Именно в этот момент в приёмной началась суета, нетипичная для обычной послеполуденной тишины клиники. Кто-то, из местных, живущих неподалеку, закинулся сильными успокоительными, предназначенными только для пациентов с тяжёлой формой шизофрении. Потребовалась срочная операция. Его нашли в собственном доме, без сознания, на полу. Если бы брат не нашёл его чуть позже, он бы умер. Такое происходило нечасто, особенно в этой тихой местности. Всё вокруг словно закрутилось в водовороте хаоса.

Настя, обладающая необычайно чутким шестым чувством, с каждым мигом ощущала всё усиливающуюся тревогу. Её словно пронизывал ужас, и она, тихими, неуверенными шагами, двинулась в сторону операционного крыла, предчувствуя худшее. И оно подтвердилось.

На холодном кресле, среди других пустых, одиноких кресел, сидел Кирилл, схватившись за голову. Его плечи тряслись, и Настя увидела в его движениях не просто усталость, а отчаяние. Она замерла, застыла на месте, не в силах сдвинуться с места, не в силах пошевелиться, не в силах произнести ни единого слова. Но это было не просто замешательство, это было понимание чего-то ужасного.

Девушка не знала, как подойти, как утешить. В этой тяжелой, удручающей атмосфере, ей показалось, что всё, что она может сделать, это просто быть рядом. Недолго наблюдая за ним, она услышала тихие, сдавленные всхлипы. Внутри неё что-то сломалось. И Настя, забыв обо всём, опустилась на колени перед Кириллом, прижимаясь к нему, как к единственному спасению в этом океане хаоса. Её руки обняли его плечи, словно удерживая его, удерживая мир от того, чтобы развалиться. Она знала, что это — единственное, что она может сделать. И в этот момент, среди всей этой страшной суеты, она почувствовала необыкновенный порыв любви и поддержки к этому человеку.

Никита снова закинулся, на этот раз, двух таблеток транксала. Зависимость уже крепко вцепилась в него, когти её впивались в самое существо. Восемь доз сегодня — и это было лишь тревожное предзнаменование стремительно ухудшающегося состояния. Голова кружилась, тошнота подступала к горлу, мир вокруг расплывался, обретая жуткие, зыбучие очертания. Фантом Жанны, с печальным, безнадёжным взглядом, приближался, растворяясь в тумане сознания. Вдруг Никита услышал звук открывающейся двери. Даже если это воры, ему было всё равно. Пусть заберут всё, пусть его убьют. Пусть убьют его, это же не так сложно. Но это был просто Кирилл.

Кирилл вошёл в комнату Никиты, почти ощущая тяжесть атмосферы, висящей в воздухе, как густой туман. Комната была грязной, почти потерянной в полумраке. Никита лежал на полу, его тело, словно сломанная кукла, едва заметно подрагивало. Кирилл вошёл, всего лишь узнать, как дела.

После ухода Жанны, Никита был странно тихим. Не разговаривал, не ел, а только пил. Много. Алкоголь. Такие моменты часто возникали у него. И раньше. В такие моменты Никита, словно перевоплощаясь, лучился какой-то странной, маниакальной и восхищённой улыбкой, смотрел на окружающих и на себя. Повторял про себя, как прекрасен. Кирилл сомневался в адекватности брата. Эти резкие перепады — от холодной апатии до безудержного интереса к жизни — только подтверждали эти сомнения. Однако, Кирилл всё ещё не смел советовать Никите обратиться к психологу, а тем более к психотерапевту.

Он помнил, как в детстве, взяв на себя смелость указал на необходимость обращения Никиты к специалисту. Этот поступок, этот неловкий, по сути, совет, стал причиной изгнания Никиты. Изгнания из дома, в больницу для душевнобольных. И повзрослев, Кирилл понял, насколько он был виноват, какой огромный груз ответственности он на себя тогда возложил. Вина давила, мешала ему вмешиваться в жизнь брата. Он винил себя в разрушении жизни Никиты и не имел права. Так он думал, пока не увидел тело Никиты, лежащее на полу, без сознания. Его охватил животный страх, острая тревога за жизнь сводного брата. В этот миг все сомнения исчезли, оставив лишь жгучее желание помочь.

Подняв Никиту, Кирилл помчался к ближайшей клинике. Клинике, которую он уже знал наизусть. Путь казался вечностью. В голове крутились страшные картины. Картины возможного исхода. Страх и тревога за жизнь брата сжимали его грудь, затрудняя дыхание.

*****

В приемной царила суета. Доктора, медсёстры, назойливое жужжание приборов. Сквозь этот хаос проступали спешные шаги, торопливые распоряжения. Никита чувствовал, как его грубо, но аккуратно поднимают, словно бесчувственную куклу, и он был уверен, что его везут не в больницу, а прямо в ад. Каждая секунда тянулась вечностью. Он видел, как его увозят в операционную, где резкие запахи стерилизации смешивались с запахом ужаса и отчаяния. Запах, словно незримый враг, обволакивал его, душил.

В операционной было темно и холодно. В воздухе витал запах хлора. Врачи с молниеносной скоростью готовили к действию дефибриллятор. В этот момент всё вокруг закружилось, Никита чувствовал, как его сердце бьётся с бешеной скоростью, в нём не было места для жизни, только адские муки и отчаяние. Он видел перед собой свет, и темноту, и его словно вытащили с того света. Врачи боролись за него, но он словно висел между мирами, между жизнью и смертью.

Когда он проснулся, его окружил странный запах, и боль, пульсирующая в черепе. Глаза открылись на белую, простую, невыразительную комнату. Голые стены, тусклый свет. Чувствовала запах какой-то слабо-сладкой резины. Его тело ощущалось как будто чужое, тяжелое и слабое. Он лежал на жёстком, металлическом, холодном больничном ложе, с прикованными, неподвижными руками. Мелкие, но мучительные боли и неясность окружающего пространства давили на него.

В палату вошли доктор и медсестра, Настя. Тревога в её глазах, отражавшая безысходность ситуации, была видна даже сквозь маску профессионализма. Они спросили Никиту о самочувствии, но он лишь отстранился, не реагируя. Взгляд его был пуст, словно он смотрел сквозь них, не видя. Они ушли, оставив Никиту в тишине его мучительных мыслей. Ведь спасать того, кто не хочет спасения, было труднее всего. Настя, ещё раз окинув его взглядом, полным сожаления, закрыла дверь.

Но после этого в палату ворвался Кирилл, словно вихрь ярости. Тонкие руки Насти, пытавшиеся удержать его, лишь слегка сдерживали его порыв. "Никита Викторович ещё не готов принимать гостей, прошу, дайте ему время," — повторяла Настя, пытаясь оттолкнуть Кирилла к выходу. Тревога за жизнь брата сжигала его изнутри. Он подошёл к койке Никиты, и его голос, хриплый от бессонных ночей и страха, заставил Никиту дёрнуться.

— Почему? Почему ты так поступил? Что с тобой происходит?! — Кирилл начал с обманчивого спокойствия, но, встретившись с безразличным взглядом Никиты, его голос сорвался на крик, полнейший злости и отчаяния. — Достало… Достало уже твоё отношение ко мне! Как к какому-то питомцу! Относись ко мне так же, как я к тебе, по-братски! Я стараюсь… Я каждый раз стараюсь. Почему ты не можешь?!

— Ты сам себе захотел эту участь, Кирилл. Ты сам ходил за мной, словно маленький щенок, ища внимания и лебезя передо мной. А мне нравилась твоя прежняя версия, по крайней мере, тот ты не притворялся… — ответил Никита, голос его звучал холодно, без малейшего сочувствия. Увидев поникший взгляд Кирилла, он добавил: — Чувства вины заело?

Кирилл, сбитый с толку этим холодным, отзывающимся пустотой ответом, поник. Его ярость испарилась, словно растворилась в воздухе.

Словно прочитав его боль, за него заступилась Настя: — Кирилл Викторович, привез вас сюда на своих плечах, простоял у операционной больше восьми часов, пока вас буквально возвращали с того света! Если бы он опоздал всего на мгновение, вас бы здесь уже не было! Относитесь к нему с благодарностью, которую он заслуживает. К тому же, как я заметила, он были единственным, кто вас навещал, что само по себе заслуживает уважения, ведь он терпит вас в своём окружении. — Настя постаралась мягко вывести Кирилла из палаты, но он лишь беспомощно смотрел на Никиту, слова застыли в горле.