Алёна

30 декабря

- Ариша, не отнимай у женщины ёлку, мы свою покупаем. Оставь в покое собаку, не снимай с ее головы бант, не отдавай хозяйке со словами:- на память. Когда-нибудь, у нас будет своя собака, - как базарная баба кричу дочери через весь ёлочный базар.

Но Ариша, погруженная в собственный мир, в котором как всегда творятся очень странные дела, будто не слышит меня.

Она продолжает играть со взрослыми людьми, несмотря на то, что им это совсем не нравится. Зато дочери прям заходит, она ведь шесть лет своей маленькой жизни провела в заточении – два первых года – в тюрьме, четыре последующих – в детском доме, откуда я ее недавно забрала, удочерив.

Я так спешила, чтобы успеть подарить ей в подарок себя – маму именно к Новому году, что чуть не заработала нервный срыв. Зато дочь так счастлива, что выражает это везде и всегда.

Она приобрела свободу. Стала маленький гражданином этого города, который может гулять по нему вдоль и поперек в любое время дня и ночи, конечно, с учетом моей занятости, пока не получается, но когда-нибудь я покажу ей всё, что скрывает мегаполис.

Бум-тыдыщ!

- А-а-а! – истошный женский вопль за моей спиной.

Считаю мысленно до трех.

- Женщина… - мужской голос.

Зря он начал с этого слова «женщина», не люблю, когда меня так называют. Я – девушка. Так что ты мужик уже ошибся, а теперь говори, что хотел.

Снова мысленно включаю громкоговоритель у себя в мозгах на полную мощность.

- … ваша дочь только что уронила целый ряд елей.

- Кто-нибудь пострадал? – спрашиваю холодно.

- Нет, но это же форменно безобразие!

Не реагирую. Меня тут же хлопают по плечу.

- Может, ёлки подберете, - женский назидательный голос.

Обнимаю свою сосну, превышающую мои габариты в несколько раз, особенно в высоту, считаю до пяти на этот раз, потом оборачиваюсь, гляжу на погром, убеждаюсь, что никого не зашибло.

- Привязывать надо деревья крепче к забору. Ветер подул, вот и сдуло ваши ели! А в моей девочке веса-то двадцать килограмм. Вы еще радуйтесь, что мою малышку не задело, а то бы я вас засудила, - с человеческого голоса перехожу на шипение.

Не зря же природа подарила женщине эту шикарную возможность – умение шипеть. Оружие для слабого пола. Надо им пользоваться.

Почему –то на ум приходят маленькие тявкающие собачки, которым природа дала громкий голос, чтобы они тявканьем себя защищали. В результате, они больше всего нервируют прохожих… к чему это я?

Мыслительный процесс увел меня в сторону. Бог с ними с собачками. Их всё равно любят! Вот и Аришка день и ночь просит в подарок собаку, меня ей мало оказалось…

- Всё-всё! – мужчина разводит руками. – Я понял, какая мать, такая и дочь. Груша от груши недалеко упала!

Почему груша-то? Я опустила глаза, чтобы посмотреть на свои бедра, но кроме, елки ничего не увидела.

Решила обидеться без доказательств.

- Какая такая? – взревела я.

- Истеричка и хабалка.

- Ариша, доченька, своих обижают.

Тыдыщ! – за моей спиной упала большая сосна.

- Ну вот, я же сказала, плохо привязано! – процедила я дерзко.

- Милицию вызову! – рявкает пенсионерка в старинной норковой шапке – папахе, явно проеденной молью.

- Пожалуйста. Только вам бабушка придется умереть сначала в этом мире, чтобы возродиться в другом, и позвать оттуда милицию. Попаданкой быть в наше время не зазорно.

- Ах ты! Полиция! – горланит бабуля.

Дочь в ярко-оранжевой шубке-чебурашке и вязаной, лично мною, апельсиновой шапочке, в розовых уггах вертится вокруг меня как маленький папуас вокруг костра. Ее светлые кудряшки потешно подпрыгивают как пружинки.

- Мама, бежим, - кричит Арина, хлопая голубыми глазищами.

Я бы побежала, но сосна тянет к земле. Мои пятьдесят килограмм явно не рассчитанны на работу Деда Мороза – грузчика.

Закусив губу, делаю над собой усилие, ускоряюсь, и мы выбегаем из загона с елками.

- Они такие потешные, - хохочет Арина.

- Да, - киваю я, - сами елки не привязали, а виноваты в этом дети непослушные, - цинично усмехаюсь я, прекрасно осознавая истинное положение вещей.

Но думать о грустном запрещаю себе.

У меня и Ариши последние годы были тяжелыми, а последний – невыносимым. Мы выжили, выбрались из передряг, сейчас отметим праздник, а уж потом наверстаем всё то, что должны!

Алёна

Спустя пять минут подходим к машине – старенькому Форду. Долго и скрупулезно обдумываем, как разместить елку – пихаем в машину наискосок, ничего не выходит.

- Давай на крышу, - пищит дочь.

- Багажника нет, чем привяжем?

- Скотч? – хлопает умненькими глазками.

- Не выдержит. Холодно. Треснет сразу.

Мимо проходит здоровенный мужчина, и дочь бросается ему наперерез.

- Дяденька, помогите, пожалуйста. Как нам елку домой довезти?

Не глядя на мелкую преграду, засранец буркает:

- Отца своего спроси!

Ариша резко останавливается, и голубые любимые глазки наполняются слезами.

Подбородок дрожит и потоки слез бегут ручьями по щекам.

- Милая, нельзя плакать на улице. Ты же помнишь, слезы могут замерзнут и превратиться в ледышки.

Бросаю канитель с елкой, сажусь перед дочерью на корточки.

- Детка, посмотри на меня. – Как только добиваюсь эффекта, продолжаю: - Помнишь, я тебе рассказывала, как сильно я плакала год назад, и просила у Деда Мороза, чтобы подарил мне дочку. Вот – он подарил мне тебя, - обнимаю малышку.

- Правда?

- Да. На этот Новый год мы вместе загадаем папу и собаку!

- Сбу- сбу – дется? – спрашивает кроха, заикаясь.

Раньше Арина сильно заикалась. То ли в детстве ее что-то сильно испугало, или кто-то. Может, физиологическая особенность такая. Но мы с ней много занимались с логопедом- дефектологом. Почти избавились от этой особенности речи. Но иногда она возвращается. Вот в такие нервные моменты.

- Лисенок, всё хорошо.

- Женщины! – слышу громогласный мужской голос за спиной. – Если вы намерены прямо здесь праздник встречать, то я – нет. Хотелось бы домой попасть.

- Езжайте! – буркаю я.

- С удовольствием, только мне ваша сосна мешает.

- Она и нам мешает! – поднимаюсь и встаю перед мужиком. Он разглядывает меня внимательно, скользит по мне заинтересованным взглядом. На вид ему лет сорок с копейками.

- Помочь? – внезапно мужчина меняет тактику. – Далеко елку везти?

- Здесь, недалеко, всего два квартала, - указываю рукой в сторону неба. Так получилось. Уже стемнело, и я не увидела свой дом.

- Ведьма что ли? – усмехается.

- Вы чего дядя? – в разговор вклинивается дочь. - Все ведьмы – рыжие, а мама – блондинка!

- А-а. Ну это меняет дело. Мужичок рьяно запихивает сосну в минивен Мерседес. Явно в нем семью возит.

Ариша хлопает радостно в ладоши.

- Не все мужики сво… - визжит она, чем вводит особь мужского пола в полное недоумение.

Пока добрый самаритянин укладывает нашу елку в минивен, дочь достает из пакета мандарин, сбрасывает оранжевую варежку с руки, и она как сосулька виснет на резинке, сдирает цитрусовые корки и заботливо складывает их в карман новой шубки «чебурашки».

Считаю до трех, выдыхаю. Снова придется вывешивать шубу на балконе, проветривать.

Замечаний не делаю, лишь губы обкусываю свои.

Сама виновата. Однажды я сказала Арине, что обожаю, когда меня преследует повсюду запах мандаринов, она запомнила. Теперь раскладывает цитрусовые шкурки по всему дому. Вот и эти я найду где-нибудь у себя под подушкой.

- Барышни, полете! – шутит мужчина, усаживаясь в свое авто.

- Полетели, - садимся с дочерью в свое авто. Еду впереди, поглядывая на мужика сзади. Что за рвение? Почему он захотел помочь? Может, новогодние желания уже сбываются? Может, он свободны и станет нашим папой?