- Господин замминистра…

Амар приоткрыл дверь и аккуратно выставил медичку наружу, шепнув «Простите!». Та не сопротивлялась.

- Что это за школьница?! Если надо, я…

- Господин замминистра. У нас. Очень. Хорошие. Специалисты.

- Господин Штааль! Вы понимаете, что речь идет о жизни моего сына?!

- Если его жизни что и угрожает, - сказал Амар, - так это стыд.

И подумал, но вслух не сказал – хотелось бы мне знать, почему первым делом Фарид позвонил именно ему, а не отцу, не отцовским секретарям, не дядюшкам, даже не в собственную безопасность жайша?

- А вы… - развернулся аль-Сольх, уже собрался что-то сказать, потом вспомнил, что перед ним героический спаситель его драгоценного мальчика, осекся. – Простите, я просто вне себя, просто не могу удержаться. Они хотели убить моего сына!

Амар прикусил губу, глотая совершенно неуместный смех – за истерику не сойдет, не поверят. Попытался уставиться на Штааля… и по глазам его, по внезапно остекленевшему взгляду, понял, что и начальство одним «Ульем» не ограничилось. Он-то когда успел?..

- Следующим пунктом программы - восстание в пустыне.

Рафик аль-Сольх явно не читал ни одного из источников - или не понял. Или не хотел понимать.

- Они хотели его убить. По крайней мере, им было плевать, умрет он или нет, станет калекой или нет, сойдет с ума... Ему нельзя. Такая доза этой дряни...

Комм дернулся, на экране проступило «Подготовьте и предъявите альбом по материалам…» и далее длинный список кодов, которые еще утром были для Амара закрытыми. Он благодарно кивнул и вышел в коридор, оставив Штааля утешать разгневанного отца. Это, кажется, надолго.

Альбом он собирал не меньше сорока минут - потому что все физиономии и пейзажи проверил сам и лично. Кто, что, где, в каком контексте, как сочетается. Исходил из соображения, что человек, ведущий допрос, должен хотя бы приблизительно представлять себе возможные результаты. Фарид никуда не убежит.

И правда, куда денешься с тремя трубочками - на каждый локоть и под ключицу. Особенно, если на лице выражение, будто тебя после тяжелого похмелья (что, по сути, правда) изнутри родниковой водой промывают.

- Ну, это Бреннер. Он там был. Это его помощник, он тоже там был…

Амару оставалось только кивнуть. С Бреннером понятно, а вот фотографию Вальтера Фогеля, бессменного ассистента, Амар нашел крупную, но достаточно старую. Другая прическа, другая одежда. Хотя его-то Фарид мог видеть на конференции.

- Вот этот. – Шестнадцатый уверенно ткнул в один из портретов. Равнодушно пролистнул два десятка других снимков. - И вот этот… точно.

- Уверен?

- Совершенно. У меня зрительная память… Я же рисую. Вообще, надо было мне сначала нарисовать, - надувался Фарид не так выразительно, как отец, но сразу ясно: талант семейный. – Этот и этот. Ну, давай перетасуем или ищи другие картинки, если не веришь.

- Верю, верю… - Амар вздохнул. Верить не хотелось. Фарид с редкостной уверенностью выбрал из двух сотен реальных и смоделированных портретов именно Ажаха и неустановленного Хс по прозвищу Бамбук.

И если Ажаха аль-Рахмана, Последнего Талиба, фигуру скандальную и романтическую, Фарид мог видеть и в новостях, и во многих прочих специально отгороженных местах, то "Бамбук" даже в базах данных жайша не обнаружился.

- Всех вместе?

Фарид задумался.

- Не помню. Может быть, не в одном помещении одновременно. Не всех одновременно. Но Бреннера и этого, - он поднял листок с Ажахом, - точно вместе.

- А ты знаешь, кто это?

- Пуштун какой-то, - сказал Шестнадцатый. – Хотя, может, и нет – но жил в Пакистане.

- Почему ты так думаешь?

- Ну… вообще по виду. И по выговору. Они же при мне разговаривали.

- О чем?

- Не помню я! Не помню, отстань! – взвизгнул Фарид.

- Ладно, успокойся, - вздохнул Амар. - Но вспоминай. Это важно. Вспоминай, тебя потом в любом случае по кускам разберут.

- А кто он?

- Извини, не скажу, чтобы тебе... ложных воспоминаний не навеять.

Фарид помолчал немного, посмотрел еще раз на фотографию.

- Я, получается, был прав? - спросил.

- А черт его знает, - честно ответил Амар. - То ли прав, то ли нет - но то и другое очень невовремя.

Суджан Али, проездом

Суджану не нужно было перечитывать радостный щебет неизвестной Фатимы, отправленный в кондитерскую "Торт-Европа", Карачи, но прихотями сети свалившийся в почтовый ящик кондитерской "Торт-Европа", Мирут. В самом деле, что такое государственная граница для электронных символов? Сдвинь пару цифр - и система не отличит Индию не то, что от любого из Пакистанов, но и от Антарктиды.

Не нужно было, но он перечитал. В сто двадцать первый раз. Полюбовался голографической подписью Фатимы, посреди которой почти в открытом виде красовался номер банковского счета, старого, мертвого счета, с которого он снял деньги на покупку той кондитерской, что в Мируте.

Перечитал и опять решил, что ничего не понимает.

Не сходилось. Ну, допустим - хотя какое там "допустим" - не удалось ему закопаться так глубоко, как хотелось бы. Нашли его пенсионное гнездышко. Но рассказывать ему об этом - зачем? И зачем - сейчас? Он ведь еще и доехать туда не успел. Свернет по дороге - поминай, как звали. Чтобы отследить, откуда примут, прочтут письмо? Не смешите, частные спутники на что? Чуть больше заплатил - и вот для сети ты уже где-нибудь в Таджикистане. Чтобы спугнуть? А смысл? Предупредить, что ищут? Не похоже. Сказать "а мы все знаем" как в плохом кино?

Не бывает даже в плохом кино.

Тем более, что у нас кино - хорошее. Заказчик – со всеми его масками, от пожилого шейха до сладкоежки Фатимы - и сам закопался, так что ни с какой стороны не подойдешь, и ресурсами располагал серьезными, и исполнителя снабдил ими щедро. Поток информации о Тахире - почти без лага, почти в реальном времени - данные по камерам, транспорту, связи, технике. Все очень подробно, очень дотошно, с деревьями вариантов... Тремя четвертями этого Суджан не воспользовался, но качество работы оценил.

И удивлялся рассогласованности между блестящей практичностью технической части и общим инфантилизмом постановочной. Цветочки, стекляшки, роботы… а, впрочем, с роботом как раз вышло хорошо. Хотя Тахир умер не потому, что был пособником атлантистов.

Но это все было тогда, осталось там, до взрыва. А сейчас...

Сейчас посреди мира крутился огромный электронно-бумажный смерч с Дубаем в качестве эпицентра. Летали официальные дипломатические ноты разной тяжести, разевали картонные рты говорящие головы на экранах, Индия вдруг предложила стать посредником в вопросе о независимости штата Азад-Кашмир - и на нее не обрушились со всех сторон, кажется, только потому, что состав восточнопакистанской стороны еще не определился... Азад-Кашмир счел благоразумным не высовываться, пока не осядет пыль - даже странно, что сообразили.

А вот его собственная дезинформация - за которую его только что поблагодарили - не всплыла никак. "Вуц" - всплыл, еще бы. И за ним, всплывшим, гонялись стаи новостных и аналитических гарпунеров... но если в чьи-то руки и попали вещдоки, тщательно оставленные милису, этот кто-то в любом числе воспользоваться ими открыто не рискнул. Или не захотел. Или не стал. Или не в открытую. Все перебивались слухами, следствие сообщало, что ведет следствие... а вела следствие контрразведка Народной Армии, а еще точнее - отдел, ответственный за Европу.

Может быть, деза не всплыла именно поэтому. В Евроотделе работал племянник Рустема аль-Сольха. А может быть...

Суджан посмотрел в серовато-коричневое затененное стекло междугороднего автобуса, самого обычного – два этажа багажа, едва работающий кондиционер, полудохлые телепанели, доисторический раздатчик сети, - увидел там собственную осунувшуюся физиономию, поскреб щеку. Щетина кололась и поскрипывала. Если сказать себе правду, как перед Аллахом, то он попросту не знал, почему до сих пор жив. Он был уверен, что заказчик сдаст его немедленно после взрыва. Потом, получив последние указания насчет цветочков и хрустальной крошки, был уверен, что привязка нужна, чтобы красиво «предотвратить» покушение на Тахира. Потом – не сомневался, что сумел оторваться, избежал предательства.