— Накамура-сенсей, — я сделал паузу, подбирая слова. — Можно вас на минуту?

В её глазах промелькнуло удивление, но она кивнула:

— Класс, изучайте пока свои роли.

В коридоре было тихо, только где-то вдалеке слышались голоса. Солнце из окна падало на её золотые волосы, создавая что-то вроде сияния. И всё-таки, как же она красива. Я вздохнул. Что ж.

— Я не смогу играть эту роль, — произнёс я тихо. — Не потому что не справлюсь. Просто… некоторые маски слишком тяжело носить.

Она смотрела на меня с каким-то новым выражением:

— Ты о роли или…

— О жизни, сенсей, — я слабо улыбнулся. — Знаете, в биологии есть такое понятие как мимикрия — когда организм притворяется кем-то другим. Но иногда это слишком… энергозатратно.

— Понимаю, — её голос звучал мягко. — Но ты уверен? У тебя действительно хорошо получается.

— В том-то и дело, — я посмотрел в окно. — Хорошо. Будто не играю, а просто… живу. Но я готов помочь с декорациями, костюмами — чем угодно. К тому же, уверен, желающих на роль Призрака найдётся немало.

Рин молчала, теребя край пиджака. Я чувствовал, что она понимает настоящий смысл моих слов.

— Иногда, — наконец произнесла она, — самые сильные организмы — те, что умеют адаптироваться, а не прятаться.

— А иногда, — я улыбнулся печально, — лучший способ адаптации — это найти свою нишу. Без масок и притворства.

Повисла тишина.

А затем.

— Рин… — я впервые назвал её по имени, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. — Прости меня за все эти дни. За моё неадекватное поведение. Надеюсь, я не доставил тебе слишком много неудобств.

Она закусила губу — жест, от которого у меня всегда перехватывало дыхание.

— Ты влюблён в меня? — её голос был едва слышен.

Я стоял, выпрямившись, глядя ей в глаза. Держаться. Просто держаться. Хотя внутри всё рвётся на части.

— Да, — ответил я просто. Честно. Как мужчина. — Но это не станет проблемой. Я обещаю забыть тебя.

Её глаза расширились, в них мелькнула какая-то эмоция, которую я не успел разгадать.

— Просто… это не происходит мгновенно, — продолжил я тише. — Поэтому извини, но я не могу участвовать в постановке. Не хочу больше притворяться. Ни на сцене, ни в жизни.

И протянул ей сценарий. Наши пальцы на секунду соприкоснулись — последнее прикосновение, которое я позволил себе запомнить.

— До свидания, Рин-сенсей, — произнёс я уже официально и, развернувшись, зашагал к выходу.

За спиной слышалось только моё гулкое сердцебиение и тихий шелест бумаги в её руках. Я не обернулся. Не мог. Иначе всё моё напускное мужество рассыпалось бы как карточный домик.

В конце концов, даже у самой сильной любви может быть конец. Даже если этот конец приходится писать самому.

Интерлюдия: Рин

— Накамура-сенсей, можно вас на минуту?

Его голос заставил её сердце замереть. Она не ожидала этого — после их завуалированного разговора на языке биологии казалось, что всё уже сказано. Но что-то в его тоне, в этой сдержанной решительности…

— Класс, изучайте пока свои роли, — услышала она себя будто со стороны.

В коридоре было тихо и светло. Солнечные лучи падали на его растрёпанные волосы, и на секунду он показался ей таким юным и одновременно таким… взрослым. Этот контраст всегда сбивал её с толку.

Когда он начал говорить о том, что не может играть роль, её сердце сжалось. Она понимала настоящий смысл его слов. Понимала эту боль — ведь чувствовала то же самое.

— Рин…

Её имя из его уст прозвучало как-то особенно. Слишком интимно. Слишком правильно. И это «прости» — такое искреннее, такое взрослое…

— Ты влюблён в меня? — вопрос вырвался сам собой. Глупо — она же знала ответ. Видела это в его глазах, в его жестах, в каждом его взгляде на её уроках.

— Да.

Одно слово. Такое простое. Такое честное. И от этой честности внутри что-то оборвалось.

«Я обещаю забыть тебя.»

Она хотела что-то сказать. Что-то важное. О том, что не нужно забывать. О том, что если бы не эти чёртовы обстоятельства… Но слова застряли в горле.

Когда их пальцы соприкоснулись над сценарием, она почувствовала это электрическое покалывание — то самое, которое всегда возникало рядом с ним. То, которое она так старательно игнорировала.

А потом он ушёл. Его шаги эхом отдавались в пустом коридоре, а она стояла, сжимая сценарий, и думала о том, как странно устроена жизнь. Юный мальчишка только что преподал ей урок мужества и честности.

«Знаешь, Казума, — подумала она, глядя ему вслед, — ты ошибаешься. Ты не играл роль. Ты просто был собой. И именно поэтому…»

Она не закончила мысль. Некоторые вещи лучше оставлять несказанными. Даже самой себе.

Я добрался до шкафчика на каком-то автопилоте. В голове ещё звенели мои последние слова Рин, а сердце продолжало выбивать барабанную дробь о рёбра.

Домой. Просто переобуться и домой. К чёрту оставшиеся уроки.

Но вселенная, похоже, решила, что с меня недостаточно драмы. В шкафчике, прямо на кроссовках, лежал белый конверт.

Да вы издеваетесь. Я устало прислонился к стене. Серьёзно? Ещё одно любовное послание? Ненавижу.

И выбросил письмо. После разговора с Рин внутри была такая пустота, что даже любопытство — моя вечная слабость — казалось чем-то далёким и неважным. Нервно переобулся в кроссовки и чуть не впечатался в стену. Точнее, в нечто, напоминающее её — Годзилла-сенсей собственной внушительной персоной.

— Ямагути! А я тебя обыскалась! — её бас наверняка услышали даже в соседней префектуре. — Азуми не передала, что ли? Ты в команде! Соревнования на носу!

Я моргнул. Вот это напор — она даже не допускает мысли, что я могу отказаться. Прямо как истинный тиран из какой-нибудь спортивной манги.

— Простите, Тамура-сенсей, — я постарался, чтобы голос звучал уважительно. — В последние дни у меня в жизни… кхм, слишком много всего. Боюсь, я буду только обузой для команды. Поэтому прошу меня извинить за отказ.

И пожалуйста, не надо сейчас только её фирменного приёма с заламыванием руки. У меня правда нет сил на спортивное принуждение.

К моему полному шоку, Годзилла… то есть, Тамура-сенсей, посмотрела на меня совсем другим взглядом — мягким, почти материнским. Никогда не думал, что это, вообще, возможно.

— Вижу, у тебя и правда не всё в порядке, — она положила свою огромную ладонь мне на плечо. — Ладно, отоспись как следует. Если передумаешь — мы ждём.

А потом добавила, глядя куда-то вдаль:

— Знаешь, Ямагути, в спорте, как и в любви, главное — не победа. Главное — не сдаваться, даже когда кажется, что ты проиграл всухую. Потому что иногда самый важный матч — это матч с самим собой.

Я замер. Откуда она…? Неужели настолько очевидно? Хотя да, учителя же всё видят. Наверное, со стороны моя безнадёжная влюблённость в Рин была заметна как неоновая вывеска.

— Спасибо, сенсей, — пробормотал я, чувствуя, как внутри что-то теплеет. — Я… подумаю.

«Кто мог знать, — мелькнуло в голове, пока шёл к выходу. — Что самые мудрые слова о любви я услышу от человека по прозвищу Годзилла…»

Домой добрался как в тумане, даже не помню, как открывал дверь. В голове была какая-то звенящая пустота.

Спать. Просто спать.

И, рухнув на кровать прямо в одежде, отключился, едва голова коснулась подушки…

5:00 утра. Я распахнул глаза, чувствуя небывалый прилив энергии. Всё тело звенело от странной бодрости, будто за ночь во мне перезарядились все батарейки разом.

— Так! — оглядел я комнату. — Раз уж проснулся с такой энергией, надо направить её в правильное русло и навести порядок!

Через полчаса я закончил со своей спальней и уже орудовал шваброй в гостиной с ловкостью ниндзя из Конохи. Протирал пыль, раскладывал вещи, даже начал сортировать старые журналы — всё бесшумно, как учат в пособии идеального шиноби.