А сейчас белый огонь из окна готов сжечь нынешную Эйду заживо.
Только окно — слишком далеко. Впрочем, Эйде сейчас и близко — не дотянуться. Даже не доползти.
Прыгать надо было в совсем другое — в облезлое, истертое веками. Ржавое. В амалианском монастыре. В весенний Альварен. Вслед за отважным Анри. Или вместе с ним и бедной, храброй Ирией.
— Эйда, я понимаю, ты не меня предпочла бы увидеть рядом. Но Ирию сейчас никто не отпустит. Это не в моей власти.
Ирию? Эйда — точно в Ледяной Бездне. Кто-то из жестоких Высших Сил осудил ее за грехи на общий костер с Ревинтером. Но Ирию-то в Бездну — за что? Она не совершила ничего дурного!
Или любимую сестру не отпустят как раз из Светлого Ирия? Как и папу. Тогда ясно, почему Ревинтерам тут ничего не сделать.
Ирий… Ирия… Самая лучшая в подзвездном мире сестра — и в жизни, и за Гранью. Лучший и самый светлый, самый родной человек в бестолковой жизни невезучей Эйды. Лучший — не считая любимой дочери.
А маленькая Мирабелла — жива. Ее увезла и спасла храбрая, отчаянная Жюли. Потому дочки здесь тоже нет. Эйда погибла не напрасно. Не напрасно угодила в Бездну.
Будь что будет! Бездна, так Бездна. Пусть так. Заслужила, так заслужила. Ничего больше уже не изменить…
Главное, что вдруг ставшая героиней Жюли выплыла вместе с девочкой!
Вот только… неужели и здесь Эйде нельзя остаться одной? Или Ревинтер и впрямь — часть ее посмертных мук? Заслуженная былой трусостью и слабостью?
— Тогда где мой отец? Или его тоже не отпустят?
— Эйда… Эйда, ты не помнишь? Его нет в живых уже давно.
Наверное, в Бездне не бывает нормальных дня и ночи. И света с тьмой. Вроде темно, и всё равно режет глаза.
— А я?
— Ты жива. Эйда, если болят глаза — я верну повязку на место. Лекарь сказал, уже можно снимать. Прости, я не знаю, где наша дочь. Ее ищут.
Наша⁈ Эйда дернулась. Приподняться и врезать помешал кипенно-белый потолок. Грянулся в лицо всей тяжестью. Придавил к слишком мягкой постели хлеще любого насильника.
— Эйда, не шевелись. Лучше зажмурься. Вернуть повязку? Она совсем тонкая…
— Не смей… — жалко и… яростно выдавила она, — завязывать… мне… глаза!
— Прости, я понимаю… Я вызову лекаря.
— Нет!
Будь у Эйды силы на истинную ярость — сожгла бы Ревинтера заживо. Вместе с его змеиным папашей. А также с холуем-лекарем и проклятой повязкой. Поили ее невесть чем тоже лекари. Или заваривали эту дрянь для монашек.
— И не надо понимать, — лиаранка качнула усталой головой. — Я опять в плену у твоей семьи, так?
И беспомощна более чем полностью. За что? Неужели нельзя было просто умереть? Утонуть.
— Нет. Не у меня. Мы все в плену у… нового короля. И ты, и я, и мой отец.
— Гуго?
— Уже Эрика. Но он ничуть не лучше.
Круг замкнулся. Никто ничуть не лучше никого. Белка в колесе вернулась назад. Несчастная, встрепанная, растерзанная белка.
Голова нещадно закружилась, боль привычно заломила виски. Вгрызлась ядовитыми когтями. Будто Эйда вновь на алтаре. Среди черных жрецов.
Но хоть в этот раз — одна. Без дочки.
— Лежи. — В тумане над Эйдой — ненавистное лицо. Встревоженное ее возможным бегством. В Бездну, куда на сей раз не пустили. Не только в недостижимый Светлый Ирий. — Тебе лучше сейчас не шевелиться. У тебя было тяжелое сотрясение мозга. А вместо лечения тебя травили то Сонной Горечью, то еще какой-то дрянью. Ты в безопасности — пока. Тебе хватит времени выздороветь.
А дальше? Больных не казнят? Дают время выздороветь?
— Если я не у тебя в плену — что ты здесь делаешь? У нас общая камера?
— Нет. Ты дома… насколько это возможно.
«Дома» — это теперь так называется фамильный особняк Ревинтеров?
— Это твоя комната. Точнее, наша, но я лягу отдельно. Эйда, ты не помнишь? Ты — моя жена.
Да. Что-то такое говорили сквозь сладковатый туман. Что если Эйда хочет видеть дочь живой…
— Мирабелла! — крик обращается хрипом. — Где моя дочь⁈ Что вы с ней сделали⁈ Отвечай!
— Не мы! Эйда… — Ревинтер пытается ее удержать.
Свежеиспеченная супруга дернулась изо всех сил. Увы, слабых.
Попыталась вывернуться или хоть укусить. Толком не вышло. Как и прежде.
— Эйда, я не трону тебя, только не шевелись. — Руки Ревинтер и впрямь убрал. Поспешно. Будто обжегся. Жаль, на самом деле это не так. — Тебе нельзя.
— Где моя дочь⁈ Отвечай!
— Эйда, ее ищут. Ты — последняя, кто ее видел. Только ты можешь знать, у них Мирабелла или нет.
Значит, Жюли не нашли.
— Кто эти «они»?
— И я, и, похоже, ты, уже видели их прежде. Жрецы в черном, со знаком змеи.
Черный алтарь, багровый желоб для крови, белая дрянь льется в горло. Черная змеиная тень на стене. Качается, качается. Разевает огромную голодную пасть…
— Твой отец связался еще и с ними?
— Эрик Ормхеймский связался с ними. Эйда, я не знаю, известно ли тебе… Поняла ли ты, что Ирия жива? Твоя сестра — жива.
Что?
— И еще тебя не убила?
— Пока нет. А сейчас тебе лучше отдохнуть.
Нельзя верить! Нет ничего хуже, чем обрести надежду — и потерять. И уж точно нельзя верить Ревинтерам! Только не им…
Роджер Ревинтер отошел от кровати — будто груда острых камней рухнула с плеч.
Мерещится, или он и впрямь хромает? Наверное, первое.
К тому же, ползком не удерешь и от хромого.
Темное покрывало заволакивает окно. Превращает комнату в тюремную карету. В ночь.
— Теперь ты можешь не жмуриться…
Кажется, и впрямь виски чуть отпустило. Эйда дожила до жизни во мраке. Зато и Ревинтера почти не видно.
— Пить хочешь? Или есть?
— Из твоих рук — точно нет.
— Я вызову слуг.
Может, тогда уж сразу пьяную солдатню?
— Я должна верить слугам твоего отца?
— Ну не умирать же с голоду, Эйда…
— Мирабелла…
Ирия жива? Эйда не поверит, пока не увидит, но если Творец смилостивился хоть в этом — сестра поможет найти Мирабеллу. И спрятать.
И сбежать им обеим!
— Эйда, я знаю меньше всех. Но если ты мне поверишь… если это возможно… Я чувствую, она жива.
Как этот подонок смеет⁈
— Ты не можешь этого чувствовать! Не смеешь…
Беспамятство поглотило его ответ. И ее сознание.
Нельзя сейчас умирать, нельзя! Эйда должна найти и спасти дочку!
