Разве может быть слишком поздно для меня — для нас — даже сейчас? Со мной по-прежнему столько всего происходит впервые, я до сих пор перехожу мосты, напрочь забыв, что уже на них была.

Мимо проносится лимузин. Из люка торчит верхняя часть тела девушки в белом атласном бюстгальтере, ее нижняя половина спрятана, как у куклы, по пояс утопленной в торте. Невеста на свадьбе или девичнике? Или ее подцепила мужская компания? Проезжая мимо, она протяжно кричит. От радости? От ужаса?

А на следующее утро улицы пусты, мусорные баки на каждом перекрестке забиты пустыми бутылками из-под шампанского; еще больше бутылок выстроилось в очередь у каждого входа в клуб.

Мне нужно попасть на вокзал, чтобы успеть на поезд. Я не смогла купить билет на ночной поезд, идущий из Мюнхена. Немецкая железнодорожная компания требует бронировать билеты за неделю, а затем отправляет их на «террестриальный» адрес. Террестриальный? В каком веке, они думают, мы живем?

По моей платформе взад-вперед ходит девушка с мрачным лицом, одетая в рекламный щит, как в сэндвич. После первого мая в Афинах мне кажется, что она протестует. Потом я узнаю слово, написанное у нее на груди, то же, что видела в кондитерской. Да это же реклама! Давно я ее не видала, кроме рекламы казино и стрип-клубов в Софии. На стене еще один плакат на английском: «ТЫ НЕ БЫЛ В БУДАПЕШТЕ, ЕСЛИ НЕ ПРОБОВАЛ ТРАДИЦИОННЫЙ ВЕНГЕРСКИЙ КЮРТЁШКАЛАЧ!» Значит, никакой это не КЮСТОКАЛАЧ. Как же я умудрилась неправильно прочесть в прошлый раз, или просто неправильно запомнила? ТРАДИЦИОННЫЙ ВЕНГЕРСКИЙ! Что ж, выходит, что в Будапеште я не была, впрочем, мне всё равно. Сидя на вокзале, я будто уже не в городе. Я снова жду в зале ожидания, радуюсь тому, что больше не надо решать, куда пойти, чем заняться, что уже начало меня тяготить. Очерчивать границы — тяжелая работа. Я счастлива уступить другим задачу их определения. Значит, мы не так похожи, ты и я: ты никогда не ездил на поезде, любил сидеть за рулем своей старой машины, хотя со стороны могло казаться иначе. «Готов поспорить, ты думала, что я не умею водить?» — спросил ты. Вопросом это не было.

Тебе нравилось рассказывать мне истории обо мне самой, и эти истории обступали тебя, как панцирь твоей старой коричневой машины, когда ты сидел в водительском кресле. Ну и что теперь?

Что теперь? Понятия не имею, как бы мы могли быть теперь. Можем ли мы быть не вместе, быть чем-то, случившимся в прошлом, и всё еще быть чем-то? Могли бы мы быть как Элоиза и Абеляр? Как Ева Файджес и Герман Гессе, Мюриэл Спарк и Дерек Стэнфорд? Как Сократ и Диотима (любовь — это боль, искусство — боль; любовь заканчивается, искусство — ее сухой остаток)?

Сажусь в поезд, и мне сразу вручают расписание остановок на немецком и английском. Я знаю, где и когда буду. Женщина рядом обращается ко мне по-немецки. Я понимаю и, к своему удивлению, даже могу ответить. Показываю ей расписание, и нам обеим становится спокойнее. Теперь вряд ли что-то пойдет не так.

Сколько времени я уже путешествую? Всего несколько недель. А кажется, что тысячи. Вот вам и обменный курс. Пришла ли я к чему-то?

Зависит от того, куда, по-моему, я направляюсь.

Я еду обратно в Париж.

Задача коммивояжера — ставить вопрос о том, как добраться куда-то кратчайшим путем, выходя на определенных станциях. Если я ехала из Лондона в Париж, а из Парижа в Ниццу на поезде, затем в Рим через Милан, затем самолетом в Афины, оттуда автобусом до Софии и еще одним — до Будапешта, алгоритм подскажет мне лучший обратный маршрут до Парижа, и тогда станет ясно, заняло бы мое путешествие больше времени, если бы я не пересекала один и тот же мост дважды, и могла бы я покрыть большее расстояние, если бы выбирала маршрут не сама, пусть даже это заняло бы ровно то же количество времени.

В большинстве случаев расстояние между двумя узлами любого графа задачи коммивояжера одинаково в обоих направлениях, однако бывают случаи, когда расстояние от A до Б не равно расстоянию от Б до A: такие задачи называют асимметричными. Как правило, асимметрия возникает в реальных городах с их односторонним движением, транспортными сетями, тупиками, а также в городах, куда вы прилетаете на самолете, но можете уехать из них только на автобусе, или же когда вы прибываете в город через определенный аэропорт или вокзал, а покидаете через другой.

И это без учета аварий, задержек, изменений в расписании, смены планов. Чаще всего мои узлы были продиктованы связями между ними — ребрами, дугами, — а не наоборот: в Риме я села на самолет, а в Салониках — на автобус, напрочь разорвав предыдущие связи. Кроме основных точек моего путешествия существовали подстанции, и на некоторых из них я могла бы выбрать более быстрый маршрут или вообще изменить направление, поскольку условия моей задачи не были описаны четко. Какие-то точки могли бы стать узлами, но я обошла их стороной, как например, самый красивый прибрежный участок Италии, который я не увидела из окна скоростного поезда, следующего до Вентимильи. Возможно, мое путешествие скорее напоминает «Задачу китайского почтальона», согласно которой необходимо обойти все улицы, лишь в экстренном случае проходя по каким-то из них дважды.

Как славны эти старые добрые истории, задачи о времени и пространстве. Они запоминаются, потому что говорят о городах Германии и о мостах в теперь-России-тогда-Пруссии-и-Советском-Союзе-между, когда с легкостью могли называться точками А и Б, Альфой и Омегой. Математика запачкана метафорой и метонимией: что за коммивояжер это был и почему он отправился в путешествие по Германии? Продавал ли он пылесосы, или универсальную овощерезку, или, может быть, устраивал дегустации торта «Добош»? Бывал ли он в Кёнигсберге, и если да, то перешел ли он все семь мостов и какие из тех мостов ему пришлось пересечь дважды… Или, может быть, он опоздал на поезд, или у него закончились образцы, или вещи, которые он возил в чемодане, были слишком тяжелыми?

Суть каждого из этих алгоритмов в том, чтобы путешествовать как можно меньше и как можно скорее попасть в пункт назначения, но мне негде остановиться в Париже в ближайшие два дня и ночь между ними, поэтому мне приходится двигаться не по прямой, чтобы взъерошить свое время достаточным количеством узлов. Если я разобью его на памятные события, еще больше перекрестков и остановок по пути, будет ли мне легче одолеть дистанцию? Если я смогу укрыть время слоями событий, оно может пойти медленнее или быстрее — консенсус тут не достигнут, — но оно будет наполнено. Если я буду длить свой путь, время, проведенное между городами, будет расти до тех пор, пока путешествие не окажется столь же важным, как город его назначения с его улицами и высокими зданиями, его центрами и пригородами с такой разной атмосферой, его островами и мостами. Я возведу между нами этот город времени. Растягивая время (или заставляя его идти быстрее), преодолеваю ли я хоть чуть-чуть тебя?

В путешествии время идет живее, даже если это короткое путешествие через мост. Отъезжающий от вокзала поезд пересекает автотрассу, и я вижу две палатки, установленные посреди разделительной полосы, и пару, похожую на туристов, не на бродяг. Они придумали что-то, что сделает поездку памятной: устроив пикник прямо здесь, показывают пальцами, наблюдают за дорожным движением.