— Так, может теперь мне кое-что перепадёт? — думал я во время обряда, прости Господи.

Своей кротостью, которую я, не то чтобы изображал, а действительно, исполнял, мне удалось убедить и царя, и Морозова с патриархом в своей лояльности. И я хотел быть лояльным. И у меня не имелось к этим людям «негатива». Можно сказать, что я их даже «боготворил». Ведь это были те, кто построил Россию. Худо, бедно ли, но она состоялась, а не распалась на куски, как того хотели наши враги. Этих людей я искренне уважал.

Невзирая на то, что Морозов воровал нещадно и был виновником солевого и медного бунтов, он продвигал экономику и приучал царя Алексея с дворянами к культуре, подавленной мракобесными церковниками, отрицавшими и запрещавшими и науки, и искусство.

Царь приказал мне с казаками отправляться в Измайловский острог и ждать его там. Острогом оказалось поместье упокоившегося уже Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. При царе Шуйском в Измайловской усадьбе построили острог для воровских казаков, поддержавших Лже-Дмитриев.

— Значит, слушай, — напутствовал меня Морозов. — Раз ты такой бойкий, что зовёшься взрослым, и мнишь себя великим строителем крепостей и кораблей, ставь в Измайлове городок для своих казаков. Там будет теперь ваша, как вы говорите, «станица». Станица Измайловская, как тебе название?

— Хорошо! — кивнул я. — На постоянную службу? На земельное житьё казаки не пойдут. Не крестьяне чай.

— На службу, на службу, — поморщась, ответствовал Морозов. — Царю войско нужно, ежели вдруг какой бунт в Москве случится.

— Странное предложение, — подумал я, зная, что к середине семнадцатого века в Москве было свыше двадцати стрелецких слобод, которые располагались в пределах Белого города и Земляного города. Значительное число слобод находилось в южной части Замоскворечья. И в каждой слободе квартировал полк. Стрелецкими слободами ведал Стрелецкий приказ. Центрами слобод были съезжие избы, в них велось делопроизводство, хранилась полковая казна, знамёна. Правда после Стрелецкого восстания одна тысяча шестьсот девяносто восьмого года стрелецкие слободы ликвидированы, их территория заселена главным образом ремесленниками и торговцами.

— Так, стрельцы же имеются в стрелецких слободах, — осторожно спросил я.

— Стрельцы, — с непонятной для меня интонацией произнёс Морозов. — Толку от тех стрельцов. Не соберёшь их, когда вдруг потребуется. Занимаются они, кроме службы, каждый своим делом. И от подати освобождены, и прок от них есть только во время войны. Тогда можно собрать. И то… Окажется, что треть из них, или умерло, или сбежало к вам на Дон в казаки, или куда ещё дальше в Персию. Да и жалеют они московский люд, а то и с ними, за одно, бунтуют. А казаки — люди пришлые. Им жалеть тут не кого. Верно ведь?

— Верно, — подумал я, но промолчал.

— Ты сказал, что будут служить государю казаки?

— Говорить с ними надо. Смотря, как платить за службу станут. Ежели, как стрельцам — раз в сто лет, и то на похороны, то это — одна служба, а ежели исправно, то — другая.

— Исправно платить станут, не боись, — нахмурился Морозов. — Все Измайловские крестьяне станут на вас работать. Там дворов двадцать и хорошие земли. Рачительного хозяина нет.

Мне вдруг вспомнилось, что Измайлово всегда было вотчиной Романовых и царь Пётр Первый там нашёл «ботик» с которого и начался российский флот. А ботик тот, помнится, купил, или построил кто-то из тех Романовых, кто владел усадьбой.

Морозов тем временем продолжал:

— С тобой пошлю двух мастеров с плотниками, лесорубами. Там, где стоит царский охотничий домик… Там у государя любимые охотничьи угодья… Там и поставите казачий городок. В скорости, как только падёт первый снег, и даст Бог здоровья Михаилу Фёдоровичу, мы приедем. Там живёт охотник, что поставляет убоину к царскому двору. С ним сойдись. Он старый, но крепкий мужик. С ним живут десяток ловчих. Присмотрись к ним. Сдаётся мне, что воруют они.

— Конечно, воруют! — подумал я, но промолчал, и лишь кивнул головой.

— Покажешь на охоте, как из лука стреляешь и казаков своих покажешь. Что умеют, как стреляют… Сказывают, как-то ловко казаки на конях скачут. Задом наперёд сидят и стреляют. Так твои могут?

— Могут, некоторые, но не все, — признался я. — Но не это главное в конной сшибке.

— Да? Покажете! — приказал Морозов.

— Ну… Казачью лаву вряд ли там покажем, — засомневался я. — Маячене, завесы… Не получится. В поле надо. Разве, что выездку, да рубку лозы, если там поле есть, стрельбу из пистолей, винторезов… Пешую сшибку… Не знаю, чем государя удивить. И не я у них сотник, Борис Иванович. Я старший над ними. Так батька-атаман велел. А воевать я их не водил, другие есть: сотник, десятские…

Морозов махнул рукой.

— Главное, постройте себе казачий городок! Зима скоро! Можно пользовать строения острога. И нарисуешь картинки острова с разных сторон. Думать с царём будем, что и как там построить.

Я вспомнил про Измайловский остров, где был на экскурсии.

— Крепостицу ставить там надо. Кремль! Каменный! Правитель должен быть оборонен в любом месте, даже на отдыхе. Оборонен, и жить достойно правителя. Там, река?

— Да, река. Что впадает в Яузу. Там, не остров, а два пруда. Это мы так усадьбу зовём. Хозяин усадьбы — двоюродный брат государя Михаила Фёдоровича — Никита Иванович Романов-Юрьев. И он там тоже может появиться. К нему будет случай, тоже присмотрись. С ним могут быть князья: Яков Черкасский, Семён Прозоровский, Шереметьевы. Смотри, это — бунтовщики, фрондёры. Будут тебя сговаривать к себе, не купись. Могут много чего сулить. Имей ввиду. От них вся смута в Москве.

— Значит, там нет острова? — удивился я, вроде, как только узнав. — Это та река, что впадает в Москву в том месте, где мы с казаками стоим?

— Так! Туда вытекает. И что?

— Да, ничто… Для понимания. Значит, и ходить по ней на лодьях можно?

— Можно. Только, верхом скорее.

— А надолго нас туда поселят? — спросил я.

— Там видно будет. Приедем, поговорим.

Конно, мы с казаками доскакали до Измайлово минут за двадцать. Дорога шла по-над Яузой, потом вдоль её левого притока, потом, вдоль другой узенькой речушки. Сначала увидели вдруг вынырнувшую из-за поворота деревянную церковь с одним шатровым куполом. Потом слева между молодых деревьев за рекой появились стены крепости. Острог совсем пришёл в упадок. Чуть далее него вдоль дороги, и примыкая к речушке, стояло штук десять низких изб с хилыми подворьями. Чрез речку имелся деревянный мост.

Деревянный частокол и покосившиеся строения острога с изгнившими драночными крышами стояли на небольшой возвышенности, действительно похожей на остров из-за того, что справа за «островом» выглядывал ещё незамёрзший пруд. Кого тут можно было усторожить в таких тюрьмах? В отдалении от «острога» ближе к пруду стоял небольшой, трёхъярусный, почти новый терем. Рядом с ним постройки: низкий омшанник и пара изб.

Казаки, одетые в черкесские лохматые бурки — было уже холодно — испугали своим гиканьем крестьян, попрятавшихся по избам и охотничьих собак, что разлаялись так, что зазвенело в ушах. Собаки сидели в псарне и на привязи в будках и лаяли «от души».

Из одной избы вышел старик и мужик чуть моложе, примерно лет сорока. Из другой избы, что поменьше, вывалила целая гурьба народу, одетого кто во что горазд, но, в основном, — в драные, короткие полушубки.

— Как они там все поместились? — мелькнула мысль.

— Осмотритесь тут, — крикнул сотник Лавруха. — Что можно приспособить под жильё ищите!

Весь наш скарб с шатрами и бабами, коих, к моим трём персидским рабыням, добавилось человек сорок, шёл обозом на выделенных из царской конюшни лошадях и санях. Снег ещё не падал, землю то примораживало, то отпускало, и ехать на санях было сподручнее, чем на телегах.

— Кто такие! — крикнул старик.

К нему сразу поспешили плотники и что-то стали втолковывать. Тот, сначала возмущённо размахивал руками, а потом поставил их в бока и, крикнув: «Собак спущу!», мелкими шагами поскакал к псарне.