Я покачал головой.
— Последнее время там постоянно околачиваются Шонесси. Неохота с ними сталкиваться. — Братья Шонесси были ребята безобидные, но шумные, тупые и постоянно под кайфом; если мы на них нарвемся, то все равно не объясним, с какой стати им следует заткнуться и забыть о нашем существовании.
— В верхнем конце улицы?
— Нас увидят.
— После полуночи в воскресенье? Кто выйдет из дома, кроме нас и придурков Шонесси?
— Достаточно одного человека. И потом, а вдруг дождь?
Рози нервничала, хотя обычно ее ничем не прошибешь.
— Что сейчас-то думать? — сказал я. — Посмотрим, какая будет погода на следующей неделе, тогда и решим.
— До отъезда нам не стоит встречаться, — вздохнула Рози. — Не хочу, чтобы па что-то заподозрил.
— Если он еще не заподозрил…
— Знаю, знаю. Я просто… Господи, Фрэнсис, эти билеты… — Она снова положила руку на карман. — Это все взаправду. Нельзя расслабляться ни на секунду — вдруг что-то не так?
— Например?
— Не знаю. Кто-нибудь нас остановит…
— Да кому это надо?
Рози укусила ноготь и на секунду отвела глаза.
— Ага, все будет замечательно.
— В чем дело? — спросил я.
— Ни в чем. Встретимся, как ты сказал, в верхнем конце улицы, если дождя не будет. Если будет — в номере шестнадцатом; в плохую погоду туда никто не сунется. Ладно?
— Ладно, — ответил я. — Рози, посмотри на меня. Ты чувствуешь себя виноватой?
Рози усмехнулась уголком рта.
— Да еще чего! Ведь мы же не шутки ради; если б папа не тупил так отчаянно из-за ерунды, нам бы такое и в голову не пришло. А что? Ты сам как?
— Да я-то что! Обо мне заскучают только Кевин и Джеки; пришлю им по игрушке с первой зарплаты, они и порадуются. А ты будешь скучать по семье? Или по девчонкам?
Рози задумалась.
— По девчонкам — да, наверное. И по семье — наверное, чуть-чуть. Но все равно… Да я всю жизнь знала, что уеду скоро. Еще когда в школе учились, мы с Имельдой говорили — не поехать ли самим в Лондон, а тут вдруг… — Рози подарила мне быструю мимолетную улыбку. — Мы с тобой придумали план получше. Что бы там ни случилось, я бы точно рано или поздно уехала. А ты нет?
Рози хватило ума не спрашивать, буду ли я скучать по семье.
— Я тоже, — ответил я, хотя и сам не знал, правда это или нет; но именно это мы оба хотели услышать. — Я бы убрался отсюда в любом случае, хотя наш случай мне нравится больше.
Снова быстрая улыбка, такая же мимолетная.
— И мне.
— Так в чем же дело? — снова спросил я. — Ты с самого начала как на углях.
Это задело Рози.
— Кто бы говорил! Можно подумать, ты — главный весельчак вечера. Все равно что гулять с Оскаром Ворчуном.
— Я на взводе, потому что ты на взводе. Я думал, ты про все забудешь, как билеты увидишь, а ты…
— Не ври. Ты с самого начала такой пришел, придурку этому башку снести хотел…
— Ты что, сомневаешься? В этом все дело?
— Если хочешь со мной порвать, Фрэнсис Мэки, будь мужчиной и не перекладывай на меня грязную работу.
Несколько мгновений мы таращились друг на друга, балансируя на краю жуткого скандала. Потом Рози перевела дыхание, откинулась на спинку сиденья и запустила пальцы в шевелюру.
— Я скажу тебе, Фрэнсис, в чем дело, — произнесла она. — Мы оба нервничаем, потому что слишком губы раскатали.
— За себя говори, — буркнул я.
— Я и говорю. Вот мы собрались в Лондон, работать в музыкальном бизнесе — не меньше. Больше никаких фабрик, это не для нас, будем работать на рок-группы. Что бы тебе мамочка сказала, если б узнала?
— Она бы поинтересовалась, кем это, на хрен, я себя возомнил. Потом дала бы оплеуху, назвала бы простофилей и велела заткнуться. Шуму было бы!
— Вот поэтому, — сказала Рози, подняв кружку, — поэтому мы и на взводе, Фрэнсис. Любой из наших знакомых сказал бы, мол, задаетесь, носы задираете. Если мы поведемся на это, все закончится криком и скандалом. Нужно что-то с собой делать, и немедленно. Так?
Я до сих пор горжусь тем, как мы с Рози любили друг друга. Учиться нам было не у кого — наших родителей не назовешь блестящими образцами успешных отношений, — и мы учились друг у друга. Если любимая захочет, можно научиться сдерживать свой взрывной характер, справляться с неясными страхами, вести себя по-взрослому; а не как подросток-недоумок — и станет по плечу то, о чем ты и не подозревал.
— Иди ко мне. — Я скользнул ладонями по рукам Рози, накрыл ее щеки; она ткнулась лбом в мой лоб — и весь остальной мир пропал за яркой тяжелой путаницей ее волос. — Ты во всем права. Прости, что я туплю.
— Может быть, мы все и испортим, но попробовать все равно надо.
— Ты — мудрая женщина, — заявил я.
На зеленых радужках Рози блестели золотые прожилки, у глаз собрались крохотные смешливые морщинки.
— Для моего парня — все самое лучшее, — сказала Рози.
И тут я поцеловал ее по-настоящему. Билеты, зажатые между нашими бешено стучащими сердцами, похрустывали, готовые в любой миг взорваться фонтаном золотых брызг до потолка. Наступил вечер, исчез запах страха, внутри меня начала набирать силу стремнина, вызывая дрожь в костях. С этого мгновения я стал повиноваться этой силе, надеясь, что она приведет нас куда надо, по безопасной переправе через коварные течения и страшные омуты.
Чуть позже мы выпустили друг друга из объятий.
— Не ты один занимался делами, — сказала Рози. — Я ходила в книжный, просмотрела все объявления в английских газетах.
— Работа есть?
— Кое-что. В основном то, что нам не по силам: водители подъемников и учителя на замену, но есть места для официанток и в баре — можно сказать, что у нас есть опыт, кто проверит. Никто не ищет осветителей или технический персонал, но это и так понятно; на месте разберемся. И сколько угодно квартир, Фрэнсис. Сотни.
— А мы сможем себе позволить квартиру?
— Да, сможем. Пусть даже мы не сразу найдем работу; то, что мы накопили, будет первым взносом за квартиру, а на дерьмовое жилье пособия хватит. Наверняка будет правда дерьмовое — одна комнатка, общая ванная, — но по крайней мере не будем тратить деньги на общежитие.
— Да пусть общий туалет, кухня и все, что угодно, плевать, — сказал я. — Лишь бы убраться из общежития как можно быстрее. Тупо спать, блин, в разных спальнях, когда…
Рози улыбнулась в ответ, а от блеска ее глаз у меня чуть не остановилось сердце.
— Когда можно спать в одной, — договорила она.
— Да, — кивнул я, — в нашей.
Больше мне не нужно было ничего: только кровать, где мы с Рози будем спать всю ночь и просыпаться в объятиях друг друга. Только за это я бы отдал все на свете. Прочее, что еще есть в мире, просто гарнир. Когда я слышу, чего ждут сегодняшние молодые от любви, у меня башку сносит. Парни из отдела с поразительной точностью расписывают, какие у женщины должны быть формы, где и как должно быть выбрито, что будет сделано на каком свидании, что она должна и чего никогда не должна делать, говорить и хотеть. Женщины в кафе обсуждают список профессий, достойных мужчины, разрешенные и одобренные машины, костюмы, цветы, рестораны и драгоценности… Я слышу все это, и хочется завопить: «Люди, вы совсем выжили из ума?!» Я ни разу не дарил Рози цветов — как бы она их объяснила дома? Мне и в голову не приходило оценивать, выглядят ли ее лодыжки как положено. Я хотел ее, всю целиком — и верил, что она хочет меня. До самого рождения Холли в моей жизни не было ничего проще.
— Некоторые не захотят сдавать квартиру ирландцам, — заметила Рози.
— Да пошли они! — хмыкнул я. Течение росло, набирало силу; я знал, что первая попавшаяся квартира будет идеальной, что этот волшебный магнит приведет нас прямо к нашему дому.
— Скажем, что мы из Монголии. Изобразишь монгольский акцент?
Рози улыбнулась:
— А зачем? Будем говорить по-ирландски, а скажем, что это монгольский. Думаешь, они отличат?
Я церемонно поклонился и произнес:
— Пог мо хон! — Этим «поцелуй меня в зад» я исчерпал почти весь свой ирландский лексикон. — Старинное монгольское приветствие.
