– Невозможно жить, когда твой сын – бездарность, мнящая себя гениальным баскетболистом!

– Какой же ты…

– Какой? Давай, скажи!

– Мерзкий!

– Я мерзкий? Пускай, – зловеще понизил голос отец. – Но ты будешь делать то, что я скажу.

– Да пошел ты!

– Что ты сказал?!

Глаза отца налились кровью и, казалось, сейчас выскочат из орбит. Никита знал, что не нужно спорить, лучше уйти, оставить его и дождаться, когда он исчезнет из квартиры, уедет утром, оставив после себя лишь противный запах перегара, который выветрится через полдня. Но внутри него все клокотало от ярости.

– Пошел вон! – процедил отец, взмахнул рукой, но не удержался на ногах и рухнул на пол.

Никита не стал дожидаться продолжения, пнул напоследок ведро с водой, которое не успел вылить и ушел к себе в комнату.

Из гостиной больше не доносилось ни звука. Упав на кровать, Никита долго смотрел в потолок.

Она бы никогда и никому в этом не призналась, но от страха у нее тряслись коленки. Часы на стене неумолимо тикали, словно издеваясь над ее растущим волнением. Каждая секунда тянулась бесконечно. Василиса, сжимая в руке медицинскую карту, нервно ерзала на стуле. Сегодня ей предстояло узнать, что происходит с ее ногой. Этот, день мог перевернуть жизнь с ног на голову.

По понедельникам врач их команды вел прием в дорогом медицинском центре. Здесь все кричало о том, что обычное обследование обойдется в десятки тысяч. К счастью, для игроков «Оникса», консультация у Эдуарда Геннадьевича Карлова была бесплатной.

В приемной было шумно и людно. Пациенты оживленно обсуждали свои дела, но Василиса слышала только стук своего сердца. Оно билось в бешеном, тревожном ритме.

Василиса разглядывала свои кроссовки в белых тканевых бахилах, а ее мама теребила ручку кожаной сумочки, то и дело постукивала каблуком и поглядывала на часы.

– Если ты не перестанешь так нервничать, я тоже начну паниковать, – предупредила ее Василиса.

– Прости, дорогая, я так за тебя волнуюсь…

– Так и знала, что нужно было идти одной.

– Напомню, что пока тебе не исполнилось восемнадцать, к врачам придется ходить со мной.

– И очень жаль. Мам, я и так переживаю, а тут еще ты…

– Ладно, давай думать о хорошем – зато в школу идти не пришлось.

– Я бы уж лучше на уроках сидела… Так себе «хорошее» ты нашла.

– Васенька… – начала мама, но договорить не успела.

– Я не опоздал? – раздался знакомый голос.

Василиса подняла голову уже зная, кто спешит к ним по коридору медицинского центра. В голубых джинсах, белой футболке и коричневой рубашке в клетку он скользил по мраморной плитке – непринужденно, словно прогуливаясь по улице во время недели моды среди слепящих вспышек фотографов. Он остановился напротив. Руки в карманах, жвачка во рту, на лице – полная невозмутимость. Лебедев.

– А ты что тут забыл? – вместо приветствия выпалила Василиса.

– Васенька, не очень-то вежливо, – заметила мама.

– Все нормально, – махнул рукой Никита.

Не спрашивая разрешения, он уселся рядом и, закинув ногу на ногу, насмешливо уставился на Василису. Она купилась бы на это, но что-то в его глазах было не так. Обычно серые, как вода в Северном Ледовитом океане, они потемнели. Под ними залегли темные круги. Никита выглядел усталым, хотя пытался скрыть это обычной бравадой.

– Пришел тебя поддержать, – пожал плечами он, выудил из кармана упаковку жвачки и протянул Василисе.

Та покачала головой и перевела испытующий взгляд на маму.

– И откуда же Лебедев узнал, в какое время у меня прием?

– Ну, возможно, Никита заходил к нам утром, – мама заправила волосы за ухо, – и уточнил, во сколько мы поедем к Эдуарду Геннадьевичу.

– Вот как. – хмыкнула Василиса.

– Я подумала, тебе будет веселее, если Никита тоже приедет. А потом вы сможете пойти заниматься. Пробный ЕГЭ скоро…

– Ты и об этом ей рассказал?

– Не рассказал, а поделился, – сказал Никита.

– Может, вы еще и кофе вместе пить пойдете? Оставьте меня здесь, я одна справлюсь.

Никита ткнул ее пальцем в ребро.

– Прекрати выпендриваться, – шепнул он.

От негодования Василиса задохнулась.

– Пожалуй, я и правда схожу за кофе, – сказала мама. – До приема еще десять минут. Ребята, что вам взять?

– Мне, если можно, капучино, – не растерялся наглец.

– Я ничего не буду, – надула губы Василиса.

– Тогда возьму на свой вкус, – с этими словами мама удалилась.

Василиса не желала даже себе признаваться, что ей стало немного спокойнее, когда надоедливый Лебедев, закинув руку на спинку ее стула, уселся рядом. Его появление стало неожиданностью. После того, как они вечером попрощались, он не написал ей ни строчки. Засыпала она хуже, чем обычно, и в глубине души волновалась о том, что между ними теперь что-то изменилось. Но, разумеется, убеждала себя, что переживает только из-за предстоящих тренировок.

А сейчас, когда она увидела его, идущего по коридору в лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь окна, все ее опасения и тревожные мысли растворились.

– Ты школу прогулял, – констатировала Василиса.

– Ага. Ты тоже.

– У меня уважительная причина.

– И у меня.

– Какая же?

– Сопровождаю свою девушку в медицинский центр.

Василиса пихнула его в плечо.

– Никакая я тебе не девушка!

– Забыла о нашем уговоре?

– Он действует только в школе! Изображать пару везде совершенно не обязательно.

– Тогда у меня есть другая важная причина пропустить занятия. Я пришел поддержать подругу, для которой сегодняшний прием у врача много значит. Такой ответ принимается?

– Принимается, – пытаясь скрыть дрожь в голосе, ответила Василиса.

От него пахло свежестью и мускусом. Этот запах ей очень нравился, хотя она бы никогда в этом не призналась… Она несколько раз согнула и разогнула медицинскую карту. Никита накрыл ее дрожащие пальцы своими и прошептал:

– Все будет хорошо.

– Спасибо… что пришел, – еле слышно поговорила она, чувствуя, как щиплет глаза.

– Эй, Василий, выше нос. Ничего еще не случилось.

– Но может случиться. И все из-за того, что я вовремя не обратилась к врачу… А вдруг я слишком затянула, и теперь ничего не исправить? Вдруг меня отстранят до конца сезона? Тогда все пропало.

Она так волновалась, что слова вдруг полились будто сами по себе. Василиса делилась с Никитой тем, что не могла сказать маме, не могла сказать даже Пете. Потому что понять ее до конца мог только Лебедев. Они оказались в одном и том же положении, в одной лодке посреди бушующего океана нестабильности.

– Еще ничего не случилось, – спокойно повторил он. – Давай решать проблемы по мере их поступления.

Вернулась мама с кофе в картонных стаканах. Никита с благодарностью потянулся за своим капучино. И вдруг Василиса поняла – Лебедев выглядит так, словно не спал всю ночь. Возможно, так оно и было.

Едва она открыла рот, чтобы задать вопрос, как дверь кабинета открылась.

Эдуард Геннадьевич, мужчина средних лет, с намечающейся лысиной, поправил съезжающие с носа очки и пригласил Василису в кабинет. Никита ободряюще кивнул, еще раз сжав ее руку.

Место на ее ладони, по которому легко скользнули его теплые длинные пальцы, все еще горело, когда она вместе с мамой зашла в кабинет.

Сначала доктор внимательно изучал медицинскую карту так, словно впервые видел ее. Потом что-то записывал в компьютер и задавал уточняющие вопросы. И наконец началась самая неприятная часть: осмотр. Руки Василисы дрожали так, что она даже снять носки не могла. Мама с готовностью пришла на помощь. Мягко приподняв ногу дочери за щиколотку, она осторожно стянула белый носок, но даже это легкое движение причинило дискомфорт.

Врач бросил взгляд на опухшую ногу и его брови сдвинулись к переносице. Он задумчиво почесал бородку, и сердце Василисы сжалось.

– Все плохо? – спросила она предательски дрогнувшим голосом.