День уже перевалил за половину, апрель радовал теплой и солнечной погодой. Компания медленно двигалась в сторону набережной. Косые лучи солнца заставляли жмуриться, отражались в Волге.

– Василий, я не понимаю почему ты до сих пор не посмотрела, как мы разнесли «Орлов»! Наша с Никитосом совместная работа на паркете… Это нужно видеть! А как он забросил мяч с сиреной! Катюха сказала, что комментатор на трансляции орал, как сумасшедший: «Вот это бросок! Девятый совершает баззер[15], достойный лучших игроков высшей лиги!»

– Трибуны просто разорвало! – поддержала Катя.

– Все-все, ребята, хватит, не то он сейчас лопнет от чувства собственной важности! – запротестовала Василиса.

– Не понимаю, что тебе не нравится, – ответил Никита. – Если бы ты посмотрела матч, была бы такого же мнения. Может, я наконец дождался бы добрых слов от ледяной принцессы…

– Я тебе сейчас покажу ледяную принцессу, – вспыхнула Василиса и подскочила к нему.

Никита, уклонившись от первого тычка в спину, тут же припустил по набережной. Василиса гналась за ним, но отставала – боль в ноге не позволяла бежать в полную силу. Никита, хохоча, обернулся, но увидев, как она хромает, остановился.

– Сдаешься? – крикнула она, приближаясь.

Он отступил, не давая схватить себя. Василиса сделала еще несколько выпадов, от которых тот, медленно пятясь, уворачивался.

– Нет, поддаюсь, – прищурился он от солнца.

– Незачем! Я бы догнала тебя и с больной ногой.

– Не сомневаюсь.

– Тогда признавайся, что сдаешься.

– Ладно-ладно, – Никита поднял руки. – Сдаюсь, ты победила.

– Так-то лучше, – довольно кивнула Василиса.

Она легко пихнула его кулаком в бок, Никита положил руку ей на плечо. Она попыталась оттолкнуть его, но он лишь сильнее прижал ее к себе, а затем быстро наклонился и, закинув ее себе на плечо, побежал вперед под улюлюканье Пети. Морозова попыталась устремиться за ними, но Петя удержал ее.

– Отпусти! – колотила руками по широкой спине Василиса. – Сейчас же!

– Сначала признай, что победил все же я!

– Мы даже не соревновались!

– Нет, соревновались! И ты меня не догнала, а вот я тебя – да.

– Но я не убегала! – продолжала вырываться она.

– А я все равно тебя поймал.

Никита перешел на шаг, но легче от этого не стало – одной рукой он принялся щекотать Василису. Легкими движениями пальцев он задевал ее ребра, заставляя мурашки мчаться по коже толпой.

– Хватит! Отпусти! – взмолилась она.

– Ты знаешь, что надо сказать.

– Пожа-а-алуйста, – захныкала Василиса.

– Не-а.

– Ладно-ладно! Ты победил!

Хмыкнув, Лебедев наконец прекратил экзекуцию и осторожно поставил Василису на ноги, придержав за талию.

– Легкая победа, – усмехнулся он.

– Посмотрим, как ты выстоишь против меня на площадке, когда мы начнем тренировки, – грозно сказать Василиса, но не удержалась и улыбнулась в ответ.

Чувствуя себя пусть и идиотом, но идиотом счастливым, Никита поднимался по лестнице к себе домой. Василиса наотрез отказалась, чтобы он провожал ее до квартиры, у подъезда они все не могли расстаться и за разговорами не заметили, как прошла четверть часа. Договорились начать тренировки, как только Василиса получит заключение врача. Она надеялась, что ее отстранят всего на несколько дней, и она успеет подготовиться к матчу.

Подойдя к квартире, Никита обнаружил, что дверь не заперта. Сквозь небольшую щель на лестничную площадку лился желтый свет, слышалась громкая музыка. В душу закралось тревожное предчувствие.

Не снимая кроссовки, Никита прошел в гостиную. Музыка гремела так, что стены дрожали. В кресле, опустив голову на грудь, спал отец. Его руки безвольно лежали на подлокотниках кресла, на рубашке коричневели пятна неизвестного происхождения (Никита искренне надеялся, что это соус). На полу лежала открытая бутылка виски, янтарная жидкость вытекла на пол, образовав лужу. От запаха спиртного тошнило. Поморщившись от отвращения, Никита выключил надрывавшийся телевизор. Наступила звенящая тишина. Он настежь открыл окна, впуская в комнату прохладный вечерний воздух. Взяв двумя пальцами бутылку за горлышко, он отправил ее в мусорную корзину. Набрал в ванной ведро воды, взял швабру и начал вытирать вонючую лужу на полу. Отец все еще не реагировал, видимо, был слишком пьян.

Закончив уборку, Никита опустился на диван. Теперь следовало подумать, что делать дальше. В таком состоянии он видел отца впервые: тот сейчас вряд ли был способен ответить даже на пару простых вопросов… Звонить матери смысла не было, отец никогда и ни в чем перед ней не отчитывался, считал, что женщина не имеет права вмешиваться в мужские дела.

Никита честно признался себе, что потрясен, но в стрессовых ситуация он всегда собирался, не паниковал и мыслил здраво. Вот и сейчас, чтобы дать себе время опомниться и подумать о том, что могло случиться и довести отца до срыва, он начал делать то, что было необходимо сделать прямо сейчас. Это помогало сохранять ясность мыслей.

Итак, что дальше? Оттащить отца на диван, накрыть пледом. Пусть проспится, а завтра можно попытаться узнать, в чем дело. Вероятность того, что тот поделится с сыном своими проблемами была ничтожно мала, но все же оставалась.

В комнате стало прохладнее, отец зашевелился. Пробормотал что-то неразборчивое, безуспешно попытался встать, и рухнул обратно в кресло. Глаза его были полуприкрыты. Наклонившись, он шарил по полу в поисках бутылки.

– Я все выбросил, – мрачно сказал Никита.

Едва связывая вместе слова, отец с трудом проговорил:

– А кто тебя просил?..

– Ты не в себе, поговорим завтра.

– Еще будешь мне указывать, что делать, щщенок…

– Если ты думаешь, что я буду молча слушать оскорбления, ошибаешься. Поднимайся, я уложу тебя в постель.

– Себя уложи! – огрызнулся тот, пытаясь выбраться из кресла, но встать не смог.

– Ладно, сам справишься, – Никита раздраженно взъерошил рукой волосы и направился к выходу.

– Стоять! – заорал отец. – Уйдешь, когда я разрешу.

– Ты выглядишь жалко, – сказал Никита. – Протрезвей, потом поговорим.

– Когда ты стал таким дерзким? – не унимался тот.

Наконец ему удалось подняться на ноги. Нетвердой поступью он направился к Никите, но тот, разочарованно покачав головой, сделал шаг назад.

– Иди проспись, – бросил он через плечо и направился к выходу из гостиной.

Отец проявил удивительное проворство для настолько пьяного человека. Он догнал Никиту, схватил за шиворот свитшота и дернул на себя. От неожиданности тот пошатнулся, но равновесие удержал. Резко повернувшись, он оказался лицом к лицу с отцом, вцепившимся в него мертвой хваткой. Его лицо было красным, злым, чужим. Никита видел, как отец злился – обычно это случалось, когда в бизнесе начинались проблемы или что-то шло не так, как он считал правильным, – но сейчас, под воздействием алкоголя, клапан контроля у него совершенно сорвало. Притянув сына к себе за голову, он оскалился:

– Это из-за той девчонки? Это она научила тебя огрызаться?

– Не понимаю, о чем ты, – ответил Никита, отталкивая его.

– Все ты понимаешь! Я видел из окна, как ты с ней любезничал, – брызгал слюной отец. – Общение с отребьем ни к чему хорошему не приводит! Ничего, теперь я буду следить за тобой! Следить в оба, понял?

Слушать этот бред Никита больше не мог.

– Что происходит?! Ты совсем из ума выжил?

– Ни черта ты не понимаешь, как и твоя мать! Я всю жизнь на вас горбатился, чтобы у вас все было! Сын хочет на баскетбол – пожалуйста! Новый автомобиль для жены – не вопрос. Дом, квартира, путешествия, отдых в лучших отелях… Я для вас все… И что в ответ? Черная неблагодарность! Когда я говорю что-то делать – делай! Мое слово – закон! Уяснил?

– Ты несешь чушь! Оскорбляешь меня, мать, моих друзей! Так жить невозможно…