— Если только не обнаружим еще кого-нибудь, с кем Крис общался с тайного номера. И не вынудим ее заговорить.

— Точняк, — коротко и резко хохотнула Конвей. — Ага, вынудим заговорить. Запросто, раз — и все. Вот с этим делом с самого начала так.

— Но попробовать все же стоит.

Конвей с грохотом задвинула ящик с разворошенными шмотками.

— Блин, вот ты долбаный лучик света и добра! Работаю прямо как в паре с сопливой Поллианной[43]…

— А что мне говорить? "А, к дьяволу, все равно ничего не выходит, валим домой"? Так?

— А что, похоже, что я сваливаю? Никуда я не собираюсь. Но если мне придется выслушивать твои дебильные оптимистичные призывы, богом клянусь…

Мы сверлили друг друга взглядами; разъяренное лицо Конвей и ее указательный палец вплотную ко мне, а я так и стоял у стены и даже отодвинуться не мог, если бы захотел. Мы реально готовы были сцепиться всерьез, только что не кинуться в драку.

Я не люблю скандалить, особенно с людьми, от которых зависит моя карьера, даже когда оно того стоит. И уж точно не стану делать это из-за всякой фигни.

— Лучше бы на моем месте был Костелло, да? Унылый депрессивный козел? И чем бы это тебе помогло?

— Закрой свой…

Жужжание из кармана ее пиджака. Сообщение.

Она стремительно отодвинулась, сунула руку в карман.

— Это Софи. Записи с телефона Джоанны. Наконец-то.

Она торопливо жала на кнопки, ждала, пока загрузится, нервно дергала коленом.

Сердце трепетало. Я не двигался с места, готовясь услышать "Вали домой, твою мать".

Конвей нетерпеливо вскинула голову:

— Что ты там застрял? Иди посмотри.

Я целую секунду соображал, что стычка закончена, обошлось.

Перевел дыхание, встал с ней плечом к плечу. Она чуть повернула телефон, чтобы мне видно было экран.

Вот оно. Октябрь, ноябрь, полтора года назад: один номер повторяется раз за разом.

Никаких звонков, только СМС. Сообщение с нового номера, сообщение на этот номер, входящее изображение, еще входящее, еще, еще, еще, исходящее. Крис настойчив, Джоанна играет в холодность.

Первая неделя декабря, схема меняется. Сообщение на новый номер, еще, еще, опять исходящее, и еще, и еще. Крис не реагирует, Джоанна настаивает, Крис прекращает общение. Позже, когда она все-таки сдается, вообще ничего.

В конце коридора послышался скрип тележки, звяканье посуды, манящий запах цыпленка с грибами — у меня слюнки потекли. Принесли ужин — воображение нарисовало фартук в рюшечках — в гостиную четвертого года. Маккенна не могла допустить, чтобы они пошли в столовую и слухи и паника распространились по школе, подобно гриппу; невозможно позволить им бесконтрольно болтать без надзора монахинь. Она держала девчонок в загоне, так безопаснее и всё под контролем.

До середины января в записях пауза. А потом месиво из других номеров, звонки и эсэмэски, входящие и исходящие. От номера Криса — ни следа. Обычная картина, такого и ждешь от нормального девчачьего телефона; от Элисон.

— Ну Софи, ну, мать твою, умница, — восхитилась Конвей. — Мы сделаем запрос оператору, проверим, кому этот номер… — Она замерла. — Погоди-ка. Два девять три… — Она щелкнула пальцами, не отрывая взгляда от экрана. — Твой телефон. Покажи мне то сообщение.

Показал.

Торжество вновь высоко подняло голову Конвей, в ее профиле даже появилось что-то античное.

— Ну вот. Я знала, что уже видела этот номер. — Она продемонстрировала два телефона, рядом. — Взгляни.

Вот это память. Она права. Номер, с которого мне подсказали, где искать ключ, — это тот же номер, с которым флиртовала Джоанна.

— Твою мать, — не удержался я. — Не догоняю.

— Я тоже.

— То есть выходит, либо у Криса был тайный роман вовсе не с Джоанной, а с одной из оставшихся семи…

Конвей покачала головой:

— Нет. Разрыв объяснял бы взаимную ненависть двух компаний, да, но мы бы стопудово обнаружили хоть малейший намек. Сплетни, слухи, сама Джоанна выложила бы что-нибудь вроде "Такая-то — мерзкая лесбиянка, домогалась моего роскошного тела", что угодно, лишь бы смешать с грязью свою бывшую. Нет, не выходит.

— …Либо кто-то другой отправил мне сообщение с тайного телефона Криса Харпера, — заключил я.

Пауза.

— Похоже на то. — Непонятно, что прозвучало в ее голосе — возбуждение, гнев или жажда крови, да и была ли для нее разница.

Смысл дня вновь изменился, прямо на наших глазах трансформировался в нечто новое. Мы больше не искали свидетеля в этом скопище блестящих локонов, неугомонных ног и любопытных глаз. Мы искали убийцу.

— Насколько я понимаю, — сказал я, — существуют три версии случившегося. Первая: Криса убила Джоанна, она же взяла его телефон и послала нам сообщение о ключе, потому что хочет, чтобы ее поймали…

Конвей фыркнула:

— Как бы не так.

— Да, мне тоже кажется маловероятным. Вариант второй: убийца — Джоанна или кто-то другой — забрал телефон и передал его третьему лицу.

— Типа как Джоанна продала свой Элисон. Ага, годится.

— Третий вариант, — продолжал я. — Кто-то другой убил Криса, забрал его телефон и все еще хранит его.

Конвей принялась расхаживать по комнате, на этот раз медленнее, без нервного желания что-нибудь пнуть. Она сосредоточилась.

— Но зачем? Она должна понимать, что телефон — это улика. Хранить его опасно. Почему не выбросить, еще год назад?

— Не знаю. Но может, она хранит не сам телефон. Аппарат выбросила, а сохранила только сим-карту. Это безопаснее. Сегодня, когда понадобилось послать нам анонимное сообщение, она вставила симку Криса в свой телефон…

— Но зачем вообще ее хранить?

— Скажем, согласно теории номер два, убийца передал телефон другому человеку. Может, другая девушка догадывалась, что здесь что-то нечисто, что это имеет какое-то отношение к Крису, и сохранила телефон или только симку на случай, если это когда-нибудь пригодится полиции. Или не задумывалась она ни о чем таком, просто круто было иметь в запасе анонимный номер. Или просто на телефоне еще оставались деньги, как на том, что Джоанна загнала Элисон.

— О’кей, — кивнула Конвей. — В теорию номер два такая идея встраивается. Понятия не имею, как увязать это с первой и третьей. Выходит, девушка, написавшая тебе, не убийца.

— Это означает, что у убийцы железные нервы. Безмерное самообладание. Передать кому-то телефон Криса, вместо того чтобы избавиться от него, понимая, что такая улика запросто может отправить в тюрьму.

— Безмерное самообладание, безмерная самонадеянность, безмерная тупость, ненужное зачеркнуть. Или это случайность — она засунула телефон подальше, а кто-то его нашел.

В коридоре, благоухающем цыпленком с грибами, послышались голоса: девчонки разговаривали за обедом. Не счастливый девичий щебет, нет. Низкий ровный гул, вязнущий в ушах, раздражающий.

— Софи не сказала, когда мы получим записи? — спросил я.

— Скоро. Ее знакомый работает над этим. Я напишу ей сейчас, скажу, что нам нужны тексты сообщений, не только номера. Тут можно обломаться, некоторые операторы удаляют такую информацию спустя год, но попытаемся. — Конвей стремительно набирала сообщение. — А мы пока…

Время к вечеру, шестой час. А мы пока вернемся в участок, займемся документами, все подпишем. А мы пока отправимся ужинать, потом выспимся как следует, отлично поработали сегодня, детектив Моран, увидимся завтра сутра.

Нельзя уходить из Килды, только не сейчас. Едва скроемся из виду, все эти девчонки немедленно начнут обмениваться сведениями и сочинять новое вранье. А там, снаружи, ждут парни из отдела убийств, готовые вцепиться бульдожьей хваткой в это дело ровно в тот миг, как О’Келли услышит, что оно вновь открыто. И между этими милыми компаниями — мы.

Если выйдем из Килды с пустыми руками, мы никогда больше не вернемся сюда или вернемся к глухой стене.