— Кроме денег, которые он рассчитывать иметь с твоей империи, это люди, ему нужно много людей. Нам полезно, чтобы всякие неблагонадежные, воинственные, люди, или даже разбойники покидали Византию, уходили в Братствло. Нужно, чтобы и тут оставалась часть Братства, а у тебя были те, кто сможет выполнять грязную работу, будто и не ты велел им. Пусть Братство имеет своих людей здесь, в империи, как нынче. Геркул остается и командует ими, — увлекшись ответами, выглядящими указаниями к действию, Андроник вызвал недоумение, если не гнев, василевса.

— Ты уже поучаешь меня, слуга? Может бытьзабылся? — с металлом в голосе говорил Мануил.

Андроник упал на пол и распластался на нем «звездочкой», вызывая у императора одобрительную ухмылку.

Не подымая евнуха, обходя его, лежащего, кругами, Мануил сказал:

— Тебе заниматься этим делом. Справишься со всем, я повышу тебя до личного помощника. Не упусти возможности!

Андроник еще лежал, болезненно ударившись подбородком о мрамор, а император покинул комнату, направляясь в тронный зал. Сегодня он принимает своего родственника, это германский король Конрад. Судя по всему, немец все же чувствует родство со своей внучкой, императрицей Евдокией, или же ему дипломатически выгодно признавать подобный факт. В любом случае, завтра Конрад прибудет в Константинополь и предполагается помпезная встреча короля.

Германские войска оказались чуть более организованными, чем те же французские, польские, генуэзские. Конрад III вел с собой отряды в основном наиболее верных и управляемых вассалов, иные, как саксонцы, оставались дома и намеривались начать войну со славянами. Но не обошлось без эксцессов и немцы уже видели «ангелов» и бежали от них, когда те летели на конях и издавали громоподобный грохот.

Передо мной сидел рыцарь и зло, ненавидяще смотрел чуть в сторону, будто я не достоин его внимания. Губы гордеца были разбиты в кровь, передние зубы выбиты и вообще выглядел он помятым. Все потому, что маркиза знатно так помяли.

Гийом Шато Моран маркиз де Жюси хулиганил в районе города Видина и южнее у города Сердика. Его более чем тысячный отряд только и занимался тем, что грабил, да насиловал. И делалось это «именем Божьим». Попытки вразумить «героя» не привели ни к чему, кроме как к поротому Ефрему. Именно так! Моего посла, а по совместительству, товарища, чуть ли не друга, но явно очень полезного человека Братства, выпороли!

Задел не сам факт того, что Ефрем получил три удара плетью по спине, так себе, физического урона никакого. Но вот репутационные потери!.. Так что, за такое нужно воевать, иначе не только вот такие маркизы с раздутыми армиями уважать не станут, свои не поймут. Мир суров, в нем две основных роли: ты или хищник, загоняющийдичь, или дичь, которая готова на любое унижение, лишь бы сохранить себе жизнь.

Я — хищник! Мне никак нельзя иначе. Так что жесткий ответ на акт порки посла был сокрушительным, но не молниеносным, даже хитрым и продуманным, чтобы без последствий. Все равно нужно было учитывать силу Слова, дипломатии, прежде чем разжигать Огонь войны.

Вот я и использовал рыцарские предубеждения и некоторые особенные правила, которые, конечно, нарушаются, но не тогда, когда это становится доступным общественности. Если противник готов себя ограничивать, загонять в рамки, то этим нужно пользоваться.

Я вызвал своего обидчика на дуэль. При этом весьма странную и массовую. Я предложил сразиться ему, как сказали бы в девяностых годах двадцатого века, «бригада на бригаду». Тысяча воинов Братства на тысячу маркиза. Ставки при этом были очень серьезными, но все больше с моей стороны. Мало того, что Гийом Шато Моран маркиз де Жюси получал в случае своей победы все трофеи с моего войска, как и обоз, я еще поставил на кон четыре таланта золотом. Это, чтобы понимать… как, если бы в будущем один делает ставку ценой в неплохой мобильный телефон, а другой акции завода, который выпускает эти мобилы.

И это не все. Я устроил спектакль, когда принимал своего рода секундантов маркиза и посланника короля Людовика VII, которого я просил стать арбитром спора. Было опасение, что клиент сорвется, а я знал, что могу его наказать, ну и получить прибыль.

Сколько же труда составило собрать самое плохое воинское облачение, самых дурных коней, чтобы показать именно такую вот «тысячу воинов» посланникам! А вот обоз секундантам я показал, наоборот, как богатый, груженный под завязку. Пусть в мешках частью был песок или вовсе не понять, что именно лежало на телегах скрытое от глаз тряпицей. Все равно обоз должен был показаться богатым. Золото так же пришлось показать. У меня с собой столько не было, но и у послов не было весов, чтобы взвесить. Да и кто бы им дал взвешивать. Я бы стал возмущаться и не позволил.

Король через своих посредников, как и маркиз, дали свое слово, но я попросил все зафиксировать на бумаге, мол, нам же не нужно ссориться, а василевс, который стянул к своим городам, особенно к столице, более ста тысяч воинов не должен нервничать и думать, что на его людей нападают. То, что я не настолько человек императора, не уточнял.

После подписания такой бумаги, которая станет достоянием общественности, случись что не так, гарантий того, что все пройдет хорошо, прибавилось. Я даже делал услугу французскому королю, как и многим его вассалам.

В каждом войске есть отряды, которые «именем Христа» мародерствуют, грабят, насилуют. И король на это не дает свою санкцию, часто и против, но поделать ничего не может без принятия репрессивных мер. В принципе, почти все войско крестоносцев такое, может, за исключением тамплиеров, да личных дружин-гвардии королей и вассалов. Любая средневековая армия, будь то своя или чужая, проходя по землям, грабит их. Своя — меньше, чужая — больше, но бывало и наоборот.

Король решил воспользоваться ситуацией, спровоцировал то, что в отряд маркиза, должный участвовать в странной дуэли, влились наиболее неуправляемые группы мародеров. Получалось, что против нас уже не тысяча, а на три сотни воинов больше. Король в связи с этим был готов еще и мне «выделить кредит» в виде таких же неуправляемых воинов, мол, чтобы поровну было. Конечно же, я отказался. Мне еще «пятой колоны» не хватало.

Вместе с тем, я одобрил принятие правил боя, в котором правил никаких, собственно, и не было. Использовать можно было все, что угодно: брать в плен, после решать судьбу пленников, нападать хоть втроем на одного, хоть бы и огонь использовать. Любые хитрости, как в бою. По сути, это и был бой.

Рисковал ли я? Безусловно, пусть и были козыри в рукаве. Между тем, я уже знал и о силе собственного отряда и о его возможностях, уровне управляемости. Все говорило в пользу того, что мы сможем уничтожить врага. И сдавать назад было никак нельзя. Да и не хотелось.

Таким шагом, веселым, необычным, честным, рыцарским я уменьшал вероятность грабежей и даже под сомнение ставил возможность взятия крестоносцами какого-нибудь из городов. Все будут знать, что поблизости есть тысячный отряд, способный дать по зубам, а за скобками держать те цифры, которые беззастенчиво я называл. Если верить моим рассказам, то армия Византии ну просто на две головы сильнее крестоносной, по крайней мере, если брать ту половину воинства, которой управлял Людовик Французский.

Немцы-то, возглавляемые королем Конрадом III, прошли уже славянские земли, и должны быть под Константинополем, но они оказались то ли мирными, то ли дисциплинированными, грабили, но мало, так… развлечения ради.

И вот, настало то время, когда две силы начали готовиться к сражению. Место было определено, арбитры также на месте. Главными судьями, хотя в них и не было никакой нужды, стали: с одной стороны, французский король, с иной — князь Лазарь Милович, подданный византийского императора, но имеющий почти тритысячи собственного войска, вроде бы серб, хотя он называл себя ромеем.

Милович привел отряды, в принципе, для того, для чего это сделал и я. Правда, у него воины — это одно название. Складывалось впечатление, что князь шел по дороге и по обочинам собирал мужчин, вручая каждому копье, убеждая того, что отныне он воин. Очень разношерстная публика, но собственная дружина Лазаря из сотни конных выглядела вполне прилично, даже несколько грозно, пусть всего-то в кольчугах.