При его словах мой взгляд возвращается к стойке с оружием, и меня осеняет понимание. Я в ужасе, но не от признания Ника. Нет, дело в боли, пронизывающей его слова и внезапном подозрении о том, чего ему, вероятно, стоила эта работа.

— Случилось бы что-нибудь плохое с детьми, если бы ты не вмешались?

— Да, но это…

Я заставляю его замолчать мягким поцелуем, затем говорю:

— Так что это не имеет значения. Не для меня.

— Мэдди, если бы ты действительно поняла, ты бы меня не простила. Ты бы сбежала.

На этот раз я целую его заросшую щетиной челюсть.

— Совершение плохих поступков, чтобы не пострадали невинные, не делает тебя дьяволом. Это работа Санты — обеспечивать безопасность детей.

— Такая чертовски невинная. — говорит он, поглаживая меня по щеке. — Взять тебя с собой было ошибкой, о которой я, конечно пожалею, но которую я не мог не совершить. Если бы я был хорошим человеком, я бы приказал Комете развернуть эти сани, пока все не стало по-настоящему хреново.

— Нет, Санта, пожалуйста. — умоляю я, горячие слезы щиплют глаза. — Я хочу остаться. Я твоя.

— Я сказал, что если бы я был хорошим человеком, ангел, но это не так. Мне нравится моя работа.

Приподнявшись на локте, он смотрит на меня сверху вниз, опасно поблескивая глазами.

— И мне также нравится причинять боль невинным — или, по крайней мере, одному невинному. Мне нравилось причинять тебе боль. Нравилось шлепать тебя. Твоя боль сделала меня таким же твердым, как и твое удовольствие.

— Но мне это тоже понравилось, Санта. Я хочу, чтобы ты был моим… — я задыхаюсь, когда он жестоко покручивает мой сосок, одновременно испытывая боль и ответную пульсацию между ног.

— Твоим первый? Ты предельно ясно дала это понять, малышка. Но тебе следует хорошенько подумать, прежде чем предлагать мне то, что ты не сможешь забрать обратно.

— Да, Санта. — протестую я. — Я годами ни о чем другом не думала. Я берегла себя для тебя.

— Никогда не лги мне, малышка. — говорит он, обхватывая рукой мое горло. — Помни, я знаю о тебе все. А это значит, что я знаю, что ты собиралась предложить своему парню прошлой ночью.

— Мой бывший парень. — говорю я, мое унижение возвращается в полную силу. — Но…

— Но? — спрашивает Ник. — Ты не отрицаешь, что намеревалась заняться с ним сексом?

Я делаю глубокий вдох, заставляя себя отбросить свои обиженные чувства в сторону. Потому что они не важны. Барри не важен. Единственное, что имеет значение — это то, что происходит в этих санях.

Поэтому я качаю головой.

— Я думала, это то, чего я хотела. Но только потому, что…только потому, что я думала, что не смогу заполучить тебя. Ты единственный мужчина, которого я когда-либо по-настоящему хотела. Это всегда был ты.

— Прекрати искушать меня тем, на что я не имею права претендовать. — рука на моем горле мягко сжимается. — Ты что, блядь, не понимаешь? Я не остановлюсь только тем, чтобы слегка шлепнуть тебя по заднице или даже трахнуть тебя до тех пор, пока у тебя все не заболит. О, я мог бы пообещать остановиться на этом, но, в конце концов, я сделаю тебе больно. Я раздвину твои границы. Я заставлю тебя испытать удовольствие, которое может быть вызвано болью, прежде чем превратить твое удовольствие в боль.

Сердце колотится, я смотрю в глаза, которые теперь скорее черные, чем синие, задаваясь вопросом, неужели мои собственные зрачки тоже так расширены. Потому что, да, его слова пугают меня, как он и намеревался. Но они также оставили меня беспокойной, болезненной, желающей, не нуждающейся в чем-то, что я не знаю, как выразить…

— Как ты собираешься причинить мне боль, Санта?

— Как только бы ты мне позволила. — дернув мои запястья вверх, он фиксирует их над моей головой, легко удерживая их обе одной рукой. — Я хочу ударить тебя своим ремнем, прежде чем связать им. И как только я поймаю тебя в ловушку, из которой не будет возможности сбежать, я буду пожирать эту хорошенькую, маленькую киску до тех пор, пока ты не разрыдаешься, умоляя меня не принуждать тебя кончать снова.

Другая его рука возвращается к моему горлу, и он сжимает его еще раз, на этот раз сильнее.

— Но я бы не остановился, Мэдалин, потому что я владею твоим удовольствием, владею твоей болью, владею тобой. Не так ли, малышка?

Его слова резки, но когда я встречаюсь с ним взглядом, у меня перехватывает дыхание от той уязвимости, с которой я сталкиваюсь. Потому что, несмотря на его командный тон, в его глазах читается безмолвная мольба, как будто следующие мои слова обладают силой уничтожить его.

Но это не может быть правдой, не так ли?

8. НИК

Вся эта ночь выходит из-под контроля. Каждая секунда в обществе Мэдди подрывает мой самоконтроль, усиливая мою одержимость. Уже не в первый раз я рад, что задержался достаточно надолго, чтобы отвезти Меррин в наш нью-йоркский офис. Потому что даже с моим помощником в санях я не смог бы удержать свои руки подальше от этой девушки.

Она слишком красива, слишком совершенна, слишком невинна. Но следующие слова, слетающие с ее губ, полностью разрушают меня, растворяя все, что осталось от моей ломающийся сдержанности, каким-то образом достигая того, чего не смогли добиться ее неопытные поглаживания моего члена.

— Да, Санта. — шепчет она. — Я принадлежу тебе полностью, и так было всегда.

Но хотя ее слова звучат смело, я не упускаю из виду дрожь страха, которая пробегает по ним. И почему бы ей не испугаться после того, что я обещал — нет, угрожал — сделать с ней?

Самое хреновое, что я это сделаю, но не сегодня вечером. Я слишком отчаянно хочу быть внутри нее, чтобы поддерживать уровень контроля, необходимый мне для обеспечения ее безопасности. И что более важно, я не хочу, чтобы ее первый раз был отмечен насилием. Даже если сейчас у меня нет ни малейших сомнений в том, что насилие ее заводит.

Поэтому с гребаным сверхчеловеческим самообладанием я отпускаю ее. Скатившись с нее, я возвращаю сиденья в вертикальное положение.

— Я сказала что-то не так? — спрашивает она, прикусывая нижнюю губу таким образом, что это сводит меня с ума.

Я так отчаянно хочу оказаться внутри нее, что изо всех сил пытаюсь мыслить здраво. Но это важно. Важно успокоить ее. Может быть, это самое важное, что я когда-либо сделаю.

— Вряд ли, ангел. Но если мы собираемся это сделать, то сделаем все правильно. И как бы меня ни соблазняла мысль о том, что ты окажешься в ловушке подо мной и я буду душить тебя, пока буду раскусывать твою вишенку, я не хочу, чтобы это было в первый раз с женщиной, которую я люблю.

— Ты… ты любишь меня? — спрашивает она, задыхаясь, от невинного удивления она выглядит невероятно юной.

Черт. Я так беспокоился о том, как успокоить ее, что не задумался, испугают ли ее разговоры о любви больше, чем угрозы насилия. Потому что, конечно, еще слишком рано делать подобные заявления.

Возможно, Мэдди была моей навязчивой идеей на протяжении многих лет, но она только сейчас смирилась с тем фактом, что я действительно существую. Но хотя я могу быть кем угодно, я не лжец, и я не могу заставить себя отступить и попытаться взять свои слова обратно. Поэтому вместо этого я удваиваю.

Провожу пальцем по ее подбородку, я смотрю ей в глаза.

— Маделин Марсден, я был безнадежно, одержимо влюблен в тебя с первого момента, как увидел. Я твой и только твой. Телом и душой.

Она застенчиво улыбается.

— Я люблю тебя, Санта. Всегда.

И тогда я, блядь, совершенно теряюсь.

— Снимай куртку. — приказываю я таким хриплым голосом, что практически рычу команду.

Пока Мэдди спешит подчиниться, я расстегиваю молнию на брюках, приподнимая бедра, чтобы стянуть их вниз. Затем более грубо, чем намеревался, я хватаю ее за бедра, поднимая так, что она оказывается на мне верхом.

Это так неправильно. Она заслуживает лучшего. Я не маленький человек. Я должен подготовить ее, по крайней мере, своими пальцами.