Не хочу я! Да, может это не правильно, эгоистично и что-то там еще, но я не хочу, делить с этим мерзавцем своего ребенка. Это навсегда впишет моего бывшего гада в мою нынешнюю жизнь. А я совсем не готова к такому развитию событий.

Сижу на кухне, пытаясь выпить свой чай на травках, чтобы успокоиться. Это уже третья кружка — не помогает.

Я буквально как на пороховой бочке. От каждого шороха вздрагиваю. А еще и спала плохо. Вернее вообще почти не спала. Чего уж удивляться. День вчера выдался препоганеший.

Хорошо хоть сегодня поспокойней. Если не считать внезапно свалившегося мне второго ребенка.

С другой стороны всего-то два. Не пару десятков ведь и на том спасибо. А могло быть, если бы не выходной. Так что не мне жаловаться.

И Паша носу не кажет. Может все же прочистила я ему вчера мозги метлой? Или боится теперь?

Интересно, куда ж он в итоге спать пошел? Не бомжевать же. К матери наверно все же. Вариантов у него все равно не много.

Не то, чтобы меня вообще сильно заботило, где этот козел спит. Просто надеюсь, что он надежно пристроился, чтобы я его больше даже близко к своему дому не видела!

Это ж надо, каков поганец. Еще он мне угрожать будет!

Руки дрожат от обиды и злости так сильно, что у меня чай расплескивается. Ставлю кружку на стол и поднимаюсь, чтобы проверить кастрюлю кипящую на плите.

Решила приготовить ужин, пока дети спят, чтобы хоть чем-то себя отвлечь. Иначе мысли покоя не дают.

Кажется он и не изменился вовсе за эти четыре года. Все такой же наглый и бесцеремонный. Все такой же красивый, гад. Только складка между бровей стала глубже. Будто он теперь еще чаще хмурится.

А еще взгляд.

Словно какой-то другой стал.

Кажется он не смотрел на меня так раньше.

Хотя чего я там дура себе надумала? Смотрел — не смотрел, какая разница? Каким был мерзавцем, таким и остался. Вон ребенка своей любовницы на меня скинул и глазом не моргнув. А я вся растаяла.

Делаю огонь под борщом потише и пробую бульон. Вроде ничего получается.

Интересно, Аленка вообще хоть раз домашний борщ-то ела? Или все только садиковский? Надеюсь ей понравится. Во всяком случае Тёма говорит, что мой вкуснее, чем в саду. А у них, я заметила, вкусы очень похожие.

Прикрываю кастрюлю крышкой наполовину, чтобы не выкипело и в тысячный раз за сегодня проверяю телефон.

Не звонил.

Все ли в порядке? Может у него возникли трудности с женой и сегодня их можно не ждать?

Кажется мое сердце «за» такой вариант. Очень уж мне хочется накормить малышку настоящим домашним ужином. Снова помочь ей причесать волосенки. И может сегодня я даже успела бы им сказку перед сном прочитать.

Вздрагиваю, когда во входную дверь глухо стучат.

Это еще кто?

Спешу в коридор и гляжу в глазок. Сердце падает куда-то в пятки.

Костя.

Оборачиваюсь на дверь, за которой спят дети. Вроде тихо, значит не разбудил? Им еще не меньше часа спать положено. Хоть бы получилось выпроводить бывшего, пока сын не проснется. Не хочу я, чтобы они знакомились! Ни хочу и все тут! Да и боюсь, если честно. Боюсь реакции Кости, если он узнает, что я скрыла от него сына…

Тороплюсь открыть дверь, двигаясь при этом крайне осторожно, чтобы не шуметь.

Даже не открываю дверь полностью, пытаюсь просочиться в подъезд, чтобы вести переговоры на относительно безопасной территории. Однако Костя даже не старается отодвинуться, и я буквально оказываюсь прижата им в угол рядом с собственной дверью.

— Может отойдешь? — возмущено шиплю я.

— Может все же пригласишь?

— Я вроде ясно дала понять ночью, что тебе здесь не рады.

— Ладно, можешь мне не радоваться, — он ухмыляется и подается еще ближе ко мне. — Но от тебя так аппетитно пахнет едой, что ты просто обязана меня покормить.

— Ничего я тебе не обязана.

— Я со вчерашнего дня не ел, Надь. Некогда было. А тут ты такая ароматная.

У меня лицо горит, как если бы он подразумевал нечего неприличное. Пыхчу как кипящий самовар и выпаливаю первое, что в голову приходит:

— Я не могу, у меня все сырое еще, — пытаюсь обороняться.

— Не волнуйся. Я подожду, пока приготовится.

Но он вдруг приобнимает меня за талию, отодвигая меня от двери и к моему ужасу шагает вместе со мной в квартиру.

Ой-ей…

— Ты что себе позволяешь?! — возмущаюсь я полушепотом до ужаса боясь разбудить детей.

Он практически вталкивает меня в мою же кухню, явно учуяв ее по запаху и бесцеремонно подходит к плите, на которой кипит кастрюля.

Приподнимает крышку:

— Ммм, так и знал, — разве что не облизывается гад, — я так скучал по твоему борщу.

Он принимается совсем уж внаглую открывать все подряд ящики, выуживая для себя тарелку, ложку и половник, чтобы наложить себе поесть.

Я просто в шоке от такой бесцеремонности! Да как он может быть таким… невыносимым?!

Подхожу ближе и, не позволив ему зачерпнуть из кастрюли, отбираю посуду:

— В ресторане поешь! А на мои борщи твой абонемент закончился с нашим разводом, — фыркаю зло. — Ну-ка проваливай! Пока метлой тебя не отходила!

Он ухмыляется:

— Ух ты, какая стала. Грозная, — его взгляд мечется по моему лицу преимущественно прилипая к губам. — Правда не покормишь? Я реально очень голодный, малыш.

От греха подальше отшатываюсь к холодильнику, потому что в каждой его фразочке мне отчего-то мерещится двойной подтекст. Но с чего бы это вдруг?

— Это не моя забота, — вздергиваю подбородок. — Я пойду за Аленкой. А ты не смей тут хозяйничать! — выставляю перед собой указательный палец.

Кухня настолько маленькая, что Костя без труда ловит меня за руку и прижимает мои пальцы к своим губам:

— Знаешь, а ты ведь все такая же красивая, Надь, — говорит, глядя мне в глаза.

У меня дыхание перехватывает от его неожиданного комплимента.

Выдергиваю из его ладони свою руку и прижимаю к груди, чувствуя, как сердце колотится. Это от страха. Точно. Нет у него других причин так трепетать.

— И краснеешь ты так же красиво как раньше, — улыбается мерзавец.

— Ага, а еще плачу! Я все поняла. А теперь забирай дочку и проваливай из моего дома! Тебя ни касаются ни мои слезы, ни мои красные щеки. Это от жары. А вовсе не от тебя.

— Разве? — он шагает ближе, окончательно припирая меня к холодильнику.

Прячу взгляд у него на груди. Не хочу, чтобы он он понял, что мне вовсе не все равно от того, что он так близко. Да я бы и сама предпочла этого не понимать. Уж куда хуже — млеть от близости бывшего мужа. Это я видимо на фоне стресса от расставания с Пашей. Уж настолько эти два мужчины контрастно разные, что рядом с Костей у меня невольно коленки подкашиваются.

— Я правда соскучился, — говорит тихо. Касается кончиками пальцев моего обнаженного плеча. — Я даже заплатить готов, если нужно.

— Ч-что? — вскидываю на него шокированный взгляд. — За что?!

— За борщ, Надюш. Я ж говорю, так по твоей стряпне соскучился, что готов заплатить сколько скажешь, — он усмехается. — А ты о чем подумала?

— П-подумала, что ты мне сверхурочные за ребенка решил оплатить! — выпаливаю первое, что пришло в голову. — О чем же еще?

— И то правда, — соглашается с самодовольной усмешкой на губах. — О чем бы ты еще могла подумать? Кажется ты и правда очень выросла. А за дочку я тебе заплачу обязательно. И за поцелуй тоже.

— За какой еще..? — не успеваю договорить, потому что он вдруг наклоняется ко мне навстречу и накрывает мои удивленно приоткрытые губы своими горячими.

Мамочки… Что он такое творит?!

Сам не понимаю, нахрена это сделал. Но я вдруг остро осознал, что скучал не только по ее борщу. По ее губкам сладким. По ее наивности непосредственной. Она ведь такая родная до сих пор.

Как на ладони вся. Нежная такая. Бесхитростная.

Я ни до нее, ни после таких как она так и не встретил. И понял, что в каждой бабе ее ищу. Но все не такие. И еда не та. И пахнет все не так.