13
Игровой процесс в двух мирах
Ви
ГЕРЦОГОРСИНО12: ладно, не злись, но я записал тебя на школьный турнир
ГЕРЦОГОРСИНО12: я точно знаю, что ты свободен в этот день.
ГЕРЦОГОРСИНО12: и слушай, я понимаю, что ты скрываешь все это, но…
ГЕРЦОГОРСИНО12: могу я быть честным?
ГЕРЦОГОРСИНО12: мне это правда нужно.
ГЕРЦОГОРСИНО12: ладно, нет, мне это ОЧЕНЬ нужно
ГЕРЦОГОРСИНО12: знаю, это отстой, но, послушай, это был тяжелый год
ГЕРЦОГОРСИНО12: мне просто очень нужна победа, понимаешь?
ГЕРЦОГОРСИНО12: и все будет не так, если тебя там не будет, так что…
ГЕРЦОГОРСИНО12: пожалуйста
О, прекрасно. Потому что я точно могу ответить «нет» на эту просьбу.
— Я же говорил тебе признаться, — такова первая реакция Баша. Она раздражает, но не удивляет. Вероятно, он не выражает свое недовольство более активно только потому, что без меня ему не на чем доехать до школы. Но что касается братской верности, мой долг перед ним быстро растет. (К счастью, у меня уже есть преимущество в семнадцать лет: я всегда была ответственным водителем и доставляла его бесплатно.) — Разве я не предупреждал, что рано или поздно все это выйдет тебе боком?
— Очень полезно, Себастьян, спасибо…
— Просто скажи ему сейчас, — настаивает Баш. — Признайся, что ты — настоящий Цезарио и что…
— Что именно? Что я просто врала ему все это время? — Я откидываюсь на спинку кровати и издаю стон. — Мне не стоило соглашаться на этот турнир. И на квест с ним не надо было соглашаться. И…
— Ладно, хватит, — перебивает Баш, пнув меня по щиколотке, за что я тут же пинаю его в ответ. — Ай, Виола…
— Мне просто нужно передумать и сказать «нет», так ведь? Я просто скажу «нет».
Кажется, я уже придумала решение, учитывая, что Джек сначала спросил меня (Ви, девушку, очевидно, полную идиотку), а потом Цезарио (гуру виртуальных рыцарей, который тоже я). Но к тому моменту, как он сообщил, что уже записал меня, было слишком поздно объяснять, что я на самом деле думаю, а именно: О БОЖЕ, НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО.
— Если ты передумаешь, он просто попытается убедить того, кого считает настоящим Цезарио, а это, напомню, я, — говорит Баш, и я понимаю, что упустила какую-то часть этой истории. — И если он так настойчив, как ты говоришь…
— Он такой, — соглашаюсь я. В последнее время Джек действительно стал более упорным, и, вероятно, это моя вина. Разве прежний Джек Орсино додумался бы составить бюджет? Или подробный список школьного оборудования? Мне стоило довольствоваться тем, что я выполняю всю их работу. Все было проще, когда я могла наблюдать за некомпетентностью окружающих и самостоятельно решать, как все должно быть сделано. — Да, ты прав, он наверняка попытается убедить тебя лично.
ГЕРЦОГОРСИНО12 практически умолял. Ему так хотелось двигаться вперед в чем-то, что выходит за рамки футбола, и в этом, черт возьми, есть и моя вина. (Почему я просто не могла заткнуться?!)
— Итак, — говорит Баш, — ты выбираешь признаться или…
— Или. — Я резко сажусь, задев его плечом. — Или…?
— Никакого «или», — поправляет он. — У тебя нет нескольких вариантов. Есть лишь один вариант, и это…
— Ты, — меня осеняет. — Я просто научу тебя играть в игру, как будто ты — это я!
— Что? — громко восклицает Баш, но, боже мой, это гениальная идея.
— Ты можешь сыграть на турнире вместо меня! — Не могу поверить, что не додумалась до этого раньше. — К тому времени мы с Джеком почти закончим квест, так что…
Глаза Баша вылезают из орбит от шока. Или от чего-то другого.
— МАМА! — внезапно орет он, вскакивая с места и выбегая из моей комнаты.
— Эй, Баш! — Вот маленький придурок. Я бросаюсь за ним по лестнице, и мы оба с шумно спускаемся вниз. — Клянусь богом, если ты сделаешь из этого…
Баш резко останавливается. Я врезаюсь ему в спину и чуть не падаю, споткнувшись и ударившись голенью о деревянную ножку шкафчика в коридоре. Из моих уст вырывается поток проклятий.
— Ох, — говорит Баш. — Извини.
— Ты действительно должен извиняться, — ворчу я, ощущая, как на ноге начинает набухать синяк размером с Плутон. — Ты что, с ума сошел? Ты же не можешь бежать к мамочке каждый раз, когда…
Но тут я осекаюсь, потому что Баш разговаривает не со мной. И не с мамой.
— Привет, ребята, — говорит пастор Айк, слегка улыбаясь. — Что-то случилось?
Когда я впервые встретила пастора Айка, подумала: «Ладно, я понимаю, в чем его привлекательность». Он не типичный мамин парень — то есть, не похож на телевизионных детективов, — но я могу понять, почему он может кому-то нравиться. В нем есть что-то мальчишеское: словно он целыми днями держит в руках музыкальные инструменты, легкая сутулость и растрепанные светло-русые волосы с вкраплениями седины. Он смеется робко и делает паузы перед ответом, что делает его понятным и немного рассеянным. И, конечно, я его ненавижу.
Ну ладно, я не ненавижу его. Я ненавижу саму идею его существования по понятным причинам. Например, он сидит за нашим обеденным столом, которым мы почти никогда не пользуемся, да еще и на стуле напротив меня, на котором обычно никто не сидит. Он, похоже, не понимает, что приглашать посторонних на ужин — совсем не в духе нашей семьи. (Все трое из нас находятся где-то в спектре «непригодных для компании» людей, и любые наши попытки вести себя по правилам приличия заренее обречены на провал.)
Кроме того, мама в последнее время стала гораздо жизнерадостнее, что жутко раздражает. Не потому, что я хочу, чтобы она была несчастной, конечно. Просто странно видеть, что рядом с пастором Айком — ну ладно, Айзеком, — она стала кем-то, эм…
— Ви, как тебе паста? Это ее любимое блюдо, — лепечет мама на одном дыхании, наклоняясь к пастору Айку. Он вежливо улыбается мне, а затем с гораздо более теплой улыбкой смотрит на нее, пока она продолжает болтать.
Это было бы мило, если бы мама всегда была такой нервной. Но моя мама — холодная феминистка, которая считает, что большинство людей глупы, а мужчины — бесполезны. Она едва ли умеет нормально готовить, и эта «паста» — по сути запеченные макароны с сыром, которые мы с Башем едим минимум раз в неделю, потому что у нее постоянно дедлайны и нет времени на кулинарные шедевры. Если присутствие пастора Айка означает, что наша семья внезапно станет зависеть от мнения мужчины (Баш не в счет), то я не думаю, что я этого хочу.
— Отлично. На вкус как века неоплачиваемого женского домашнего труда, — говорю я, и моя мама хихикает, поскольку ей очень некомфортно. Пастор Айк бросает на меня странный взгляд.
— В общем, — объявляет Баш, — у нас с Ви этическая дилемма.
— Это не так, — отвечаю я, потому что, если он решил обсудить это c тем, кто привык использовать псалмы как оружие, то у нас уже есть Лола. — Не обращайте на него внимания, — говорю я пастору Айку. — У него слишком бурная фантазия. На грани бреда.
— Что происходит? — спрашивает мама, аккуратно накручивая пасту на вилку.
— Ничего, — отвечаю я в тот же момент, когда Баш заявляет:
— Ви — мошенница.
— Я не мошенница…
— Именно она, просто не очень успешная…
— Так ты собираешься рассказать нам, почему ты засиживаешься по ночам? — спрашивает мама, наконец сбрасывая образ идеальной хозяйки и смотря на меня взглядом «у меня степень магистра журналистики, Виола, не испытывай меня». — Не думай, что если я ничего не сказала, значит, я ничего не заметила.
Я напрягаюсь. Мне не нужно, чтобы пастор Айк набросился на меня вместе с моей матерью и братом.
— А как же доверие к моим решениям? — возражаю я. — Возможность попрактиковаться перед независимой взрослой жизнью?
— Вот поэтому я и не вмешиваюсь. Но мне кажется, доверие к твоим решениям подразумевает, что ты принимаешь их с умом.
