Блядь.

Зарываюсь пальцами в ее шелковые волосы, углубляя поцелуй. А Надя кажется оторопела от неожиданности. Но мне достается всего несколько секунд безмятежного удовольствия. А затем она снова оживает и принимается яростно молотить меня своими кулачками по плечам.

Отталкивает изо всех сил. Поддаюсь. И тут же получаю звонкую пощечину.

— Да ты что там о себе возомнил?! — злится задыхаясь от моего поцелуя. Сдувает с лица растрепавшиеся в борьбе волосы.

— Говорю же, соскучился, Надюш. Дико, — честно говорю я.

— Не смей! — ее потрясающие голубые глаза искрятся от гнева. — Приближаться ко мне! И говорить мне такое! И уж точно прикасаться! Ты никакого права не имеешь…

— Знаю, что не имею, но очень хочу снова заиметь.

— Кого?

— Право, — шагаю к ней, — прикасаться к тебе.

Она в холодильник вжимается:

— Да ни за что! Проваливай к своей этой ненормальной, — рычит, и как загнанный зверек в угол забиться пытается. — А меня в покое оставь.

Осознаю, что переборщил. Она же моя бывшая жена, а не первая встречная. С ней так с нахрапу не выйдет. Придется быть поизобретательней, если хочу к ней подход найти.

Зачем конкретно мне нужно искать подход к бывшей я еще кажется сам не до конца понимаю. Знаю только, что надо.

Хочу.

С первой нашей встречи в больнице. При виде ее слез захотелось просто разъебать всех, закинуть ее на плечо и в берлогу свою утащить. Она ведь такая моя. Я ее на каком-то инстинктивном уровне защищать привык от любых бед. А от себя идиота не защитил…

И сейчас она стоит в холодильник испуганно жмется.

Что я делаю?

Сам ведь знаю, как обидел ее сильно. А Надя моя хоть девочка и простая, но гордая, до ужаса просто. Так что не светит мне никаких подходов к бывшей. Она все мосты сожгла. И меня сожжет, если понадобиться. Главное, чтобы сама не обожглась при этом.

Так что не стоит ее беспокоить. Да и зачем? Недостатка в сексе у меня нет. Наследницу мне Дана родила. Что мужику еще надо от жизни?

Смотрю в ее глаза бездонные и пытаюсь для самого себя хотя бы сформулировать, че мне от этой девочки пугливой нужно-то?

— Прости, — виновато отступаю, так и не определившись с ответом.

— Уходи, пожалуйста, — шепчет испуганно.

— Ладно, как скажешь, — соглашаюсь я.

— И чего стоишь тогда? — растерянно хлопает ресницами.

— Я ведь за дочкой пришел, — припоминаю я. — Или мне самому за ней сходить?

— Нет-нет! Я сейчас! — спохватывается она и спешит обойти меня, чтобы выйти из кухни. — Жди здесь!

Жду. Хотя желание пойти за ней бешенное. Но я и без того уже достаточно ее напугал.

Надя возвращается, бережно прижимая к себе мою спящую дочурку. А я только сейчас понимаю, что заставил Наденьку встретиться лицом к лицу с ее самой большой болью — плодом моего предательства.

Я ведь тогда отпустил ее молча, только потому что хотел уберечь ее от боли, потому что Дана сообщила мне о том, что залетела.

Я не хотел, чтобы Надя знала. Достаточно было увидеть ее глаза полные разочарования, когда она узнала, что я ей в принципе изменил. А тут еще ребенок от другой.

Ребенок, которого мы с Надей долго ждали.

Но видимо не судьба…

Она трепетно качает в руках Аленку, разглядывая ее спящее личико, будто с ней-то как раз расставаться не хочет. А я ловлю себя на мимолетной мысли, что моя дочка чем-то удивительно похожа на мою бывшую жену…

— Мам, а почему Аленка больше в садик не приходит? — сынок подсаживается ко мне на лавочку в беседке.

— Точно не знаю, Тём, — честно говорю я. — Но ее ведь папа забрал. Должно быть он ее в Москву увез и она теперь будет в другой садик ходить.

У меня ком в горле каждый раз, когда я про малышку вспоминаю. Она стала для меня каким-то болезненным триггером.

С одной стороны — дочь любовницы моего мужа. А с другой… она так похожа на моего сыночка, что я просто не могла не влюбиться в эту девочку.

Такой раздрай из-за нее в душе, что даже спустя несколько дней после нашего с ней знакомства я не могу перестать о ней думать.

И о Косте тоже…

Касаюсь пальцами своих губ, потому что на них до сих пор будто сохранилось ощущение нашего поцелуя.

Да как он посмел вообще?! С чего решил, что можно вот так в наглую целовать меня?! И это после всего, что натворил? Гад!

Так, всё. Я не о том думаю. Мне бы жизнь в порядок приводить и о собственном ребенке думать. А не о них.

Однако мозги то и дело предательски уползают к мыслям о сестренке моего сына и их общем бессовестном папаше.

— Тём, я закончила, — поднимаюсь с лавочки и надеваю панаму на сына: — Можем идти домой. Сейчас ужин приготовлю и можем какой-нибудь мультик вместе посмотреть, если хочешь.

— Хочу! — сынок доволен.

И я пытаюсь убедить себя, что я тоже вполне счастлива. Но пока что-то не получается.

Что ж за жизнь у меня такая? Одни предатели кругом. Один целоваться лезет, объявившись через четыре года после развода. А второй заколебал названивать и слать сообщения с угрозами. Пытаюсь делать вид, что мне плевать на них. Но глубоко в душе все равно боюсь Пашу.

Мне бы хотелось верить, что он не способен на низости, но после того, как застукала его с той медсестрой поняла, что вовсе не знаю Пашу. Так что неизвестно чего от него можно на самом деле ждать. Проверять мне бы не хотелось. Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое, но…

— Дядя Паша! — восклицает Тема, стоит нам выйти за калитку сада. — Привет! А ты что здесь делаешь? Мама сказала, что ты уехал.

— Выходит мама соврала, — грубо отвечает Паша и шагает к нам.

— Мама никогда не врет, — стойко защищает меня сынок.

— Вот именно, — соглашаюсь я. — Где ж я соврала? Из нашей жизни дядя Паша и правда уехал, — пожимаю я плечами.

В конце концов не могу же я сказать ребенку, что дядя Паша попросту мудак конченный. Пришлось слегка приврать.

— Надь, я тебя последний раз по хорошему прошу и иду в ментовку. Тогда ночлегом и тарелкой супа не отделаешься. Придется компенсацию мне выплачивать. А может и вовсе посадят тебя! — продолжает запугивать козел. — Куда тогда малому деваться, а?

— Мам? — Тема слишком сообразительный для подобных разговоров. — А куда это тебя должны посадить?

Не успеваю ответить, потому что скотина Паша выпаливает:

— В тюрьму, малой. Прикинь?

— Это дядя Паша шутит так, — успокаиваю я ребенка. А саму трясет всю. — Не обращай внимания, милый. Пойдем домой.

Я потихоньку тяну его за руку, но он кажется не намерен уходить, пока не договорил:

— В тюрьму только плохих людей сажают, — не унимается малыш. — А моя мама хорошая. Ты что-то перепутал.

— Я тоже думал, что она хорошая. А она взяла меня побила, — жалуется ребенку сукин сын.

Тёма в шоке переводит взгляд с меня на Пашу и я уже думаю, как буду потом восстанавливать свою репутацию в глазах ребенка, как он вдруг заливается смехом:

— Выходит, тебя девчонка побила? — выдает он бесцеремонно. — Фу!

Успеваю заметить в глазах Паши ярость, а затем он делает выпад явно чтобы схватить Тёму. Одергиваю сына и поднимаю его на ручки:

— Только посмей тронуть моего ребенка, — цежу сквозь зубы. — Я тебя тогда так отхожу, что пожалеешь, что сразу до ментов не дошел!

Паша угрожающе шагает на нас и я уже смотрю куда бежать.

— Смотри как бы я тебя не… — его слова заглушает рычащий звук внедорожника, остановившегося рядом с нами.

Окно в машине опускается и мужчина с водительского сиденья явно смотрит на нас:

— Ивахина Надежда?

— Я-я…

— Садитесь в машину.

Боже мой, а это еще кто?!

— А вы собственно кто? — уточняю я, прижимая к себе сына.

— Я личный водитель Константина Георгиевича, — отвечает мужчина из внедорожника. — Он приказал вас к нему доставить.

— Костя? — невольно вырывается у меня, потому что я никак не ожидала, что он снова напомнит о себе.