- Парень, стало быть, глядел на трубу. Что в этом показалось вам странным, Сонер? Вы, кажется, очень внимательно смотрели по сторонам?
- Да уж, смотрел. Парень... ну, молодой совсем, а бородатый, лицо обветренное, платок. В общем, я на него тоже смотрел, сами понимаете. – Сонер не врал и почти не преувеличивал. При виде афганца, словно только что выбравшегося из Хайберского ущелья, ему резко захотелось уйти из цветочного магазина подальше. Зачем нарываться-то.
- А еще кто-нибудь на твою сестру смотрел? Странно было бы, если бы не смотрел, - улыбается офицер, а глаза теперь серьезные: услышал про афганца.
Сестра фыркает, натягивает шаль на плечах, смотрится дура дурой. Не слабоумной, а вот настоящей бестолочью, у которой только и на уме, кто на нее как таращился.
- Да, еще один парень. Тоже молодой такой, но этот, сразу видно, столичный. Не в форме, но с жайшевским значком. Уставился и стоял, но этот, вроде, внизу был, да?
- Не помню, - отворачивается Ширин.
- Значит, молодой симпатичный парень с жайшевским значком? Лет двадцати?
- Может быть, постарше. А откуда вы знаете, что симпатичный?
- Догадываюсь, - усмехается инспектор. - Подробнее описать его сможете? Рост, фигура, приметы какие-нибудь?
- На полголовы пониже вас, волосы темные, совсем темные - и прямые, я потому заметил. Глаза карие. Лицо такое... треугольное чуть. Выговор столичный - а сам... сказал бы, что ливанец, наверное, но у вас все перемешалось. А еще он с компьютером много работает. Он руку разминал, - Сонер показал место, на четыре пальца ниже локтя. - Там всегда болит, если в перчатке много времени проводить, особенно в тех, что на мелкие движения запястьем упирают...
Этим наблюдением Сонер гордился - он заметил раньше Ширин. Ну хотя бы вслух сказал - раньше. Первым.
- Великолепно! Вы всех посетителей так можете?
- Нет, только тех, кто на мою сестру слишком много глазеет, – пошутил в ответ Сонер, только офицеру, кажется, было не до смеха. Правой рукой он отстучал что-то на своей планшетке. - Не всех, но почти всех. Я же учусь в колледже Абдул Кадыр Хана, нас учат... много чему полезному учат, это колледж для одаренных.
- Заканчивайте поскорее и поступайте к нам на службу.
Это уже был конец разговора, такое Сонер понимал.
Когда офицер вышел, Ширин сбросила шаль и задумчиво посмотрела на дверь.
- Кажется, - сказала она, - ты очень помог следствию. Знаешь, кого ты описал? Фарида аль-Сольха, истихбарат жайша, сектор А, должность - инспектор. А от нас только что ушел Амар Хамади, истихбарат жайша, сектор А, должность - младший инспектор.
- Но он же правда там был!
- Да, - кивнула Ширин, - вот я и говорю - ты им очень помог.
Жиль Ренье, тоже посредник
Наушник вскипает и журчит с легким акцентом, сразу слышно, что исходное университетское образование собеседник получал в Эколь Нормаль Супериёр в Париже, а вот заполировывал сначала в Лозанне, потом в Цюрихе.
- Простите, господин председатель, но если вас интересует, почему я не связался с вами, после того как послал отчет, я вынужден с сожалением сообщить вам, что я только что закончил предотвращать вторую попытку государственного переворота за этот день. И те из ее авторов, что еще живы, ждут за столом переговоров, а попытаться договориться я обязан, потому что если мы хотим в ближайшие несколько суток явить миру некое подобие консенсуса или хотя бы некое отсутствие войны, то мало-мальски политическая оппозиция нужна нам живой и видимым образом представляющей интересы своих... избирателей.
«Афрасиаб воскликнул «Я иду в поход!».» Плачьте-плачьте, господин предотвратитель, что бы ни случилось с Тахиром, вы-то никому, кроме себя, нынешним счастьем не обязаны.
- Господин Усмани, представленный вами отчет заставляет предполагать, что вы были готовы к подобному развитию событий. Или даже… что вы должны были быть готовы. Если речь идет об осложнениях, значит, операция состоялась, не так ли?
- Господин председатель, - немецкий акцент становится слышнее, может быть от усталости, но скорее - в виде демонстрации. - Поскольку я жив, поскольку господин второй вице-президент Салман Хан жив, поскольку мы еще не воюем и уже разговариваем... я оказался относительно готов. К осложнениям. Не скажу, что совсем непредвиденным, но по моему счету - маловероятным.
Усмани не мог бы более внятно заявить, что считает себя пострадавшей стороной. Того гляди, начнет предъявлять претензии в духе XCI. Фактически, он уже это начал. Увлекательная международная игра «свали что попало на Жиля Ренье»? Страх поскреб по пояснице прохладной лапой – и заткнулся.
- Как вы думаете, кому мы обязаны всеми этими сюрпризами? – Едва ли пакистанец клюнет, но можно и попытаться.
- Непосредственный субконтрактор счел за благо пропасть, но его ищут и, полагаю, найдут, не иголка. - Более чем возможно, что ярость в голосе настоящая, но это ни о чем не говорит. - Но вот чьи интересы он представлял, если представлял... я ни за что не могу поручиться. В этом деле слишком много сюрпризов… - устало говорит Усмани. - Вчера я было решил, что это сделали по приказу или в пользу кое-кого из моих соотечественников, но... даже если взять поправку на желаемое и действительное, никто здесь не был в достаточной степени готов. Сейчас это уже видно.
Итак, Усмани предполагает – по крайней мере, вслух и для союзников, - что его исполнителя перехватили и переориентировали. Большой промах с его стороны, изрядная потеря лица и репутации. В принципе, Усмани должен быть заинтересован в том, чтобы об этом не трепались на всех перекрестках. Значит, он несколько углубил свою зависимость от Ренье – и не может этого не понимать…
Небольшую часть ренты можно получить вперед.
- Нас с вами серьезно подвели, и мы не можем оставить эту ситуацию без нашего внимания, - медленно и с нажимом на невидимого собеседника проговорил Ренье. Практически сел сверху и подавил всяческое сопротивление.
- Да, господин председатель, вы совершенно правы, и как только ситуация здесь стабилизируется, и у меня появится возможность подвести итоги, подбить баланс – я думаю, мы сможем сориентироваться... Is fecit, qui prodest. Пока что я вижу только одну возможную кандидатуру.
- Да, - сказал Ренье. – Я тоже. Я пока тоже.
- Как мне кажется, господин председатель, те, о ком я думаю, тоже несколько ограничены в действиях - они не могут воспользоваться ситуацией сразу, проявить... излишнюю подготовленность.
Только если они хотят сохранить идеальное лицо, думает Ренье. Что, в виду безумного количества промахов, уже допущенных всеми остальными, вовсе не обязательно.
Беда в том, что мы все старики. И я, и Бреннер, и даже Усмани. Сколько бы нам ни было лет, мы все старики, мы помним время до. Мы помним мир. А вокруг столько молодых и зубастых, они выросли в войну, они не знают ничего, кроме войны, они воюют с явлениями как с людьми и самый быстрый способ для них – заведомо самый верный, а о цене думать нечего, потому что завтра переменится ветер, кто-то сбросит бомбу на нефтяные поля... и где будет то, что ты сэкономил? Чуть больше дыма над городом встанет?
Ренье вспомнил сухой ящеричий взгляд туранского контрразведчика. Ведь сущие дети – заявиться на конференцию киноперсонажем и два дня не выходить из роли. Дети. Только вот про опиум все так и есть. Они не стали бороться с проблемой, они просто уничтожают ее на физиологическом уровне. И не ждут, что после «падай, ты убит», мертвые встанут, с чьей бы они ни были стороны. А наши смотрят на них с завистью и хотят так же.
- Кстати, - вклинивается Усмани,- от меня хотят, чтобы я подтвердил господину аль-Сольху, что новое правительство поддержит обязательства президента Тахира. Я буду вынужден согласиться.
- Какому из аль-Сольхов? – Ренье зажмурился и скрестил пальцы.
- Рустему.
- Большое спасибо, господин министр, - вздохнул Ренье, - я с надлежащей осторожностью поставлю заинтересованных лиц в известность.
