Генерал уже сидел возле окна и разглядывал суету на взлётно-посадочной полосе. Да, зоркий глаз мог заметить, что среди сотрудников аэропорта многовато крепких мужчин, на которых рабочая одежда не очень сидит. И иногда топорщится в неподходящих местах. Интересно, сколько служб обеспечивают сейчас наше безопасное отбытие? И не примут ли они друг друга за террористов? Если нас или ещё какую-нибудь делегацию взорвут в самолёте, это будет перебор. Не говоря уж о том, что крайне неприятно. Туран и так умудрился за несколько дней потерять даже те крохи дипломатического престижа, которые приобрёл за последние годы. Можно провести стопроцентно прозрачное расследование (каким оно в политических делах не бывает вообще, а здесь не бывает в квадрате и в кубе), но всё равно весь мир запомнит, как за время мирной конференции взлетели на воздух два прибывших на неё президента. Удивительно, что мы ещё не воюем. С кем-нибудь и за что-нибудь.

Генерал рассказывал, что в своё время в Европе… или в России… ходила шутка: «В ответ на неизвестно чей теракт американцы нанесут удар возмездия кому попало». Впрочем, такого рода теракты и удары возмездия почти не выходят из моды. И вот сейчас совершенно не утешает то обстоятельство, что один-то теракт вполне известно чей, да и об авторстве второго можно строить небезосновательные догадки. Уж больно много вокруг любителей возмездия. Или это паранойя от последних событий разыгралась? Хотя… помнится, один пакистанский спецназовец говаривал: «Может, я и параноик, но зато я до сих пор живой параноик». Сказал – и накаркал. Его убили в суматохе, сопровождавшей раскол Пакистана. Не помогла паранойя. Труп опознали только по личным вещам и общей антропометрии.

Казалось тогда, что разрубили узел, а он вскоре в дюжину новых завязался. А тот, что мы пытались и развязывать и рубить в последние дни, вообще похож на помесь авоськи с осьминогами и лернейской гидры. Пытаешься развязать – норовит откусить пальцы, а то руку с головой, да по пояс. Отрубишь – тут же что-то новое растёт, не то щупальца, не то очередная ядовитая голова. И немедля запутывается в узел с уже выросшими – то ли дерётся, то ли спаривается, то ли всё это разом. Очередной урок: как только решишь, что в чём-нибудь разобрался, сразу же получаешь по самонадеянной тупой голове. Хорошо хоть никто из местных… да и приезжих хищников её не откусил. Просто так - или перепутав с гидрой.

Самолёт ещё только начал движение, бетонная полоса ещё не успела провалиться вниз, а генерал уже закрыл глаза. Похоже, уснул. Иногда кажется, что у него и в самом деле нервов нет. Только кажется, к сожалению. Это как раз реакция на перегрузку. Мозг требует отдыха, потому что эксплуатирует его генерал нещадно. Помнится, он однажды отрубился на десять минут во время артподготовки. Больше суток на ногах, план операции доводил до ума, руководил выдвижением, утрясал координацию с союзниками. Потом сел прямо на землю, привалился к колесу машины и закрыл глаза. Вальтер даже испугался сначала, но потом вспомнил – Бреннер про такую свою реакцию на стресс рассказывал. Очень удачная реакция – здоровый сон. Даже за несколько минут очень неплохо прочищает мозг. А ты сиди и пялься сверху на облака да делай в уме работу над ошибками – всё равно бессонница.

А потом - господи, заранее страшно, - две недели пить по-русски.

“- Паульхен, детка, что вы изучали в школе?

- Синонимы, мама.

- А что это такое?

- Вот, смотри: «Вуц», рулет без мака, два мертвых пакистанца и холодное оружие.

- ???

- Ну мама! Разве ты не понимаешь? Это все означает сталь!”

Реприза берлинского дуэта комиков, выступление в клубе “Watergate”. Игра слов: Stahl - сталь, а также холодное оружие (см. Alles kauf ich! sprach das Gold, Alles nehm ich! sprach der Stahl (нем.)

Ширин Усмани, будущая Ширин аль-Сольх

"На вопрос, не опасается ли он за свою жизнь в связи с недавним катастрофическим покушением, господин Петров ответил, что намерен держаться подальше от любых произведений искусства, а в остальном полагается на всем известный высокий профессионализм туранских служб безопасности..."

“Трудно было бы более недвусмысленно заявить, что Россия не видит в случившемся угрозы своим интересам. - ОЖТ”

По комнате ходит вдумчивый и аккуратный ветер. Ширин заканчивает комментарий к заметке и поправляет шаль. Взламывать систему воздухоснабжения в доме будущей родни как-то неловко, особенно, если никто и не думает прятать от тебя входы. Смысл английского выражения "умер и попал в рай" наконец-то становится ясен. При жизни так хорошо не бывает, жизнь этого не предусматривает - она есть форма существования белковых тел, а не форма их счастья. Сначала ей сделал предложение господин Штааль. Это было хорошее предложение: пойди туда, не знаю куда, доставь туда то, неведомо что. Она пошла и доставила. И господин Штааль совершенно этому не удивился.

Интересной бывает только слишком сложная задача. Такая, чтоб скрючиться внутри себя и хныкать, и чтоб грудь перехватывало тугим обручем: не смогу, не справлюсь; и чтоб страх перед признанием в беспомощности подхлестывал лучше любой плетки. Чтоб бояться до визга, чтоб обмирать от ужаса и чтоб перед глазами плыло. Лучше всего как тогда, на конкурсе, когда она была совершенно уверена, что ошибется – и не от незнания, а как раз потому, что все нужное выучено лучше возможного, просто потому, что цвет, свет, чужие голоса и лица, слишком много информации и фильтры летят, и кажется, сейчас язык просто откажется повиноваться…

Нет, лучше всего было в прошлый четверг. Очень страшно и никакой возможности отказаться – полет вниз, получается, все получается – полет вверх!..

Будущий тесть стучит, входит, шаркая, смотрит наискосок. Будущий тесть похож на... на большую нелетающую птицу, только не настоящую, а древнюю, вымершую. Диатриму. Только характер у него лучше в n раз. Почти во всем.

- Я предупреждал, что мы начнем понемногу - с бальных танцев и семейных обедов. Бальные танцы будут завтра, а обед почти готов, и тебя сейчас позовут.

Здесь свежее, уютнее, проще, чем дома. Все легче. И обеды, и разговоры. Жены господина аль-Сольха старше самой Ширин разве что лет на десять, молодые и веселые, особенно та, что христианка. С ними тоже легко, а что говорить не получается, не о чем, не беда – они и сами прекрасно справляются, ловко переходя от мод к экономике и от текущей туранской политики к меню для будущего приема. Можно сидеть, улыбаться, кивать и поддакивать, впитывать все – движения, тон, стиль. Пытаться из чужих кусочков собрать себя-новую, для этого города, для новой жизни. Для замужества.

И это почти-самое-главное. Большое дело, надолго, на годы. У нее будет муж - и они могут, она посмотрела, проверила, убедилась, могут быть счастливы. Фариду не повезло, почти как ей самой - не та среда, не те стимулы, не те ритмы, не то... все. Но это можно встроить, отладить, показать. Тяжело, не легче, чем перебрать базу самой Ширин. Но можно. Все можно. А калечить совсем не нужно. Ширин смотрит на жениха, она знает, как сделать выражение глаз теплым, помнит наизусть весь биологический аппарат - но ей все равно приятно. Тепло и восхищение - туда. Тепло и восхищение - обратно. Рак-отшельник смотрит на актинию, актиния смотрит на рака-отшельника. Мы созданы друг для друга, правда? Мы будем вместе всегда - правда? Берегись, коралловый риф.

Будущий тесть занимает сразу очень много места, притягивает внимание. Ширин смотрит на него, Фарид смотрит на него. Войдут слуги или домашние – тоже будут смотреть на него. Хотя Рафик аль-Сольх не такой уж высокий или полный. Просто он значительный человек, и так себя и несет – походка, жесты, поворот головы. Отец самой Ширин выше, быстрее, резче в движениях, в словах. С ним нельзя вот так вот спокойно сидеть, расслабившись…

Непочтительные мысли непочтительной дочери текут плавно и ровно, как мед с ложки. Самой непривычно.