Я рассмеялся. А мой покойный тесть был еще тот философ. А насчет Марии, то ее слова отдают какими-то детскими страхами, тревогами. Может, отец бил мать или что-то в этом духе.

— Выбрось дурные мысли из головы! — сказал я и погладил уже изрядно выступающий живот и спросил. — Когда?

— Бабки говорят через три с половиной седмицы уже. Скоро. Потерпи чуток, — ответила Маша.

Я даже не стал больше спрашивать, что именно она имела ввиду, когда говорила «потерпи». Или о рождении ребенка, или о том, чтобы возлечь с ней.

Что-то у моей жены несколько изменился характер. Наверное, в преддверии родов у всех женщин начинается время нервов, философского осмысления жизни, даже подготовка к смерти. В будущем женщины волновались перед тем, как разродиться, но там, скорее, из-за боли, а в суровом средневековье — это ожидание смерти. Примерно каждая четвертая женщина умирает при первых родах, а каждая вторая женская смерть, так или иначе, связана с родами или женскими болезнями.

— Воевода, мне нужно с тобой поговорить! Ты не гневайся, что не даю с женой намиловаться, но так нужно, — раздался голос у крыльца, на котором мы с Машей так и продолжали стоять.

— Яким Степанович? Ты? А разве не должен быть в училище? — спрашивал я.

— Как весть прошла, что ты прибыл, я сбежал. За это понесу свое наказание, но я должен вступиться за сестру. Улита одна у меня из родичей осталась. Что ты думаешь делать с ней? — говорил единственный оставшейся в живых из сыновей мятежного боярина Кучки. — И еще спросить хочу. Как так получилось, что предатель моего отца, тать Угрюм, нынче войтом служит тебе в граде Выксе?

— Много вопросов и сразу, новик, — я намерено называл Якима Кучку по званию, чтобы перенести разговор в плоскость воинской субординации. — За столом можем и обсудить.

— Прости воевода, понимаю я все, чай не дите уже. Понял, для чего я тебе нужен был, может, оттого и жив остался. Улита хотела вытравить дите у жены твоей, в том кается. Но она любит тебя, а ты отдал ее своему дядьке… Все из-за земли, чтобы от отца моего часть наследства перехватить. Все так было? — спрашивал Яким.

И что ответить? Правду? А часто ли знание правды идет во благо?

— Пошли в дом, Яким. Поедим с дороги, а после и поговорим, — сказал я, и, не оставляя возможности для возражения, поспешил внутрь.

Терем… Царский. Снаружи, так и нечего особенного, если только не вычурная резьба по дереву, да цветастая покраска в рязанском стиле, а вот внутри… Все стены пестрели необычайно красивыми узорами из цветов. Красный угол, ранее бывший всего с одной маленькой иконой, превратился в цельный алтарь с иконами, изображениями святых на стенах. Церкви так красочно и детально не расписывают. А тут дом…

— Феофан? — спросил я у Маши.

Она поняла, что речь идет о рисунках и кивнула.

— Правда, красиво? — с гордостью, будто бы сама рисовала, спросила жена.

— Очень. А что говорят на это отцы наши: Спиридон и Даниил? — поинтересовался я непраздным вопросом.

Художественное искусство очень слабо развивалось в христианских странах до начала эпохи Ренисанса, или скорее до того времени, пока не ослабла власть папы Римского. В той же Византии есть школа иконописцев, так там учатся всего пять человек. Не школа, а все лишь мастерская. А больше и нельзя писать — монополия на создание икон. И то, рисовать можно только по кокону и брать на каждое произведение отдельное благословение. Святынь много не должно быть — видимо, именно таким правилом руководствуется церковь.

А тут, у меня дома, очень много рисунков, три немалых иконы, каждая из которых может стоить от тысячи гривен, это если найти где купить. Понимаю, что нельзя оценивать святые вещи в серебре, но… Мне можно, я же еще не выветрил окончательно мировоззрение человека, как оказалось, далекого от регии. Я то считал себя и в прошлой жизни верующим, но, нет, все познается в сравнении.

— Отцы наши благословили. Даниил долго противился, почитай месяц не давал приступить к работам, они со Спиридоном разругались по этому. Но епископ Ануфрий рассудил, дал свое благословение, — рассказала краткую историю становления иконописи на Руси.

Действительно, если я нашел такого мастера, который даже иконописный канон сумел чуть больше оживить, чем пишут в Византии, может выйдет даже создать свою иконописную школу. Не может, а это нужно поставить это в приоритетные задачи. Иконы — это бизнес, да такой, что способен озолотить. А еще это авторитет, дополнительные очки признания и известности, устойчивости Братства. Ну кому в голову должно прийти, из христиан, конечно, чтобы нападать на место, где иконы пишут?

— Яким, не стой в пороге, пошли за стол! — сказал я, подошел к парню и, приобняв его, повел к трапезной.

Такое отношение несколько обескуражило Якима. В этом мире тактильный контакт значит сильно больше, чем в будущем. Но я чувствовал напряженность сына боярина Кучки, и мне это не нравилось. Отчего-то мне хотелось видеть в нем не потенциального врага, заговорщика в будущем, моего противника. Я хотел видеть в нем… Сына? Нет, скорее, племяша. Возможно, во мне взыграли отцовские чувства от предвкушения скорого рождение ребенка, или просто пожалел сироту, которого, если быть откровенным, позабыл и позабросил. Которого, если быть предельно откровенным, сам же и сделал сиротой.

Слуги метались по терему и в трапезной, создавая впечатление броуновского движения, как я это явление понимал из курса школьной физики. Казалось, что нет тут ни порядка, ни системы, что каждая девка только и делает, что бегает то по диагонали трапезной, то вдоль ее или оббегает периметр. Однако, на столе появлялись все новые и новые блюда, кувшины с напитками, столовые приборы, даже в виде так любимых мной вилок. А руководила всем этим процессом, как я не сразу понял, Марта. Пять минут, и богатый стол встречал своего хозяина, то есть, меня.

— Не ждали мы тебя, хоть бы весточку вперед послал за пару дней, так убойную подготовили бы. А то сейчас спешно свиней и быков селяне бьют, — посетовала Маша, когда я усаживался во главу стола.

— Ты решила, что я так много есть стал, что и свиней и коров нужно бить. Коров-то за что? — я попробовал пошутить, но не был понят.

— Для людей праздник нужен. Воевода же вернулся, — озвучила мне прописную истину жена.

Действительно, это же как у собачек Павлова, когда у них начинала выделяться слюна от зажженной лампочки. Приучили животных, что их кормят сразу после мигающего света, вот собаки и ждали. Безусловные рефлексы можно, и нужно, воспитывать у своих людей, и делать это через положительные эмоции. Приехал воевода? Значит, сытно покормят, меда нальют. Следовательно, что? Воевода хороший! Лучший! Это работало в будущем, когда кандидаты в депутаты гречку с водкой раздавали, чтобы за них голосовали, это должно сработать и в этом времени, еще более дремучем.

Рубленные котлеты, фаршированная рыба, как я люблю и как я учил готовить Марту, тушенное мясо, гречка, а еще шашлык из свинины и соленые огурцы. Последнее — деликатес из деликатесов, для Руси, конечно. А еще огурцы, как я надеюсь, в этом году станут хитом продаж. Соли бы, соли побольше!

Изобилие на столе было выше всяких похвал. Когда только успели приготовить? Хотя, после того, как стало известно о моем прибытии прошел час. И все же, сработала Марта отлично.

Странно, конечно, что Маша не решила удалить Марту из терема и подальше от меня. Жена знала, что нынешняя наша ключница была при мне не только стряпухой и уборщицей, но и грела мою постель. Наверное, женщины чувствуют отношение их мужей к другим бабам. К Марте дышу ровнее ровного, рад за то, что она замужем и даже несколько способствовал, чтобы ее муж продвигался по карьерной лестнице, так, он сейчас заведует мастерскими в усадьбе.

— Такой вкусноты я не ел за столом василевса, — усмехнулся я, после посмотрел на задумчивого Якима, и решил с ним выяснить отношения. — Мария, оставь нас, нам нужно серьезно поговорить!