А она всегда будет с теми, кто пытается ходить по путям Аллаха, ибо он не оставляет тех, кто хочет служить ему. Помните, братья мои, не связано то, что не связал Аллах, и не развязано то, что не развязано Им. И если видите горе и беду над вами на путях Его, знайте, во всякой ловушке оставлена щель, во всяком бедствии - просвет, ищите и не бойтесь, дабы вашим трудом и вашей отвагой сбылась воля Его.

Не буду скрывать, что совершенное далось нам нелегко. Враги многочисленны, коварны и хитры, а наших друзей в развращенных городах отступнического Турана немного. Но мы не теряли веры, надежды, упорства и мужества, подобающих воинам Аллаха - и были вознаграждены. Двое предателей веры, двое врагов Ислама бесславно погибли в суетливом, тщеславном и безбожном городе, среди подобных им свиней. Разве не жалкий конец? И такова будет участь всех, кто предает нашу веру и наши обычаи, кто продает душу так называемым прогрессу и терпимости ради низменных греховных удовольствий, всех, кто преследует истинных воинов Ислама. Тех же, кто не встретится с карой при жизни, ждет вечная мука в Аду, ибо нет ни на земле, ни под землей уголка, где сможет укрыться забывший веру нераскаянный грешник.

Где нынче предатель Мохаммад Тахир, продавшийся американцам, променявший братьев на врагов? Горит в Аду! Где нынче Акбар Хан, преследователь истинно верующих? Горит в Аду! Прислушайтесь - и вы услышите их стенания, доносящиеся из огненных котлов. Не сожалейте о них, братья - они сами выбрали свою участь, когда заключали договора с нашими врагами, когда преследовали и казнили самых стойких в вере, пытками и казнями пытались их сломить. Всякому живому человеку Аллах уготовил награду по делам его, вот их награда.

Тех же, кто послужил орудием гнева Его, вывел Он из обители нечестивых и спас из ловушек скверных. Пусть не радуются они своим всевидящим глазам, своим ищейкам и своему оружию, ибо Аллах - лучший из хитрецов, как сказано, и когда есть на то милость Его, любой глаз ослепнет и любое оружие обратится против хозяина. Знайте это и помните, как было заповедано вовек - нет Бога, кроме Аллаха, не идолопоклонникам равняться с Ним...

- Снято.

- Дай воды. Тьфу, вроде и не соврал, не сказал, что и Тахира тоже мы, а вот как-то...

- Командир, а ты еще обещал карать отступников парами, для симметрии.

- Не я караю, а Аллах. Но теперь придется. Потому что про ложь ты сам все знаешь.

«Видеоряд представляет собой рисованное изображение сидящего человека в молитвенной позе, характерной для мусульманских религиозных отправлений. Человек облачен в черно-белую куфию и одежду «камуфлированной» окраски, имеет длинную бороду. На коленях у него лежит стилизованный автомат. Прикосновение к изображению вызывает начало анимации. Изображение двигает нижней челюстью. Раздается звук зурны, далее вступает мужской голос:

Светит нам зеленая звезда.

Снова мы оторваны от дома,

Снова между нами города,

Взлетные огни аэродромов.

Здесь у нас засады и враги,

Здесь у нас холодные рассветы,

Здесь на неизведанном пути

Ждут взрывоопасные предметы.

Ислам, ты - мой компас земной,

А удача - награда за верность.

А песни довольно одной,

Но чтоб об Аллахе в ней пелось!

Данное произведение можно однозначно интерпретировать как карикатурное изображение пакистанского и международного религиозного террориста Ажаха аль-Рахмана, известного также под прозвищем Последний Талиб…»

Фрагмент заключения комиссии экспертов по уголовному делу №****** (“КВН в Новосибирском университете”), раздел «Осмотр и описание объектов»

Амар Хамади, в отпуске

Над головой с воплями носились птицы, то ли чайки, то ли нет, Амар не приглядывался – он болтал ногами в теплой воде лагуны и болтал языком на все подряд легкие темы. Обойдя едва не половину острова, Штааль наконец-то уселся отдохнуть на берегу, судя по всему, только ради Амара. Разговаривали о книгах, с удивлением обнаруживая, что набор чтения ребенка из Измира не слишком сильно отличался от набора чтения ребенка из Парижа. Пока Штааль, разглядывая чаек над морем, не сказал:

- Еще я обожал триллеры, читал их гигабайтами. Особенно про маньяков. Меня интересовала… природа зла, - ответил на невысказанный вопрос собеседник. – Потом я понял, что автор может подойти достаточно близко, но все равно остается за некой гранью. Стало скучно.

- В детстве – это когда? – вдруг поинтересовался Амар, вспомнив, как сам сунул нос в одну подобную книжку и прочитал примерно главу, как раз с описанием найденного трупа…

- Лет в семь-восемь…

- А… родители? – от Амара эти книжки хотя бы прятали.

Нет, с трудом вспомнил он. Сначала не прятали, и был этот бумажный томик, небрежно брошенный на диване, и он открыл на том месте, где книжку оставила мать, и читал до конца главы, не в силах оторваться. В подробном и натуралистичном описании жестокого убийства было что-то липкое, затягивающее. Сладострастное. Мальчика мутило и трясло, но книжка словно приклеилась к рукам, а яркие картинки вплавились в мозг, застряли в уголке глаза.

До сих пор там остались, подумал Амар-взрослый, чувствуя в позвоночнике тот предобморочный сладкий и тошнотворный трепет. Потом он видел многое похуже выдумок бойкого французского писаки, но та книга о турецких наркоторговцах осталась первым незабываемым опытом встречи с настоящей мерзостью. Это были не просто слова, а звуки и почему-то даже запахи: горелый человеческий жир. Потом он этот смрад узнавал, как уже знакомый.

- Что родители? Они купили мне самый лучший ридер…

Амар представил себе ребенка, поглощающего гигабайты ужасов с расчлененкой, инцестами, пытками и психопатией, передернулся и в очередной раз захотел свести знакомство хотя бы с уважаемой матерью почтенного начальства.

Отец – некогда преуспевавший торговец европейским оружием, едва ли не первым лишенный европейского гражданства, со всеми вытекавшими из этого последствиями для бизнеса и личных дел, тоже представлялся фигурой нетривиальной, но более понятной. Если судить по рассказам шефа, господин Штааль-старший сочетал авантюризм с интеллектуальностью и вообще здорово напоминал этакого джентльмена-мошенника XIX века, разведчика Африки и Амазонки. Но такие типажи Амару попадались… хотя бы в литературе и кино; а вот дама, ставшая спутницей его жизни и матерью троих детей, дама, научившая еще-не-шефа к пяти годам читать на трех языках, разбираться в классической музыке и играть на рояле, и все это в вынужденной эмиграции, на фоне войны и под обстрелами… Хамади хотелось бы при встрече поцеловать ей руку - чтоб не слишком заметным образом убедиться в ее материальности.

И, да, ридер. «Самый лучший». В переводе – «это было нам совершенно не по средствам, но они не могли позволить мне ломать глаза над дешевой моделью, и им даже не приходило в голову, что читалку у меня можно просто забрать…»

- А «L'Empire des loups» среди гигабайтов попадалась? – все-таки поинтересовался Амар. Сплетавшаяся сеть пересечений его и пугала до спазмов в желудке, и остановиться он не мог, спрашивая обо всем, начиная с мультфильмов.

- Да… - почти сразу кивнул Штааль. – Впечатляющая смесь натурализма и развесистой клюквы.

После того, как Амар был посвящен в тонкости роста клюквы и подробности происхождения оборота, он заметил, что собственно «клюква», она же приключения в турецком антураже, не произвела на него впечатления, в отличие от…

- Понимаю, - задумчиво протянул шеф, и Амар ему не поверил, но был рад этому разговору, сокращению дистанции, найденным точкам пересечения.

Пусть это будет надолго, попросил он у кого-то, если нельзя навсегда, то хотя бы надолго…

“Мы, свободные люди всех народов мира, низвергнем их туда, откуда они пришли