Зверь купалась в лучах обожания, Паломита это обожание излучала с щедростью солнца над пустыней, и только Амара никто обожать не собирался.

Он все равно был счастлив – смотрел на гибкую, но резковатую в движениях, чуть угловатую, чуть слишком худую женщину перед собой, забывшую о нем, поглощенную новым переживанием; видел, как проступает при повороте головы позвонок на шее, переводил взгляд на узел высоко подобранных темных волос, и помнил еще, как она небрежно заплетает косу перед тем, как окончательно заснуть.

Словно на середине моста – ты уже знаешь женщину, ее вкус и запах, но она еще нова для тебя, она еще крепость, которую нужно завоевывать каждый день заново, и знание – это предвкушение, а не скука, а в ожидании знакомого жеста, взгляда, слова – больше счастья, чем в узнавании.

Так что он какое-то время смотрел, а потом пошел и сделал ей собственный маленький фруктовый коктейль, только не с насекомыми, а с ромом. Ром был не аутентичным, австралийским, а не новозеландским, он так и сказал. Его не заметили.

И только после Палома обронила "Когда ты на меня смотришь, мне кажется, что я здесь вся".

Сестры!

Я знаю, что многие из вас скрепя сердце приняли постановление о легализации временных брачных союзов. Многие годы этот вопрос становится источником самых горьких противоречий. Все мы знаем, сколько злоупотреблений и неблаговидных намерений реализуется под вывеской «временного брака». Знаем мы и о том, что подталкивает женщин к заключению таких союзов: послевоенная демографическая ситуация. Счастлива та, чей брак построен на прочной основе крепкого намерения пройти рука об руку с законным супругом всю жизнь, вырастить детей и воспитать внуков – но проклятая война унесла жизни слишком многих мужчин. Временный брак позволяет женщине узнать радость супружества, а порой и материнства, к тому же по статистике каждый восьмой временный брак становится постоянным. Мы ратуем за все, что позволяет женщине реализоваться в своем главном жизненном призвании, не вступая в противоречие с законами морали и нравственности, а потому, после долгих диспутов, Союз поддержал мудрое решение о разрешении супружеских союзов с ограниченным сроком контракта. Ведь именно этот закон дает гарантии женщинам и детям.

Тревожит меня другое. Еще до объявления постановления появились, а после – разрослись, как сорная трава заведения, именующие себя «брачными отелями». Это наскоро отстроенные загородные гостиницы, где под одной крышей можно найти и нотариуса, и священнослужителя – и те, и другие, как правило, весьма сомнительны, и оказываемые ими услуги чаще всего не соответствуют требованиям закона. Таким образом, заключаемый союз оказывается незаконен и противен Аллаху, и кто, как не женщина, больше всех страдает от этого?

А что творится в этих притонах, в названии которых слово «брак» звучит кощунством и надругательством над всеми устоями нашего общества? Обстановка в них воплощает безнравственность и служит для возбуждения самой грязной похоти. Алкоголь, наркотики и возбуждающие средства продаются на каждом этаже, самые противоестественные приспособления доступны в каждом номере. А вульгарные и вызывающие изображения, которыми отделаны эти номера?! Что общего имеет эта грязь с нашим представлением о чистоте и целомудренности брачных отношений? Мы не ханжи, нет! Мы никогда не отворачивались от того, что мужчина и женщина сотворены с физиологическими потребностями и способными к наслаждению. Но все устои нашей культуры – нашей зарождающейся общей культуры и всех ее истоков – требуют от мужчины и женщины скромности и сдержанности...

Отрывок из выступления Лейлы Мендосы, главы дубайского отделения Союза жен и матерей, на канале Al Hadath.

Фарид аль-Сольх, свидетель и пострадавший

Голова нестерпимо разболелась еще во сне – не привычной рабочей «компьютерной» болью, а дико, ни на что не похоже. В черепе пульсировало, дергало и жгло, словно мозги выдрали с корнем и без наркоза, как гнилой зуб. Фарид отчетливо помнил, что никто и никогда не удалял ему зубы без наркоза, но острую пульсацию нерва и вкус крови узнавал... вероятно, в прошлой жизни. Еще тошнота, жажда и мерзостный привкус во рту. Это узнать попроще: похмелье. Хотя до такого похмелья Фарид тоже никогда не допивался. Он вообще пил очень мало.

В виске зудел, жужжал, кололся козлетон медика: «Наркотики, стимуляторы, модификаторы настроения категорически запрещаются. Алкоголем, безрецептурными лекарствами и народными средствами не злоупотреблять, иначе я ни за что не ручаюсь».

Фарид заставил себя приоткрыть слипшиеся глаза. Багрово-алый полумрак. Широкая кровать. Перед носом – заботливо поставленный пластиковый тазик с порнографическим рисунком. Над головой поблескивает зеркало, рассеченное пополам яркой полосой света.

Картинка на тазике, если и вызывала какие-то мысли, то разве что о еде - изобилием мяса. Мысли - успеть перегнуться, не упасть вниз лицом, отплеваться, прийти в себя - были совершенно лишними. Потом он несколько минут просто дышал. Потом начал снова обследовать окрестности. На тумбочке нашлась бутылка с водой. Закрытая. И стакан... с водой же, заботливо налитый до половины. Как раз удалось не расплескать. После этого оказалось возможным взять бутылку и открыть. Пластик противно скользил под пальцами, будто руки обволокло прозрачной пленкой как атлантистов на конференции. Это он помнил, это было вчера - или позавчера, или неизвестно когда. Фарид быстро провел рукой по лицу. Все-таки позавчера, наверное...

Хуже всего: никакого представления о том, как можно из... откуда... тут мысли мешались, а в голове почему-то возникал образ Бреннера, проступающий из объемных планов фильма... призрачный потусторонний пейзаж... что это было?.. как из мира Фарида аль-Сольха, служащего Сектора А контрразведки жайша, лингвистического консультанта, сына заместителя министра иностранных дел Турана, оказаться в средней цены секс-мотеле. Вдребезги, в сопли и слюни пьяным. Как, зачем и с кем он тут... пил, это точно, а вот насчет всего остального – отравленный организм отказывался отвечать на деликатные вопросы, но судя по состоянию необъятного сексодрома, спал он тут все-таки один, с краю, свесившись вниз головой. Предусмотрительно как.

Где в этом проклятом притоне разврата аптечка? В ванной?

Это можно было проверить только опытным путем. В тумбочке аптечки не обнаружилось. Обнаружился Коран в верхнем ящике и Библия в среднем. Шутники. Мысль о том, чтобы встать, то есть опустить ноги и поднять голову, тоже была в корне неправильной. Пять минут и все остатки воды спустя Фарид сполз на пол и негероически пополз в ванную на четвереньках. В таких номерах обычно ставили камеры - для защиты женщин. И возможно, местные наблюдатели сейчас очень развлекались. Но если бы он все же попытался встать, развлечение им было бы обеспечено не хуже.

В ванной действительно нашлось все, включая большую круглую ванну с очередным затейливым «мясом», украшавшим борта и дно. Фарид пустил воду, выгреб из аптечки несколько пластырей, капсул и гелей сразу, облепился и обмазался, потом залез в ванну и свернулся клубком в теплой пузырящейся воде, положив голову на бортик. Ему хотелось выть от нестерпимого ужаса, и половину ужаса, если ужас измерялся в половинах, составляла дыра в памяти, а вторую – мысли о том, что рано или поздно придется вылезать из воды и выходить в мир. Объяснять что-то отцу, Штаалю, еще кому-нибудь. Хотелось сдохнуть прямо сейчас, прямо здесь.

Где-то еще фоном гудело, что это может быть не самое страшное. По-настоящему страшно станет, когда он согреется и попытается встать - и не сможет. И так будет всегда. Тошнота, головокружение, пленка на толстых неуклюжих пальцах... Потом Фарид все же постарался развернуться и сесть, прямо в воде. У него получилось. Голова осталась на месте, хотя казалась гулкой и совсем пустой внутри - стукнись о край ванны, услышишь полый звук... А на тыльной стороне ладони обнаружился след от укола. Если бы не больничный опыт, Фарид принял бы его за царапину. Царапин, синяков и ссадин на нем было много - всяких. Мелких и не очень, свежих и не очень. Почти все саднили в воде, чем дальше, тем сильнее. А эта вовсе не болела, просто затвердела слегка.