— Так чем вы тогда отличаетесь от носящих на одежде кресты? Поверстать всех в свою веру желаете? Подчинить? — несмотря на обещанние дать русичу высказаться, Никлот все же перебил Арона.

— Кто примет христианство, не станет облагаться дополнительными податями, лишь на церковь. Но, если не подчинить те земли, то кресты придут туда и нам придется воевать уже с крестоносцами, — отвечал за все русское посольство Вячеслав Святославович.

— Выходит, что вы считаете прикрыться нашими телами? — встрял в разговор вождь руян, Яромир. — Остановить их здесь, чтобы не подпустить к вашим землям.

— Да, — бесхитростно ответил Вячеслав, словив на себе осуждающий взгляд Арона.

Была же договоренность о том, что переговоры вести будет именно торговец, как наименее эмоциональный человек. Но слово сказано.

— Ну хоть это понятно, — обрадовано сказал Яромир. — А то я все думаю, отчего же вы столько предлагаете, а взамен, так и ничего не требуете, если вопрос веры не подымать.

— Взамен просим не меньше, чем готовы дать, это справедливо, — сказал Арон. — Но я продолжу говорить о предложениях.

По плану поддержки славян, им предлагалась помощь в снаряжении войск. Одной из функций того нового города в устье Западной Двины, назвать который предлагалось Славянск, будет снабжение руян и бодричей оружием. Платить за это оружие племена могут чем угодно: кораблями, зерном, мясом, рыбой, серебром, людьми…

— И вы приметете нас? С нашей верой предков? — удивился Никлот, которому приходилось часто встречаться с тем, что его единоверцы воспринимаются, как рабы и враги.

— Хотите перейти к наиболее сложному вопросу? — спросил Арон, внутренне напрягаясь. — Давайте! Вам нужно признать себя христианами и подчиниться в вере Христовой русскому митрополиту, через него, Константинопольскому патриарху.

— Друг мой Яромир, — с ухмылкой обратился к вождю руян Никлот. — Я ему отрежу язык, или позволить тебе это сделать, в знак нашей дружбы?

— Я понимаю, как все это выглядит и вы воюете за свою веру. Хотя война идет за ваше выживание и земли. Будь вы христианами, скорее всего, война так же не минула бы вас. Но я не предлагаю поголовное крещение. Только одно — не бить миссионеров, пусть стоят храмы. Если кто захочет, пусть идет к Христу, а нет, так принуждать не станем, — говорил иудей, предавший свою веру, но так и не ставший истинным христианином.

— Христианство — это рабство и засилье иностранцев, — выкрикнул Яромир.

— Да отчего же? — вступил в спор Вячеслав Святославович. — Мы не станем неволить вас. Вы создавайте свою державу, Русь поддержит, если единоверными станем. Торговать будем, сватать ваших дочерей, отдавать за вас наших дочерей. Мы одного говору, мы так же жили до принятия Христа, как вы сейчас. И не было у нас насилия над верой языцех, кто хотел, тот принимал Бога.

Слова представителя полоцкой княжеской ветви были искренними, он был честен перед собой, просто забыл, или не знал, о том, что не везде и не всегда христианство встречалось русичами без насилия. Тот же Новгород силой крестили, а после были восстания волхвов, но в целом, принятие христианства не вызвало сильных катаклизмов. Может быть потому, что и до сих пор в быту двоеверие. Забыл он и о том, что сам никогда не переставал поминать Перуна.

— Ты говоришь открыто, но все равно… — Яромир не поверил.

— Вот! — выкрикнул Вячеслав, расстегивая ворот красочно вышитой рубахи и доставая…

— Это что? Стрела Перуна у тебя? Наш бог Святовит, но есть и те, кто Перуна славит. Так как получается, что и Христу верен и старых богов поминаешь? — недоуменно спрашивал Никлот.

Лис, было дело, хотел встрять, сказать, что в Братстве только Христа принимают, но, будто почувствовав, что зять может сейчас уничтожит лишь забрезжившуюся надежду на приемлемый исход спора, Арон одернул Лиса.

— В моей дружине клянутся Христу и Батьке, Перуну. По четвертым дням, жены вешают ленты на деревьях, как это делают и ваши жены. Но мы христиане, с нами говорят, с нами роднятся латиняне, византийцы, — высказался Вячеслав Святославович.

— Думать нужно, конечно, но вспомни, друг Никлот, о чем мы говорили с вождем поморян, Ратибором, он предложил выставлять кресты у своих поселениях и говорить о принятии Мертвеца, как единого бога, тогда иные христиане неохотно воюют, или вовсе отступают, — задумчиво говорил Яромир.

— Опять эти хитрости… Но платить же десятину нужно на содержание церкви, — было видно, что для Никлота лгать о том, что он христианин, не так уж и претило.

— Это малое, но мы поставляем оружие и готовим твоих воинов, — сказал Арон.

— Как я понял, вы хотите брать наших воинов и обучать их? Зачем? Чтобы вовлекать в веру в Мертвеца? — спросил Яромир.

— Да, нам нужны те воины, кто готов принять Христа. Взамен мы даем коня, оружие, и такие, как и вам дарованные, брони. Эти воины служат у Братства пять лет, после возвращаются, если желают, — повторил предложение Арон.

Никлот встал с лавки, подошел к сундуку, на котором лежал подаренный ему доспех. Вождь и так и этак вертел панцирь, смотрел в отдельности кольца, постучал по умбону в центре брони, покрутил шлем.

— Дорого это стоит. А если еще конь, который может выдержать такого рыцаря, то… Это много серебра, или коров нужно отдать, чтобы такой доспех заиметь, да и не делают германцы таких. Пять лет и воины с моего племени вернуться? Пусть и не все, а частью сгинут? В наем пойдут? — размышлял вслух Никомет, после замолчал и вынес вердикт. — Мне нужны такие доспехи, пусть и через пять лет. А воинов, которые и так уже склонны принять Мертвеца, у меня хватает, думал даже избавиться, послать лес рубить, да землю пахать. Так что дам, тысячу. Две тысячи? Оденете?

— За пять лет оденем. Мы производим уже шесть броней в день, — с гордостью заявил Арон.

Удивились все собравшиеся, даже князь Вячеслав Святославович. В их понятии, такое произведение военного искусства готовит один ремесленник не один месяц. Но о принципах мануфактурного производства в Европе пока еще только догадываются. Между тем, в Воеводино и во Владово чуть менее ста ремесленников и их подсобных рабочих дружно трудятся над одним доспехом. Конвейер работает с самого раннего утра и до позднего вечера, порой, если нужно, так и под лучиной с факелами.

— Сколько ремесленников у вас? — с интересом спросил Яромир.

— Более ста, а будет еще больше, — с гордостью отвечал Арон.

— Ну что же… Давай договариваться в мелочах! — сказал Никлот.

После разрешения вопроса с соединенным флотом венецианцев и византийцев Херсонеса, путь до Хортицы превратился рутинное занятие, когда один день был копией другого, за редким исключением проблем, которые я затрагивал во время путешествия. Может поэтому дорога и казалась чуть более муторной, чем должна быть. Грести, борясь с течением, сложно, а ветер долго не был попутным, чтобы стать помощником и надуть паруса. Между тем, отсутствие событий — это даже хорошо, хуже было бы найти приключения в виде набегов на нас со стороны степи.

Несмотря на рутину, вызывающую порой хандру, к верху пузом я не всегда лежал, нежась под позднеапрельским солнышком, порой и работал. Все то, что можно сделать, находясь на корабле, для чего ограниченное пространство не помеха, старался делать. Так, в течение пяти дней я рассчитывал идеальный вариант типичной русской крепости, строить которые намеривался много где и сразу.

Я склонялся к тому, чтобы начинать строить крепости формой в пятиконечную звезду. Видел такие в исторических книгах. Против кочевников такие укрепления стояли очень прочно, а еще возводились быстро, за пару недель. И я понимаю, что такая форма крепостей вызвана особенностями использования артиллерии. Но, во-первых, я планирую создание пушек; во-вторых, и лучникам с арбалетчиками очень даже удобно бить, загоняя врага в «огневой мешок». А еще и греческий огонь имеется.

Споров по созданию типичного проекта крепости, к моему удивлению, было много. Византийские зодчие все-таки были в плену стереотипов. Для них дерево — это не материал для нормальной крепости, а земля так и вовсе вторична. Только камень, на худой конец кирпич. Ага! Попробовали бы они пробить крепость, где стены из дуба диаметром в полтора метра. И огонь тут не самый лучший помощник, если только не особо горючая смесь.