Сколько рассветов осталось до Лютены? Выпадет ли хоть один шанс сбежать? Вместе с раненым Сержем.

— На грифона из старых сказок. Или на химеру. На злобную хищную птицу.

— Грифона, значит, — усмехнулась девушка. — Еще дракона вспомни. Ну не совсем там грифон. Догадка такова: Альварен — древнее место из легенд. Когда-то на легендарном Острове Ястреба, что в северном море или озере, был древний алтарь Богини Любви. Самой доброй и жестокой из всех.

— Доброй и жестокой?

Не о том спрашиваешь. О другом — боишься? Не ты один.

— «Нет ничего жесточе оскорбленной любви — говорит легенда».

Не легенда, а сон — в ледяной стыни аббатства. Но это Ирия услышала о Четырех, Пятом и Шестом от злагоглазого оборотня Джека. А Ревинтеру это всё тоже приснилось. В болотном кошмаре. Как и само кошмарное аббатство — тюрьма Мирабеллы с самого рождения.

— Альварен — не море.

Стоит ли продолжать? Стоит ли давать врагу в руки такое оружие? Вдруг судьба переменится?

Неважно. Даже если и так, коль Ревинтер до сих пор жаждет Ирию убить — убьет и без дальнейших признаний. И сейчас мог бы сдать эриковцам.

И тогда — она ничего не теряет. Даже, может, спасает пару жизней. Если Ревинтер выживет и еще вдруг свяжет с кем-то судьбу. Не сам, так по горячему настоянию папеньки.

— Откуда нам знать, что предки называли морем? И потом, может, это просто очень большое озеро. Как Альварен. Как думаешь, почему Остров Ястреба прозвали так? Да, если ты читал книжки, сам знаешь, что на севере грифонов не водилось.

Правда, неплохой вопрос: откуда в Тенмаре взялись драконы? Ну да сейчас не суть важно. Важнее другое.

— Когда-то в прошлом на Священном Алтаре Богини венчались вечным браком. По моим прикидкам, алтарь — как раз там, где сейчас торчит амалианское аббатство. Служители Творца вообще обожали строить на месте прежних святилищ. Чувствовали Силу места. Ту Клятву два с половиной года дали Четверо. Брачную. На веки вечные. В жизни и смерти, и так далее. Я и Анри, ты и Эйда. Уточнять, кто кому, надо? Да, клятвы древние боги понимали буквально. Умер один — второй следует за ним. Боги об этом позаботятся. Те самые, кого ты до кучи еще и оскорбил.

Прости, Анри. Ты не только чуть не погиб, спасая чужую девчонку. Она еще и испортила тебе дальнейшую жизнь. Напрочь. И в любой миг убьет тебя — просто собственной гибелью. А твое будущее убила уже.

— Никогда не думала, что стану желать тебе долгой жизни, но без тебя Эйда не проживет и года. Как и ты без нее. А заведешь любовницу — ты клятвопреступник и убийца. Так и знай. Любовь к связанному клятвой карается смертью.

— Анри Тенмар и Кармэн Вальданэ…

— Знаю.

Глаза привыкают к тьме. Ко всему.

Можно разглядеть мельчайшие волокна паутины в углу высокого сумрачного потолка. Как легко выжить. Просто пролети мимо. Вовремя разгляди белесую беду.

Просто проплыви мимо древнего острова. Даже если его паутину давно скрыли века забвения.

«Поцелуй меня…» И впредь лишишься всех других поцелуев.

Анри, знал бы ты, что тогда делаешь. На что соглашаешься…

— Он идет в Мэнд, — совсем тихо проговорил Роджер. — Ее спасать.

А бестолковая Ирия из очередной клетки не в силах даже Анри предупредить.

3

Спать с раной невозможно вовсе. Боль не стихает и не слабнет — ни днем, ни ночью. А от тряски душной кареты нестерпимо хочется выть. Не умолкая.

Как и от полной тьмы вокруг. Чем враги завесили окна? Ощущение, что ты заколочен в гробу. А сверху давит неподъемная толща кладбищенской земли.

Хотя от яркого света в лицо — ничуть не легче.

А хуже всего — тяжелые, как гири, цепи. Если бы хоть их сняли — может, и рана бы поутихла, и жар, и тряский озноб. Но не теперь!

А самое жуткое — на сей раз спасения нет. Больше никакой Анри не придет на помощь. Впереди — только неотвратимая смерть. В руках злобных врагов.

И вовсе не за дезертирство. Серж в глаза прежде не видел стрелявшего в него офицера… или бандита. Но это не помешало злобному вояке сначала спустить в незнакомца курок, а уже потом разговаривать. Точнее, угрожать.

Враги не спросили ни его имени, ни возможной вины. Их это не интересовало.

Какая сегодня ночь — по счету? Третья? Нет, кажется, четвертая. Сколько их еще? Сколько еще бесконечных часов, переползающих в дни и ночи, продлится эта Бездна?

Уже неважно. Рану дергает алой болью всегда, и черный туман в глазах уже не уходит, а слишком теплая вода отдает горечью и просится обратно.

Сержа не довезут живым. Как Анри с пулей в груди еще добирался до Лютены верхом? Да еще и после ледяного Альварена? Неважно. Серж — не собственный старший брат.

Брат. Вот кем был ему Анри, даже еще не зная о родстве. Как добрый дядя Ив — отцом, а заботливая, любящая тетя Жанетта — матерью.

Анри был братом многим… просто потому, что всегда больше отдавал, чем брал. Папа бы, наверное, гордился таким сыном. А Серж не успеет им стать уже никогда.

Почему он всегда понимал всё слишком поздно? Где были раньше его глаза? А чувства? Равно как сердце, мозги и совесть.

Но так или иначе, а Серж — не Анри. А значит, живым с такой раной не доедет. И она отболит уже совсем скоро. Спустя еще несколько бесконечных дней и ночей агонии.

Так и не попросить прощения у родителей… Не обнять маму…

Да Серж даже Джерри больше уже не увидит… Того просто не пропустят.

Хорошо, что вот сейчас можно никуда не ехать. Холодный пол больше не трясется. Сержа грубо куда-то волокли, а потом бросили здесь. Хоть чуть полегче, чем в карете. Если не шевелиться…

На чем твердом он лежит? Кровать или и впрямь — пол? Неважно. Даже неясно, камень внизу, или просто уже настолько холодно. И страшно.

Если сейчас придет спасительная свобода, Серж не сможет сбежать. Даже шевельнуться…

Легкий шорох рядом. Тюремщики стали меньше шуметь, или просто слабеет слух?

Сейчас опять яростный факел в лицо! А то еще и расталкивать начнут… И громко, грубо смеяться. Ржать.

Или уже вновь пора в тряскую карету⁈

Нет. Свет совсем слабый. Свеча, или зрение тоже отказало? Всё равно глаза лучше не открывать. Под больные веки будто насыпан колкий песок…

Прохладная ладонь ложится на горящее в лихорадке плечо, освежающее питье льется в пересохшее горло. Под голову осторожно кладут плотный плащ.

— Вы ему вообще воды давали? — в низком, но приятном девичьем голосе — нескрываемый гнев. — А еду?

Кто она? Неужели та разъяренная пантера, что едва не убила Джерри? Почему же теперь она так волнуется о Серже?

— Он сам ничего не жрет и не пьет! — наглость пополам с… оправданием. Хам и холуй разом.

Этот голос Серж тоже слышал. Кто-то из тюремщиков. Один из многих. Они все одинаковы. От всех несет дешевым вином и злобным, пьяным весельем. Скоро сын Ива Криделя больше никого из них не увидит. Как только освободится. Он боли и от жизни — раз одно без другого невозможно.

А родителей дождется за Гранью…

— Он без сознания, пьяные идиоты! Забыли, что приказал ваш полковник? Довезти моего брата живым и здоровым!

Брат… Брат Серж только для Анри.

Нет. Вооруженная красавица говорила о родстве через тетю Карлотту. Что это она — его мать. Их общая. А папа говорил…

— Леон, пей, пожалуйста…

Пить Серж всё еще хочет. Но он — не Леон. Это Роджер придумал… чтобы его спасти. Только всё напрасно.

Потому и брат. Ирия — родная сестра Леона. А про Карлотту она придумала. Со злости. Такого просто не может быть! Папа же говорил, что родная мать Сержа умерла. Хоть и была Иву Криделю сестрой — здесь Ирия не врет. Вот вспомнить бы еще имя…

— Миледи Ревинтер… — тюремщик уже не юлит — угрожает.

Лучше вообще не слушать. И не думать, почему кузина носит фамилию друга.

— Виконтесса, если вы забыли, — ледяным тоном изрек Роджер. Он и так умеет, Серж совсем забыл.

— Да подумаешь, беда! — хохотнул тюремщик. — Оклемается ваш братец. От такого не помирают. Оттяпать руку — и всё. Всё равно не вояка. А привезти его всенепременно здоровым и целым и полковник не приказывал. Только ее — потому что красотка. К королю. И вас — потому как ваш папенька еще может сгодиться. Если король так решит.