— Вот же… — пробормотал я, глядя вслед её удаляющейся фигурке. — А ведь она права. Чёртова розововолосая фея только что преподала мне урок, достойный какой-нибудь романтической манги.

И почему-то от этой мысли на душе стало одновременно и больно, и истерично смешно.

Интерлюдия

Мияко шла, не оборачиваясь, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы. Она знала — он всё ещё стоит там, на перекрёстке, наверное, с тем самым растерянным выражением лица, которое ей так полюбилось.

«Прости, Казума, — думала она, сжимая кулачки. — Мне пришлось это сделать. Хоть нам и было так хорошо сегодня. Хоть ты и заставлял моё сердце биться чаще каждой своей глупой шуткой…»

Она свернула за угол и наконец позволила себе остановиться. Прислонилась к стене, глядя в розовеющее небо сквозь пелену слёз. Как же хотелось сейчас быть просто легкомысленной девчонкой с розовыми волосами! Смеяться над его неуклюжими попытками флирта, дразнить его, наслаждаться каждым моментом этой неожиданной близости. Он так идеально подходил ей — своим острым умом, своей иронией.

Но она не могла. Не имела права.

— Только боль может вылечить боль, — прошептала Мияко, вытирая слёзы. — Как в искусстве бонсай — иногда нужно сделать точный, безжалостный срез, чтобы дерево начало расти в правильном направлении.

Она достала зеркальце, поправляя макияж. Теперь каждый день будет новым испытанием. Она будет рядом — такая яркая, живая, настоящая. Будет мелькать перед глазами, заставлять его думать о себе, чувствовать. Как опытный садовник, будет терпеливо направлять рост его сердца, пока оно не окрепнет достаточно, чтобы снова любить.

И когда в его глазах появится хотя бы искра настоящего чувства, Мияко будет готова. Вся её нежность, всё тепло, вся любовь — они будут ждать его.

«Я стану его личным солнцем, его воздухом, его водой. И помогу ему расцвести.»

Мияко выпрямилась, расправляя плечи. А если не получится? Если его сердце так и останется закрытым, запечатанным, мёртвым?

«Тогда, — она посмотрела на закатное солнце, — ему уже ничем не помочь. Но я должна попытаться. Потому что в его глазах, даже когда он смеётся, прячется такая тоска… Я больше не могу смотреть, как он медленно умирает изнутри.»

Она решительно зашагала домой. План был составлен, первый ход сделан. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что её маленькая жестокость сегодня станет началом нового настоящего.

— Жди меня, Казума, — прошептала она. — Я не отступлю. Даже если придётся разбить твоё сердце ещё раз, чтобы оно наконец начало заживать правильно.

Когда я ввалился домой, Юкино сидела в гостиной с книгой. Увидев моё лицо, она удивлённо приподняла бровь:

— Что с тобой? Выглядишь как раздавленная букашка.

Я молча махнул рукой и поплёлся к себе. Дверь за спиной закрылась, и я рухнул на кровать лицом вниз, как подкошенное дерево.

— Пипец, — сообщил я подушке.

За окном стемнело. Где-то вдалеке играла музыка, лаяли собаки, жила своей обычной жизнью вечерняя улица. А я всё лежал, пытаясь понять, что только что произошло.

Прошёл час. Может, два.

— Пипец, — снова констатировал я, не меняя позы.

Наконец перевернулся на спину, глядя в потолок невидящим взглядом.

— Она не притворялась, — пробормотал я в пустоту комнаты. — Я видел это в её глазах. Когда она смеялась, когда дразнила меня, когда убегала… Всё было настоящим.

Тогда почему? Действительно решила отомстить? За тот вечер, когда я ушёл, оставив её одну? За то, что не разглядел в ней что-то большее, чем просто способ забыться?

— Ладно, — я сел на кровати. — Месть засчитана. Туше, Мияко. Ты победила.

Разблокировал телефон, нашёл нужный номер.

— Добрый вечер, — мой голос звучал неожиданно спокойно. — Хотел отменить бронь на субботу. Столик на двоих, на имя Ямагути Казума и Исикава Мияко.

— Вы уверены, господин? — в голосе администратора слышалось искреннее сожаление. — У нас редко бывают свободные места, и в эту субботу…

— Да, — перебил я. — Извините за беспокойство.

Отключился и уставился на погасший экран. В тёмном стекле отражалось моё лицо — растерянное, даже потерянное, но почему-то живое.

— Спасибо, Мияко, — искренне пробормотал я, откидываясь обратно на подушку. — Может, у нас ничего и не вышло, но ты дала почувствовать себя живым. Прощай и ты…

— Двести девяносто восемь… Двести девяносто девять… Триста! — пот капал на пол, но я продолжал отжиматься, будто от этого зависела судьба мира.

С каждым движением в голове крутилась одна и та же мысль: женщины! Они все одинаковые! Стоит им добраться до твоего сердца, как они начинают играть с ним, как кошки с бедной мышкой!

Сначала Рин со своей двусмысленной биологией. Потом Харука с этими «падающими колоннами». А теперь ещё и Мияко со своей «местью»! Да они сговорились, что ли⁈

— Триста пятьдесят один… Триста пятьдесят два…

К чёрту всё! Больше никакой романтики! Никаких «давай начнём с кофе»! И бла-бла-бла! Никаких многозначительных взглядов и случайных прикосновений!

— Я! НЕНАВИЖУ! РОМАНТИКУ! — проорал я, отжимаясь, как какой-нибудь герой сёнэна перед финальной битвой.

— ЗАТКНИСЬ, ПРИДУРОК! — раздался сонный вопль Юкино через стену. — ШЕСТЬ УТРА! СКОТИНА БЕССОВЕСТНАЯ!

— Прости, что потревожил твой ледяной сон, Снежная Королева, — пробормотал я, вытирая пот. — Наверное, ей снился завтрак замороженными сердцами бедных сводных братишек.

Натянув спортивный костюм, я выскочил на улицу. Так, в парк нельзя — там может быть ОНА, в своих чёртовых лосинах и с не менее чёртовой загадочной маской. Значит, побегу в противоположную сторону!

Минут через сорок я вернулся домой, пропотевший и почти успокоившийся. Почти.

Юкино уже сидела на кухне, сонно помешивая утренний чай:

— С каждым днём ты всё больше сходишь с ума, — констатировала она, наблюдая, как я наливаю себе воду. — Может, тебе к психологу сходить?

— Странный не я, — я философски пожал плечами. — Странный весь этот мир.

Юкино поперхнулась чаем:

— Серьёзно? Ты сейчас процитировал «Токийского Гуля»? В семь утра⁈

— А что? — я невинно похлопал глазами. — Самое время для глубоких философских размышлений. Особенно после того, как пробежал десять километров, спасаясь от призраков прошлого и настоящего.

— Боже, — она закатила глаза так сильно, что, увидела потолок. — За что мне всё это? Может, в прошлой жизни я была серийным убийцей, и теперь отрабатываю карму, живя с сумасшедшим отаку?

— Эй! Между прочим, я теперь социально адаптированный сумасшедший отаку! У меня даже стрижка есть!

…

Пока я принимал душ, в голове крутился план действий на день:

— Первое. Игнорировать всех особ женского пола! Второе. Сосредоточиться на декорациях! НЕ ДУМАТЬ о розововолосых феях и их коварных планах мести!

— Жесть, — донёсся голос Юкино из-за двери ванной, — ты в курсе, что бормочешь свои планы вслух?

— А ты в курсе, что подслушивать нехорошо? — парировал я, выключая воду.

— Сложно не услышать твой монолог, когда ты проговариваешь его как злодей из дешёвого аниме!

Я замер с полотенцем в руках:

— Погоди-ка… Ты что, смотришь аниме?

За дверью повисла подозрительная тишина.

— АГА! — я торжествующе ткнул пальцем в дверь. — Попалась! А ещё издевается над отаку!

— Я… я просто случайно увидела пару серий! — её голос звучал как бы оправдываясь. — Когда нечего было делать!

— Да-да, конечно, — протянул я, натягивая форму. — Значит вот откуда твои познания во фразочках из Токийского гуля!

— ЭТО ПРОСТО СОВПАДЕНИЕ!

Открыв дверь, я увидел пунцовое лицо Юкино:

— Значит, теперь у меня есть компромат на тебя, сестрёнка.

— Только попробуй кому-нибудь рассказать… — она сжала кулаки.

— И что? — я подмигнул. — Заморозишь меня своей ледяной силой? О, погоди, это же из другого аниме. Которое ты, конечно же, НЕ смотрела.