С каждым последним днем я убеждался все сильнее, что не знал истинной Яны, и вот данный разговор в горной ночи, когда миловидная добрая Анна, совершенно не ставя себе такой цели, вдруг загнала ее в угол и поймала на, вероятно, ничем ином, как лжи, вызвал во мне неподдельный интерес. Что это была за женщина, менявшая характеры, как перчатки, не знавшая адрес родного дома, покупавшая заграничные виллы и дорогие иномарки за наличные на зарплату амбулаторного врача? Эти темные мысли, казалось, гнездились во мне и прежде, но лишь теперь все они сошлись воедино, и я вдруг вспомнил еще одно событие. Давно забытая сцена, случившаяся более года назад в кабинете Яны, когда Лида обвиняла ее в опасном уколе и проведении экспериментов над людьми!

Быть может, это ночная прохлада и необыкновенная, бодрящая свежесть, разлитая в воздухе, быть может, это сонливость, усталость после длительного путешествия и поиска дороги в гостиницу, так подействовали на меня, что во всем мне мерещились знаки, мистика, рок, потому что утром я забыл о своих подозрениях.

Тот странный вечер закончился благополучно: Леша подсказал нам, как быстро выехать на трассу, откуда можно было спокойно доехать до гостиницы, а я обещал первым делом навестить их, когда мы переедем на Кипр.

На следующий день мы вернулись в Москву – я был убежден, что на этот раз совсем ненадолго – однако судьбе было угодно сплести для меня другую канву событий, и вновь я ошибся в своих предсказаниях.

Уже через два дня после возвращения мы вновь повздорили с Яной. На сей раз причина была настолько серьезной и неожиданной, что я совсем не знал, как к ней подступиться. Все началось с того, что я заговорил о поиске работы. Мы сидели в итальянском ресторане после работы и глядели из большого окна на вечернюю Москву. Как уютно и тепло было внутри, в полумраке зала, где горели неяркие лампы и электронные свечи на столах, особенно при взгляде на лужи, бесконечно мерцающие от ударов капель дождя, и прохожих, кутающихся в пальто и куртки и открывающих зонты всех оттенков и раскрасов.

– У меня прошло первое собеседование в компанию Леши. – Я был счастлив столь стремительным развитием событий и жаждал поделиться своей радостью с Яной. – Леша сказал, что менеджер остался очень доволен. Еще два собеседования пройдут на следующей неделе, и тогда уж точно можно паковать чемоданы. Тебе тоже нужно будет написать заявления.

Казалось, эта тема была столько раз обговорена и замучена нами, что последние слова были излишни. Ведь каждое утро у нас начиналось с зачитывания новостей из оппозиционных каналов, а день заканчивался просмотром либеральных блогеров и артистов. Мы жили в искусственно созданном мире, где все, что только могло, противопоставлялось власти и российскому обществу, по сути мы уже годы не принадлежали своей стране и своим соотечественникам и существовали будто бы в воздухе, потому что так и не приземлились в края, где нам было бы хорошо, и где нас все бы устраивало. Оттого надменное недоумение, с каким Яна встретила мой вопрос, ошарашило меня:

– Какие заявления?

– Как какие? Об увольнении.

– Да ты что, Саш. Я сейчас не готова говорить об этом.

– Как эта не готова? Ты что, вдруг передумала?

– Я не обещала ничего подобного так скоро.

– Мы с тобой договорились о переезде.

– Да, но ведь сроки мы не обговаривали.

– Давай сейчас обговорим. Когда?

– Точно не в этом году.

– Что?! Да ты смеешься надо мной? А как же вилла на Кипре? Зачем тогда…

– Это все на будущее, чтобы деньги не потерять… Вдруг режим конфискует все со счетов.

– Но почему? Ведь твой медицинский диплом на Кипре котируется, и нет ничего, что бы тебя удерживало здесь!

– Саш, ты пойми, я сейчас слишком хорошо зарабатываю, чтобы уехать.

– Работая врачом?!

Яна улыбнулась устало, приспустив веки, как улыбаются взрослые бестолковому ребенку, который в очередной раз задает невыносимо глупый вопрос, ответ на который столь очевиден, что и объяснять ему ничего не хочется.

– Да, представь себе.

– Но на Кипре зарплаты очень высокие. И пенсии.

– Несопоставимо с моим уровнем дохода сейчас. Небо и земля.

– Сколько же ты зарабатываешь, если кипрская зарплата тебе кажется ничтожной?

Яна повела бровями.

– На такие вопросы я не отвечаю.

– Хорошо, не отвечай, имеешь право. Но скажи мне… Как?! Простой гинеколог, даже не хирург… Как?! Откуда такой высокий уровень дохода. Я даже не верю тебе.

– Это допрос? Мне неприятно, что ты лезешь в мои личные дела. Я же не спрашиваю тебя, с какого перепугу тебе как айтишнику платят столько, сколько школьный учитель и не мечтает получать. А ведь это более важная профессия, чем твоя.

– Мне нечего скрывать, я готов ответить на любой твой вопрос, даже 2-НДФЛ готов показать. У меня белая зарплата. А все-таки я не понимаю, откуда у тебя…

– Закрыли тему.

Последние слова Яны, прозвучали так жестко, будто хлестнули меня, и мне почудилось, что я мгновенно ощутил металлический вкус во рту. Что оставалось делать? Уйти, бросить все? Умом я понимал, что это был единственно верный путь, но отчего-то сердце не слушалось, и я никуда не уходил, словно был пригвождён к своему креслу и к этой странной, то холодной, то страстной, то жесткой, то нестерпимо милой хамке. Почти в полном молчании мы провели остаток вечера, обсуждая лишь новости и смеясь над патриотическими блогерами.

Ночью я ворочался в постели, пока Яна, как она часто это делала, сидела за ноутбуком и изучала медицинские научные статьи иностранных авторов. Бледно-голубой свет от экрана падал на стену напротив ее стола, раздражая мое и без того воспаленное воображение. Если бы она только выключила компьютер и легла спать! Я не мог сомкнуть глаз, что-то давило на веки изнутри, какая-то странная тяжесть. Все катилось под откос, вся моя жизнь, я застрял в стране, которую ненавидел, я жил с женщиной, о которой ничего не знал, а главное, я навсегда потерял свою Катю, единственную, с кем сейчас хотел бы оказаться. Да, верно, именно теперь, в этот час, я бы отдал все, лишь бы в этой комнате была она, а не Яна. Живи она хоть в старой бабушкиной арендованной квартире, я бы тотчас приехал к ней, чтобы только одним глазком увидеть ее, подышать одним с ней воздухом, пусть пропитанным старческим или кошачьим запахом – не важно! – чтобы услышать ее голос, ее слова, всегда обращенные к свету, а не к самой себе, не к своим желаниям… Если бы только это можно было бы теперь, немедленно осуществить, разве нужны были бы мне сказочно красивые современные виллы на острове, не излучавшие для меня ничего, кроме стеклянной пустоты?

Но все это было потеряно, все разменяно на погоню за чем-то иным, наполненным каким-то своим, потусторонним смыслом. Так зачем было терзать самого себя? Но что же было делать с Яной? Я встал с кровати и тихо подошел к ней сзади, я хотел обнять ее, попробовать уговорить все бросить, но в мгновение, когда я уже готов был обхватить ее руками, взгляд мой зацепился за что-то на экране ее монитора. У Яны как будто были глаза на затылке, потому что она сию секунду захлопнула ноутбук и обернулась ко мне, хмуря брови и кусая нервно губы. Казалось, она, всегда хладнокровная и даже тогда бесстыжая, когда совершала плохие поступки, теперь испугалась, что я мог видеть то, чем она занималась. А я успел увидеть многое!

– Ты? Не спишь?

– Проснулся вдруг. Но уже иду обратно. Завтра рано утром совещание.

Забыв о том, зачем я подходил к ней, я бросился в кровать. Стоит ли говорить, что всю ночь я провел в полубреду, в лихорадке, будучи не в силах выбросить из головы увиденное! Все мои давешние цели, разбитые вчера Яной, мечты о Кипре, наконец, мечты о Кате – все было таким пустяком, таким вздором, они не шли ни в какое сравнение с откровением нынешней ночи! С той самой минуты, как я увидел то, что увидел, передо мной маячила только одна цель, и все остальные перестали существовать.