Я сочинил целый рассказ о командировке в Подмосковье, солгав, что поеду в отель в Истре, и Яна, кажется, поверила мне. Там часто проводились конференции и обучения для специалистов разных профессий и сфер, потому весь мой рассказ приобрел черты правдоподобия. В Твери я представлялся журналистом, разыскивающим пропавшую женщину, показывал ее фотографию жителям частных домов, изб, коттеджей, причудливо сочетавшихся бок-о-бок друг с другом.

Однако везде люди, открывавшие двери, смотрели на фотографию Яны как на пустое место: никто не изменился ни в лице, ни в голосе, даже старожилы и их потомки, которые уж точно должны были помнить Яну. В том сама одиннадцатом доме я пообщался с родителями Ани, жены Леши, не раскрывая правды о том, кем я был на самом деле, надеясь, что они опровергнут слова дочери, но ожиданиям моим было не суждено оправдаться: никакой Яны на их улице никогда не проживало.

Сомнений не оставалось: она лгала о себе не только мне, но и всем окружающим, очевидно, служа какой-то тайной цели, цели, что приносила ей огромный доход вместе с теми взятками, что она вымогала у своих пациенток в муниципальной поликлинике. Поэтому-то у нее до сих пор не было недвижимости в России, зато уже была целая вилла на Кипре! В случае раскрытия ее тайной деятельности вся ее собственность здесь была бы, скорее всего, изъята, потому она просто обязана была приобретать жилье только за рубежом.

Опустошенный подтвердившимся открытием, я отправился в гостиницу в центре Твери, полагая, что после плотного ужина проведу бессонную ночь, одну из тех самых безобразных ночей, когда мысли и сомнения сначала с болью давят на совесть, а затем безжалостно раздирают ее в клочья, но за этими крохотными кусочками, за этими едкими ранами не обнажается выход, не просвечивает самый блик, самый образ верного пути.

Что же теперь оставалось делать, так вопрошал я себя, входя в ресторан, как вдруг чей-то смутно знакомый голос вернул меня к действительности:

– Сашка? Саш, это ты? Быть того не может!

Взгляд мой не быстро остановился на тощей женщине с очень сухим, покрытым сетью морщин лицом. Она была коротко стрижена, как мальчик, и носила громоздкую оправу очков, отчего обнаруживала некоторое неприятное сходство с муравьем. На ней был стильный темно-коричневый брючный костюм в совершенно мужском стиле, и он безнадежно висел на ней, как на вешалке – клянусь, если бы не голос, я не сразу бы понял, кто предстал передо мной! Неузнаваемая, насколько же она изменилась за прошедшие годы… Беспощадное время!.. Это была Маша, та самая Маша, с которой я встречался… каких-то восемь лет назад. Неужто она так постарела? Неужто и я так постарел, и я был неузнаваем, как и она? А что же Катя, узнал бы я Катю, если бы увидел, поверил бы, что моя муза точно так же состарилась и подурнела, как состарилась и обезобразилась Маша?

Если бы я краем уха не слышал об успехах Маши как блоггера и журналиста, я бы, должно быть, решил, что она тяжело больна, но она вся светилась в лучах славы: еще бы, в Твери ее узнавали, к ней обращались с просьбой дать автограф простые люди на улицах или в заведениях.

– Давай поужинаем вместе? – Предложила она. – Я сегодня улизнула от съемочной группы и решила провести вечер одна.

– Я не помешаю твоему одиночеству?

В ответ она лишь усмехнулась. На минуту мне показалось, что она уже не была скользкой и мерзкой, какой была раньше, наоборот, она искренне рада была неожиданной встрече.

– Столько воды утекло… с того самого года. – Пробормотал я, извиняясь, сам не понимая, зачем. – Не ожидал, что ты захочешь разговаривать со мной.

Тогда-то я поймал себя на наблюдении, что одно в Маше не изменилось: она так же глупо хлопала глазами, округляя их, а крупная оправа словно подчеркивала, насколько они были круглы и глупы.

– Кто старое помянет…

– А что за съемки?

– Передачу снимаем, а здесь в Твери самые красивые улицы, почти как в Санкт-Петербурге, только все дешевле, да и к Москве ближе.

– Не знал, что Тверь пользуется спросом для съемок.

– Еще каким! Здесь и фильмы, и клипы снимают.

В каком же я был смятении, сидя с ней за одним столиком! Мысли обуревали меня, я не мог понять, как себя вести с ней, как поставить себя. Встреть я Машу, быть может, еще месяц назад, не захотел бы и говорить с ней, развернулся бы и ушел из гостиницы, лишь бы только показать ей, как я ее презираю. Но теперь… что, собственно, изменилось теперь?

Несколько лет назад Маша начала писать книги про весьма странные вещи, книги для детей и подростков, таким образом развращая нашу молодежь. Она сама же признавалась, что на это существовал заказ и что щедрые поступления из-за рубежа с лихвой поддерживали сей убыточный бизнес, в котором затраты на продвижение существенно превышали прибыль. И действительно, убедить детей и подростков в том, что они непременно должны читать третьесортные книги, еще и развращающие их – к этому нужно было приложить немало усилий, главным образом, финансовых.

Затем она присоединилась к команде Оскального, была частым гостем на маршах несогласных, постоянно осуждала в социальных сетях власть – в те годы я видел в ней единоверца и радовался, что она нашла способ прославиться, а затем продвигать у нас ценности запада, в столь полезном ключе используя свою известность.

Но в 2022 году все изменилось. Маша вдруг превратилась в яростную и воинствующую патриотку, чуть ли не призывающую убивать врага беспощадно и безжалостно. В какой-то день ее высказывания заполонили собой все патриотические каналы, что было само по себе не удивительно: столь пылко она выступала на стороне России. Однако изумляло меня другое: как быстро люди, народ, даже журналисты забыли о том, что Маша переметнулась на их сторону всего пару месяцев назад. Неужели они не находили это подозрительным или хотя бы, мягко говоря, странным?

Для меня она, человек и без того недостойный, после этого тем более превратилась в своего рода предательницу, перебежчицу… Однако сегодня я отчего-то смотрел на нее и видел человекомуравья, средний пол, не женщину и не мужчину, и мне было жаль ее. Где была та хорошенькая девчонка, пусть и бестолковая, но все же женственная и притягательная, какой я знал ее прежде? Как могла она раствориться в этом успешном образе, в костюме, блестевшем до лоска, с дорогими изысканными часами?

Мне вдруг стало до того жаль ее, что я поторопился сказать ей первое, что взбрело мне в голову:

– Наша власть, преследующая любое инакомыслие, даже тебя вынудила замолчать и озвучивать только ей угодную точку зрения. За это я ненавижу наш режим. Как жажду я его свержения! А люди вокруг слепы до невообразимости, до какого-то безумия. Представь, мои собственные родители вбили себе в голову следующую присказку: «когда стране нужно было обратиться в сталь, пришел Сталин, когда стране понадобился путь, появился Путин».

В этот миг Маша подносила к губам бокал шампанского, но сказанное мною показалось ей настолько смешным, что она отставила бокал. Просмеявшись, она довольно резко высказалась и тем самым ответила на мой недоуменный взгляд:

– Ты правда думаешь, что все именно так?

Я мотнул головой, не поняв ее слов. В приглушенном свете достаточно дорого ресторана лица немногочисленных посетителей выглядели размыто, будто в тумане. Никому из присутствующих не было дела до нас. Ближе всего к нам расположился молодой мужчина в теплой несуразной кофте и простых джинсах, он уткнулся в телефон, в одиночестве насыщаясь огромным ужином – я подумал, что это был офисный работник в командировке. В самом углу ресторана, сидя в мягких креслах, очень тихо беседовала странная пара: пожилой лысый мужчина и ярко напомаженная девушка в довольно открытом платье с глубоким вырезом на груди и странными раздутыми губами. Музыка играла едва слышно, совсем не препятствую разговору, как это часто по неведомым мне причинам бывало в дорогих ресторанах столицы.

– Что ты имеешь в виду? – Спросил я, через несколько секунд размышлений вернувшись мысленно к Маше.