– Тогда попросимся к киприотам переночевать. Люди везде – прежде всего люди. Помогут.

– Ага, я с этими чудиками в их трущобных домах спать не буду.

– Почему это?

– Эти киприоты такие… мерзкие. Чернявые, кудрявые.

– Ты сейчас оскорбляешь людей, среди которых сама же хочешь жить.

– Ну и что? Как будто ты считаешь иначе!

И хотя я всегда, особенно в годы отношений с Яной полагал себя за человека не самого доброго, уж не благородного точно, более того, несдержанного, вспыльчивого, часто грубого с людьми, даже меня ужаснули ее откровения.

– Я не считаю никого мерзким. Это как-то… двулично. Зачем тогда ты купила здесь виллу?

– Ради всего святого не учи меня, как ты любишь. Я большая девочка и вправе считать кого угодно отвратительным!

Но Яна не успела договорить то, что задумала, и гневные слова так и не сорвались с ее тонких губ, потому что раздался хлопок, машина подскочила, Яна ударила по тормозам, мы почти сразу остановились: хорошо, что по ночным горным и довольно узким улицам она ехала на низкой скорости, иначе произошедшее могло бы обернуться для нас гибелью.

– Что это? – Голос ее казался ледяным, а лицо по-прежнему нестерпимо равнодушным. Казалось, она так устала бесконечно плутать по серпантинам, что не могла более притворяться, а именно: надевать на себя человеческие переживания!

– Колесо прокололи. Надо менять. Вот здесь поставь машину, я все сделаю. Не волнуйся.

Как будто она волновалась! Мы остановились около двухэтажного домика с полуотвалившимся фасадом, обнажавшим изъеденный временем желтый ракушечник. Окна были закрыты ставнями, и ни единого луча света не исходило из них. Однако рядом стоял припаркованный старый автомобиль с большим кузовом, многочисленными сколами и ржавчиной по краям, какие часто бывали здесь у фермеров и использовались для работы: перевозки корма инвентаря, малой техники. Вид этого транспорта немного бодрил: мы были не на отшибе мира, рядом находились люди, пусть и говорившие на совершенно чужом языке и наверняка не знавшие английского, но все же это были люди, живые существа, которые точно не оставят в беде и поймут, чем помочь даже без перевода, если дела наши пойдут еще хуже.

Вдруг там, где горная дорога резко уходила вниз, мне померещилось сияние, будто кто-то подсвечивал разбитый во многих местах асфальт откуда-то снизу. Я не ошибся: это был автомобиль. Уворачиваясь от ослепительного света фар, я продолжил работать домкратом, надеясь, что путники быстро уедут. Однако свет не гас, а машина, затормозив, остановилась рядом с нами. Кого могло принести к нам в столь поздний час? Неужели это были жильцы дома, у которого мы меняли колесо? Или кто-то решил, что я не справлюсь и мне нужна помощь?

– Саша? Саша, это ты? Какими судьбами?

Знакомый мужской голос почти над самым ухом заставил меня вздрогнуть от неожиданности, но видят небеса, какая это была радостная неожиданность! Друг моей молодости, студенчества, Лешка, все такой же худой, с испещренным родинками бледным лицом, теперь в очках, очутился не только на Кипре, но и в той же глухой деревушке, что и мы. Мы крепко обнялись. Казалось, само провидения свело нас вместе в эту светло-лунную и необыкновенно звездную ночь. Как знать, не заплутай мы тогда, мне не удалось бы встретиться с другом. Из всех людей Кипра судьба послала нам на извилистой горной дороге не просто русского путника, но моего лучшего друга юности!

Из машины вышла жена Леши – невысокая и очень миловидная женщина с темными короткими волосами и очень притягательными, полными алыми губами, при взгляде на которые забывалась общая невыразительность остальных черт лица. Я знал, что год тому назад или больше они расписались в спешке, не сыграв свадьбы, потому я почти не помнил его жену по редким встречам, что все же случались, а их ребенка тем более никогда не видел.

– Леха! Вот так встреча! Мы здесь в отпуске, вы тоже? Где ваш малыш?

– В машине спит. Мы не совсем в отпуске. – Сказав это, Леша усмехнулся. На мгновение мне почудилось, как выражение лица его стало виноватым, когда он сначала опустил, а затем вновь поднял на меня взгляд. – Мы насовсем переехали. Я нашел работу, перевез семью.

– Но ты же… не хотел вроде бы?

– Моя фирма закрыла офис в России почти в одночасье, пришлось быстро искать работу, чтобы платить московскую ипотеку. Даже выходного пособия никому не заплатили. «Наглосаксы», одним словом. Друг уговорил согласиться на предложение здесь, в его фирме.

– Это настолько не вовремя случилось. – Сказала Аня, его супруга. – Мы только сделали ремонт, сдавать побоялись. Да и с ребенком переезжать было непросто.

– Ничего, это временно, найду работу в России, вернемся обратно.

Я не удержался, хотя по опыту знал, что вернее всего промолчать:

– Да зачем вам возвращаться в этот Ад? Здесь просто Земля обетованная, цивилизация, Европа.

В ответ Леша и Аня переглянулись и издали неуклюжие смешки, словно не желая затрагивать эту не самую благозвучную тему; но мой вопросительный взгляд требовал разъяснения, потому Леша сказал:

– Это здесь-то цивилизация! Нет, друг мой, после Москвы тоска смертная.

– Я не понимаю всей этой тоски по Москве. Вот заладили: лучший город Земли, лучший город Земли! Ну хорошо, допустим! И что?

– Сашка, ты ведь был у нас самым умным и в школе, и институте, редчайший талант, все тебе так легко давалось, такой светлый ум. Как ты можешь с такими мозгами говорить, а главное, верить в небылицы? Я никогда этого не мог понять.

– Так уж никогда? Помню времена, мы вместе ходили на митинги.

От меня не укрылся взгляд Ани, полный удивления и неверия, который она бросила на мужа .

– Это было давно. – Сказал он, чуть смутившись. – И уже не считается.

Помолчав, он сказал:

– А вы, стало быть, Москву не покинули?

В эту минуту Яна наконец вышла из машины, и я представил ее Ане.

– Мы пока нет, но уже почти в процессе.

Я улыбнулся как можно шире и заглянул в лицо Яне, ища в ней поддержку: ведь она мечтала о переезде с такой же горячностью, с какой мечтал я. Однако она, безусловно, поняв мою мысль и мое чувство, не ответила на них, и я с ужасом вдруг понял, что о переезде в последние дни говорил только я, а моя же избранница хранила верное молчание, не противореча, но и не соглашаясь со мной. Как такое было возможно? Неужто побывав на Кипре, она заскучала по России? Да ведь это было немыслимо: она каждой клеточкой своей души, сознания, тела презирала русский народ и все, что с ним было связано. И потом, к чему тогда была покупка виллы? Все эти вопросы вихрем пронеслись в уме, взвинтив и без того накрученные нервы, но ни о чем из этого нельзя было говорить теперь, и я молчал, размышляя над превратностями своей странной, будто бегущей по замкнутому кругу, судьбы, словно кто-то заговорил меня, сковав мою жизнь.

– Яна тоже из Твери. – Меж тем сказал Леша, пытаясь установить контакт между двумя женщинами.

– Да? – Анна явно обрадовалась этому открытию. Она еще не подозревала, насколько Яна сложный человек, а стало быть, питала напрасные надежды сдружиться с ней и найти на Кипре верного друга из России. – А с какой ты улицы? Где живут твои родители?

Яна смотрела несколько мгновений на Анну, не произнося ни слова, во взгляде ее мелькнуло что-то ехидное. Наконец она произнесла обрывисто:

– На улице Советской.

– Так ведь это моя родная улица! Там частный сектор, практически деревушка. Какой номер дома? Я тебя не помню. А я всех там знаю.

– Так уж и всех! – Яна усмехнулась.

– Да там домов-то: раз, два и обчелся. Так какой номер дома у твоих родителей?

– Я точно не помню.

На этот раз изумился даже я.

– Яна, ты что? Как можно не помнить номер родного дома?

Впервые за весь вечер самообладание покинуло Яну, она начала сердиться.

– Да что вы пристали? Одиннадцатый, кажется.

– Одиннадцатый – это дом моих родителей.

– Значит, я просто не помню.