиной будто покачивалась. — Возможно, они знали, что Крис бабник, и были уверены, что все кончится страданиями Селены. Может, он сделал какую-нибудь гадость кому-то из них — чисто случайно, вроде того, о чем рассказывала Холли, — и та его терпеть не могла. А может, одна из них была в него влюблена. Или даже встречалась с ним раньше.
— О’кей. — Конвей покрутила шеей, поморщилась. — Давай вызовем их еще раз, по одной. Сообщим, что считаем Селену виновной в убийстве, что мы намерены арестовать ее. Это должно их выбить из равновесия.
— Думаешь, если одна из них — наша клиентка, она расколется, чтобы снять подозрения с Селены?
— Вполне может. В их возрасте самосохранение не главное. Для них в жизни нет ничего важнее друзей. Даже сама жизнь. Ты практически ищешь способ ею пожертвовать.
Боль в основании горла и в локтевых сгибах, там, где вены пролегают почти под самой кожей.
— Тогда мы рискуем попасть в собственную ловушку. Даже если одна из них сознается, это не означает, что она действительно это сделала.
— Если они начнут изображать долбаного Спартака, клянусь, я предоставлю им такую возможность. Арестую, на хрен, всю компашку, и пусть с ними разбирается прокурор. — Конвей с силой прижала ладони к глазам, как будто не хотела больше видеть этот чертов коридор. Мы торчали здесь так долго, что это место уже расплывалось перед глазами — как дрожащий кадр видеозаписи или когда хватил лишнего и все двоится. — Как только получим тексты, вызовем всех трех. Нужно понять, что там произошло у Криса с Селеной — в момент самого разрыва и после. Видел ее лицо, когда смотрела на записи с телефона? Те, которые прямо перед убийством?
— Ошарашенное. По мне — совершенно искренне.
— Ой, для тебя все по-настоящему. Как ты только умудрился… — Но сил продолжать у нее не осталось. — Но — да. Она не ожидала увидеть эти сообщения. Может, она тогда ничего не соображала, да и все забыла; у нее же и так не все дома, а тогда, сама ведь сказала, мол, была как в тумане те пару недель. Или…
— Или кто-то еще знал о телефоне. И воспользовался им, чтобы отправить те самые сообщения.
— Вот именно. Джоанна, вероятно, догадалась, что у Селены должен быть специальный телефон для связи с Крисом, как у нее самой был когда-то. Джулия, скорее всего, тоже, потому что знала про телефон Джоанны. Видел, как Селена сразу замкнулась, когда я спросила, не лежал ли телефон по-другому? Кто-то здесь пошустрил, точно.
— Нам нужны сами эсэмэски, — сказал я. — Даже если они не подписаны…
— Не будут они подписаны.
— Ну да, наверное. Но в них обязательно найдется указание на автора.
— Это да. И я хочу проверить других девиц, с которыми переписывался Крис до Селены. Если среди них окажется одна из нашей восьмерки, дело заиграет новыми красками, особенно если именно с ней он изменил Джоанне. На что хочешь спорю, эти специальные телефоны нигде не зарегистрированы, но, может, где-то в сообщениях мелькнет имя или узнаем по фоткам, если получится их посмотреть. Любая девчонка, даже с куриными мозгами, постарается скрыть лицо, но одна идиотка обязательно найдется. Ну или вдруг у какой-нибудь дурочки есть родинка на сиське, шрам, да любая особая примета.
— Э, можно эту часть работы я доверю тебе? — осторожно спросил я.
Конвей все еще прикрывала ладонями глаза, но я заметил, как уголок рта у нее чуть дернулся, что, видимо, должно было означать усмешку, не будь она так измучена.
— Я проверю фотографии девиц, ты — Криса. И никому не придется стирать память.
— Будем надеяться.
— Будем. — Усмешка пропала. — Ладно, пойду попрошу Маккенну выпустить девчонок погулять. Я же обещала Селене. (А я и забыл.) Потом сходим в столовку, поищем чего-нибудь поесть, пока кореш Софи тянет волынку. Я бы приговорила сейчас здоровенный вредный бургер.
— Два.
— Два. И картошку.
Мы расправили плечи, потянулись, как вдруг свершилось-таки: зуммер из кармана Конвей.
— Тексты. — И вновь она была по-утреннему энергичной и подтянутой, усталость отброшена, точно мокрая куртка. — Ага, вот оно. Господи, клянусь, я женюсь на Софи.
Приложение оказалось даже длиннее, чем предыдущее.
— Давай присядем, — Конвей мотнула подбородком в сторону оконной ниши в дальнем конце коридора, между дверями двух гостиных. За окном сгущались сумерки, свет был лиловый, как перед грозой. Неугомонные редкие облака скользили туда-сюда.
Мы уселись на подоконнике плечом к плечу. Пошли с самого начала, быстро пролистывали, стараясь не упустить важного, но в голове только заветные даты. Как детишки рождественским утром, не в силах думать ни о чем, кроме большой блестящей коробки, оставленной напоследок. Тишина за дверями с обеих сторон оглушала.
Сплошной флирт. Крис подкатывает: Видел тебя в корте седня, ты выглядела супер; барышня кокетничает: ОМГ ужас какой я была такааая страшная на голове бардак лол. Крис идет напролом: Пофиг прическу, когда у тебя такие сиськи:-D. Практически слышно, как девица верещит: Ах ты свинья!
Немного трагедии: девушка на взводе. Не слушай что говорят про птн вечер их там не было! могут нести что хотят но нас было 4 и если хочешь знать правду СПРОСИ МЕНЯ!!! Куча назначенных свиданий, но все открытые, обычно после уроков, в торговом центре или в парке; никто никуда по ночам не сбегал — во всяком случае, тогда. Одно "письмо счастья": Если ты любишь свою мать, перешли это сообщение еще 20 людям. Одна девочка не сделала этого, и через 30 дней ее мама умерла. Прости, я не могу не переслать, потому что люблю свою маму!
Такие вещи забываются со временем. Готов был жизнью поклясться, что нет, никогда и ни за что, но проходит год за годом, и этот мир блекнет. И вот ты уже не можешь припомнить, как это — когда так зашкаливает температура, что никакой градусник не выдержит, как сердце несется галопом и не требует отдыха, как балансировать на самом краю и все ставить на кон. Как можно умирать от желания чего-либо, все равно как в пустыне от жажды. Как тонка твоя кожа и совсем не защищает от миллионов пустяков, проносящихся мимо; каждый цвет ярко вскипает, обжигая, и в каждый миг каждого дня ты готов либо воспарить в небеса, либо быть разорванным в кровавые клочья.
Вот тогда я и поверил, не взвешенным мышлением профессионала, а нутром своим поверил: девочка-подросток могла убить Криса Харпера. Его убила девочка-подросток.
Конвей тоже это поняла.
— Черт возьми. Вот она, энергия.
— Хотела бы туда вернуться? — неожиданно для самого себя выпалил я.
— Стать подростком? — нахмурилась она. — Да боже упаси. Все эти страсти, тайны, с ума сходишь из-за того, о чем через месяц и не вспомнишь? Нет уж, уволь.
— Но что-то в этом было, а? Прекрасное.
Конвей внимательно изучала меня. Туго затянутые с утра волосы чуть распустились, блестящие пряди выбились из пучка и свисали за ухом, костюм слегка помялся. Вроде бы должна казаться мягче, женственнее, но нет. Теперь она была похожа на охотника или бойца, потрепанного в поединке.
— А тебе нравится всякое прекрасное, — хмыкнула она.
— Ну да. И что?
— И ничего. Флаг тебе в руки. — И вернулась к телефону.
Немножко почти эротических записок: Мечтаю снова увидеться. Мне было ОЧЕНЬ ХОРОШО с тобой. Ты необыкновенная.
— Тьфу, — скривилась Конвей. — Земля ему пухом и все такое, но вот ведь был гаденыш.
