— Страх… удел глупцов и слабаков… — прошипел Крид, его улыбка была короткой, жестокой, как удар кинжалом. Она не доходила до глаз, оставаясь исключительно игрой губ. Шаг вперёд был не просто безрассудным, это было явное пренебрежение к смерти, вызов, брошенный ей в лицо. Он шёл навстречу опасности, не чувствуя страха, только холодный расчёт и железную решимость, закалённую веками борьбы со всем миром. Его движения были медленными, мерными, словно он измерял расстояние до своей цели с точностью до миллиметра.
Ведьма, в противоположность ему, оставалась спокойной; её движения были плавными, грациозными, словно она отмахивалась от назойливой мухи. В её янтарных глазах не было и следа испуга, только холодное превосходство, закреплённое веками практики в чёрном искусстве. Щелчок пальцев — и в воздухе вспыхнуло шартрезовое пламя, не просто огонь, а сгусток чистой магической энергии, ядовито-зелёный, как глаза тропической гадюки. Оно с невероятной силой обрушилось на Крида, не просто охватывая его тело, но и проникая в самую его сущность, словно стремясь разорвать его на атомы.
Звук сгорающей плоти резко рассекал тишину катакомб, а запах жжёного мяса смешивался с затхлым духом плесени. Одежда исчезла мгновенно, плоть таяла, как снег под жарким солнцем, кости мелькали сквозь исчезающие мышцы и жилы — это было ужасающее зрелище, разворачивающееся в мерцающем свете свечи. Но Крид даже не вздрогнул, его лицо оставалось неизменным, выражая спокойную уверенность в своих силах. Он шёл вперёд, не чувствуя боли, не ощущая сгорающего тела. Минуты казались бесконечными, словно время остановилось в этом леденящем душу спектакле.
И вот перед ведьмой уже стоит скелет, остов человека, лишённый плоти и крови. Но это лишь на мгновение. Костлявая рука, на которой буквально на глазах возрождаются сухожилия, мышцы, кожа, с ужасающим шуршанием и треском хватает ведьму за горло. Она истерично пытается поймать воздух, её глаза расширяются от ужаса, руки беспомощно дёргаются. Шартрезовое пламя гаснет, ослабевая под натиском бессмертия; оно схлопывается, как пузырь, не в силах противостоять этой монструозной регенерации.
Крид быстро восстанавливается, превращаясь из скелета в человека, словно разъярённый зверь. Его тело наполнено энергией, дыхание учащённое, но в глазах — лишь холодное удовлетворение. Его рука, как стальные тиски, сжимается на горле ведьмы, перекрывая доступ воздуха. С каждым вдохом она теряет жизнь, её лицо синеет, глаза закатываются. Она смотрит на него, и в этом взгляде только ужас неизбежной смерти, тот самый ужас, который она хотела наслать на него. А он стоит над ней, как владыка смерти, его улыбка уже не холодная, а жгучая, как тот самый шартрезовый огонь, который только что пылал вокруг его тела.
— Прекрати! — выдохнула ведьма, голос её был едва слышен, слабый, как шелест падающих листьев. Тело её тряслось, лицо посинело, янтарные глаза тускнели, угасая, словно умирающие звёзды. Она была на грани, на грани смерти, и в этом беспомощном состоянии была бессильна против его железной хватки.
— Магическая клятва… — сухо произнёс Крид, его голос звучал ровно, без эмоций, как голос судьи, выносящего приговор. Он не торопился отпускать её, держал крепко, как стальные клещи, чувствуя, как угасает её жизнь. Его лицо было непроницаемо; лишь мгновение он позволил себе улыбку — холодную, удовлетворённую.
— Клянусь… жизнью и магией! Клянусь… служить! — слова вырывались из неё, словно проклятие, слова-активаторы, опутывающие её существо невидимыми цепями. Бирюзовые руны, сияющие холодным светом, вспыхнули на её теле, распространяясь по коже, словно живые змеи, вырисовывая рабскую вязь, запечатывая её волю. Это было не просто клятва, это была сделка с бездной, закреплённая магией самой смерти.
— Довольна? — спросил Крид, его взгляд оставался холодным и несгибаемым, как стальной меч. Он немного ослабил хватку, но не отпустил, дожидаясь подтверждения заключённого союза. В его глазах не было ни капли сожаления, только ощущение выполненного долга, холодный расчёт и бесстрастие.
— Попытка не пытка… — философски бросила ведьма, и в её голосе прозвучало нечто неожиданное — удовлетворение. Удовлетворение от состояния, которое она только что приобрела. Она не боялась смерти, она боялась инквизиции, и теперь её страх был устранён. — Зато теперь меня точно не сожгут за ведомство. Её слова прозвучали как приговор, холодный и беспощадный, приговор, который она вынесла себе сама, вступив в этот рабский союз. Этот союз означал отказ от свободы, от собственной воли, зато обеспечивал выживание. И в мраке катакомб, освещённом тусклым светом свечи, была заключена ещё одна сделка, ещё одна игра, в которой ставки были чрезвычайно высоки.
— У меня не было цели тебя убивать. Лишь привлечь к работе по спасению Италии… — неожиданно пояснил Крид, голос его был спокоен, но в нём звучала стальная уверенность, не терпящая сомнений. Он отпустил ведьму, рука отстранилась медленно, оставляя на её шее бледные отпечатки пальцев. Он не пытался смягчить свои действия, он просто изложил факты, как описывает погоду. В этом было что-то ужасающее — холодный расчёт человека, для которого жизнь и смерть были лишь инструментами в достижении цели.
— Вот как? А я думала, ты пришёл меня сжечь, и поэтому решила действовать на опережение. — в янтарных глазах ведьмы мелькнуло что-то похожее на чувство вины, но оно прошло так же быстро, как и появилось, сменившись знакомым холодным расчётом. Она поправила платье, словно пытаясь скрыть следы недавнего душения, и с каким-то безразличием окинула взглядом свои руки, на которых всё ещё пылали бирюзовые руны рабской клятвы.
Она прикоснулась к ним, словно изучая новую реальность, новую клетку, в которую была заключена. Мрак катакомб сгустился, словно в ожидании чего-то нового, чего-то более мрачного. Воздух сгустился запахом горьких трав и металла — запахом крови и магии. И в этой тяжёлой атмосфере прозвучали слова Крида, слова, которые были наполнены не только планами на будущее, но и холодной жестокостью истории, которую он не спешил рассказать:
Он поделился с ней своими планами, как спасти Италию, о надвигающихся угрозах и предстоящей войне. Его голос звучал уверенно и спокойно, словно он рассказывал о списке покупок в магазине. Она не отрывала взгляд от его лица; в нём не было ни страха, ни паники, только глубокая заинтересованность и мрачное понимание.
Они стояли лицом к лицу, два человека, заключившие сделку, которая была им не по силам. Вокруг царил мрак катакомб, а в свете дрожащей свечи они видели лишь призрачный силуэт. И в этом мраке зарождался новый заговор, новый план, новое преступление, оправданное целью спасения нации. Только время покажет, какая цена будет заплачена за это спасение.
Пауза повисла в воздухе, тяжелая и вязкая, как смола. Только мерцание свечи нарушало царившую в катакомбах тишину, подчеркивая мрачность каменных стен и тяжесть воздуха, пропитанного запахом крови, магии и чего-то ещё, невыразимо горького и приторного. Крид и ведьма стояли лицом к лицу, заключённые в молчаливое соперничество, в немую дуэль взглядов. Время растянулось, превратившись в бесконечность, прежде чем это молчание было нарушено.
Звук шагов, сперва тихий, почти неслышный, прорезал тишину. Они приближались из глубины катакомб, отдаваясь эхом в каменных коридорах. В импровизированный госпиталь вошли две фигуры, освещённые тусклым светом свечи. Первый был Бернард; его лицо выражало крайнее смятение, брови были сдвинуты, взгляд беспокойный и озадаченный. За ним следовала Люсиль, державшая в руках небольшую котомку с перевязочными материалами. Её глаза были широко раскрыты, полны любопытства и недоумения.
Ни слова не прозвучало от Бернарда. Он быстро окинул взглядом комнату, задерживаясь на мгновение на Криде и на ведьме, связанной магической клятвой, с лица которой уже почти пропала рабская вязь заключённого контракта. В его взгляде было что-то непонятное — смесь удивления и тревоги. Затем он быстро подошёл к Люсиль, ничего не говоря, схватил её за руку и, не оглядываясь, увёл из подземелья. Люсиль, словно не понимающая, что происходит, только хлопала глазами; её лицо было залито недоумением. Они исчезли так же быстро, как и появились, оставив Крида и ведьму наедине в мраке катакомб, под тусклым светом дрожащей свечи. Тишина вернулась, ещё более тяжёлая и напряжённая, чем прежде. Это была тишина, наполненная нерешёнными вопросами, тайнами и предчувствием чего-то нового, чего-то неизбежного, что ждало их впереди.
