В кадре микрокамера летела переходами муравейника - и не сразу зритель замечал, что она "ведет" конкретного муравья, опознавая его по запаху, по личному сочетанию феромонов. За первой шла вторая, снимая первую и отрабатывая крупные планы. Внутри кипела сложная, многосоставная жизнь. Строительство, доставка и переработка продуктов, уход за личинками и за домашними животными... почти ни одно дело не доводилось до завершения именно теми особями, кто его начинал. "Наш" муравей по дороге к месту назначения совершил не менее десятка мелких операций - в помощь другим. Съемка была безупречной, потому что не была безупречной. Камера вибрировала, маневрировала в воздухе, иногда чудом только не сталкиваясь с "потолком" или "стенами", муравей порой пропадал из виду, да и просто невыигрышных кадров тоже хватало. А наверху, над муравейником, так же слаженно, почти так же бесшумно работала съемочная группа. Две команды вели камеры, кто-то на ходу регулировал освещение и звук, кто-то начерно обрабатывал материал, маленькая группа вокруг Хелльстрема вполголоса обсуждала увиденное, формируя будущий закадровый комментарий. Люди менялись, уставшие отходили отдохнуть или поесть, но работа не прерывалась, всегда было кому занять их место, поддержать, помочь размять затекшие мышцы, подать воды.
Агенты были мерзки, особенно два руководителя, агенты грызлись между собой, напивались и натуралистично блевали, только парочка Джанверт-Кловис смотрелась на их фоне идиллически, потому что замыслила сбежать со службы и укрыться от вездесущей Империи Зла. Хелльстрем и его команда были элегантны, очаровательны и подчеркнуто увлечены трудом; несколько смущало лишь, что все «хорошие», кроме самого доктора и его агента-полицейского в ближайшем городке, были как на подбор разнообразными уроженцами Ближнего Востока. Коллеги уже вслух называли их «наши» и одобряли всякий решительный шаг доктора и компании.
Постепенно делалось ясно, что ферма – не ферма, а лишь прикрытие коммуны нового типа, что под мирными полями расположено несколько жилых и технических уровней. Амар с разочарованием обнаружил на экране дотошно воспроизведенные гидропонные шкафы, не хватало только флажка-логотипа «Зеленая революция».
Негодяи попытались добраться до Хелльстрема через иммиграционную полицию, не преуспели, обвинили в контрабанде оружия и терроризме и перешли к силовой стадии. На третьем штурме Джанверт со своей девицей угораздили в плен, а поредевший спецназ принялся вызывать авиацию в подкрепление. Джанверта склоняли к предательству, он для виду выламывался, планируя попросить у Хелльстрема убежища, доктор переживал за свое гнездо и нервно ждал начала испытаний нового оружия, разумеется, ядерного, сисястая ассистентка, рискуя жизнью, соблазняла американца-руководителя... все было очень красиво, но сюжет напоминал лучшие творения Дубайской государственной, представители которой почему-то с треском покинули показ. Сочли «Улей» пародией?..
Перерыв кончался, впереди было еще полчаса героической борьбы коммуны Хелльстрема за право жить, как они считают нужным. Что там будет дальше – воодушевляющая победа над врагами или жестокий разгром инакомыслящих, Амара не интересовало. И ровно когда он собрался встать, Джанверт невовремя проснулся и отправился на поиски доктора и своей подружки, чтобы совершить тщательно обдуманное предательство.
Все многочисленные намеки и недомолвки обрели зримое воплощение. Абстрактные дневниковые записи об идеальном обществе оказались не философскими рассуждениями, а рабочими заметками лидера Улья.
Гигантская многоуровневая подземная ферма вмещала многие тысячи людей-работников, которыми управляла немногочисленная элита – Хелльстрем и его ассистенты. Работники не знали человеческой речи, объяснялись жестами, ходили голыми, но им это не мешало, поскольку они были бесплодны, точнее, химически стерилизованы.
- Что? – переспросил Имран, плохо понимавший американский английский. Фильм был предназначен для личного просмотра и полноценный дубляж шел только в одни наушники, от которых Двадцать Третий гордо отказался.
- Chemically castrated, - повторил Амар, и сам поймал себя на речевой ошибке: надо было сказать neutered, как в оригинале, но так говорить о людях было не принято.
Размножалось это племя при помощи искусственных маток, питалось продуктами с гидропонных ферм, отправляло своих покойников в котлы для приготовления пищи (туда же спровадили, тщательно разделав, и всех спецагентов и убитых штурмовиков). Научные разработки вели явные плоды генной модификации, комиксовые карлики с гигантскими головами. В общем, под личиной мирного инакомыслия скрывался мрачный нечеловеческий ужас, вооруженный тектоническими ядерными зарядами.
Амар поймал себя на мысли, что мрачный и «нечеловеческий» ужас подземелий Улья все равно как-то симпатичнее выраженно человечных ужасов, штурмующих ферму, а доктор Хелльстрем, создатель кошмара и его порождение, понравился ему окончательно. Ну кастраты, ну элита и рабочие особи, ну мешки с эмбрионами, ну не расходуют даром белок – и что?.. Ядерное оружие? Опять?! Главное, зачем? Достаточно и агротехнического оружия, атлантисты и так десятый год бьются в истерике по поводу нашей «четвертой зеленой» и ее предполагаемых демографических и социальных последствий.
Шок Джанверта, переданный через ускорение смены планов и смазанные, лихорадочно яркие переходы, вдруг стал вызывать у Амара скуку. Босховские нагромождения ужасов - совокупляющиеся тела в синем свете, беременные обрубки без рук и ног, багровые огни, стенд с кадаврами в аквариумах. Разделываемые на параллельных конвейерах птичьи тушки и человеческие трупы. Смуглые лица без мимики, мерные движения двух рядов рук. Ошметки крови и мозга работника на стенках подъемника – и прилипшее белое перо. Раздавленные помидоры и кроваво-сочные отпечатки ног на белой глянцевой дорожке. «Внезапно прозревший» Джанверт ощущался как заноза в языке.
- Да пристрелите уже этого урода! – потребовал от обитателей Улья Шестнадцатый, нетерпеливо ерзая на стуле. Мальчик явно не вышел из возраста интерактивных игр.
Завершалось все ожидаемо: усталый и победивший всех доктор Хелльстрем делал очередную запись в своем дневнике. Тонкий старомодный маркер скользил по кремовой плотной бумаге. Четкие строки складывались в обещанное пророчество: «Рой будет следовать за роем. Дикие чужаки будут ассимилированы или отброшены в самые дальние участки планеты, которая станет принадлежать людям будущего...»
Голубоватая лампа отбрасывала тень на спокойное, слишком спокойное лицо. Над обезображенной воронками и рвами долиной расходились тучи, вставало солнце. Муравей карабкался по травинке, срываясь и скользя, и продолжая свой путь...
Рабочий день безнадежно сорван. Компания великовозрастных придурков наперебой выясняла, был ли в самых жутких эпизодах задействован инфразвук, не слишком ли завиральная идея тектонические заряды, как фамилия актрисы в роли ассистентки, и что вообще хотел сказать этот Вуэ, рисуя людей такими уродами, а Улей разумным, упорядоченным и очень дружелюбным местом?
- Какая же это антиутопия? – вопросил Имран. – Это там снаружи полная антиутопия!
- Это для нас и на первый взгляд, - отозвался Амар, в котором уже поднял треугольную голову кинокритик. - Во-первых, население Улья похоже на нас. А еще больше на нас, какими мы хотим быть. Во-вторых, насекомые, не насекомые... они могли бы и у минералов учиться. Главное, они молодая культура, которая ищет путь, отличный от того болота, куда влип первый мир.
- Местами у них тоже очень неприятно, - встрял Шестнадцатый. – Эти тушки...
- Да это же его просто напичкали раньше чем-то, это явный галлюциноз! – отрезал уйгур.
- Тут уж вам виднее, - улыбнулся вредный «четный». – По-моему, это все там есть на самом деле. Но они же не должны страдать, если мозг удален...
- Тушки точно есть, - кивнул Амар, не давая Двадцать Третьему ответить, кому что виднее - особенно с удаленным мозгом. - И другое представление о жестокости. Улей у Вуэ боли не любит - ни терпеть, ни причинять. А вот жизнь они отнимают легко. Но вы с другой стороны загляните. Чего хочет Хелльстрем? Чего хочет Улей?
